Читать книгу 📗 "Динамитчик. Самые новые арабские ночи принца Флоризеля - Стивенсон Роберт Льюис"

– Боюсь, сударыня, – смутился Сомерсет, – что моим манерам далеко до ваших аристократических высот.

– Мой милый юноша, – ответила она, – вы ошибаетесь, как никогда. Вы просто очаровательны и, по всей вероятности, от души порадовали бы вашу таинственную волшебницу. Я не из тех, кто поминутно меняет свое мнение, и у меня нет серьезных недостатков. Однажды снискавшие моё расположение продолжают им пользоваться. Однако я быстро принимаю решения и с первого взгляда вижу человека насквозь. Всю свою жизнь я полагаюсь на первое впечатление, и оно ни разу меня не обманывало. Вы, по всей видимости, произвели благоприятное впечатление, и, если, как я полагаю, вы ведёте несколько рассеянный образ жизни, это обстоятельство не может помешать нам заключить взаимовыгодную сделку.

– Ах, сударыня, – ответил Сомерсет, – вы попали в самую точку. Я человек благородного происхождения и прекрасного воспитания, в высшей степени светский, по крайней мере считаю себя таковым, но по злому капризу судьбы оказавшийся лишённым средств и какой-либо профессии. Нынешним вечером я действительно искал некоторых обстоятельств, могущих иметь своим результатом некое интересное предложение, вознаграждение или приятное времяпрепровождение. Так что ваше не совсем обычное поведение, причину которого я всё ещё пытаюсь понять, вполне соответствовало моим намерениям. Назовите это дерзостью, коль скоро вам это угодно. Однако я сижу перед вами, готовый выслушать любое предложение, которое вы соблаговолите высказать, и полный решимости принять его.

– Вы прекрасно выразили свою мысль, – заметила пожилая дама, – и вы, безусловно, забавный и интересный молодой человек. Я не стану уверять себя в вашей вменяемости, ибо не встречала полностью вменяемых личностей, кроме себя самой. По крайней мере, природа вашего сумасшествия забавляет меня, и в качестве вознаграждения я предлагаю вам своё жизнеописание.

С этими словами пожилая дама, поглаживая сидевшую у неё на коленях кошку, перешла к изложению истории своей жизни.

Рассказ деятельной пожилой дамы

Я была старшей дочерью преподобного Бернарда Феншоу, долгое время служившего в епархиях Бата и Уэльса. Семья наша, некогда очень большая, всегда славилась весёлым и задорным нравом, и одним из передаваемых из поколения в поколение достоинств являлась красота. Но, к несчастью, наш род оказался обделённым христианскими добродетелями. С самых юных лет я воочию видела и осуждала скверные черты характера тех моих родственников, чей возраст и положение в обществе должны были вызывать у меня благоговение и уважение. Когда я была совсем ребёнком, мой отец женился во второй раз, и в моей мачехе, как это ни странно, все недостатки и пороки семейства Феншоу проявились в самой гротескной форме. Что бы ни говорили лично обо мне, нельзя отрицать, что я росла образцовой дочерью, однако всё моё послушание оказалось тщетным, поскольку я терпеливо и покорно исполняла все прихоти своей мачехи. С той самой минуты, когда она переступила порог нашего дома, я не видела от неё ничего, кроме незаслуженных придирок и чёрной неблагодарности.

Между тем не одна я обладала добрым и необидчивым нравом, поскольку ещё один представитель нашего семейства являлся по природе своей человеком светлым и жизнерадостным. Незадолго до моего шестнадцатилетия мой кузен по имени Джон воспылал ко мне искренним, но безмолвным чувством. И хотя у бедняжки не хватало духу даже намёком выразить свою симпатию, я очень скоро обо всём догадалась, и эта симпатия сделалась взаимной. В течение нескольких дней я старалась разобраться в странной ситуации, причиной которой явилась робость моего поклонника. В конце концов, поняв, что в своей нерешительности он начал скорее избегать моего общества, нежели искать его, я решила взять бразды правления в свои руки. Найдя его предающимся меланхолии в отдалённом уголке сада, я сказала ему, что открыла его сердечную тайну и что мне известно, с каким порицанием все вокруг отнесутся к нашему союзу. Я также добавила, что, учитывая все обстоятельства, я готова бежать с ним в тот же час. От охватившей его радости бедняга Джон буквально окаменел. Чувства захлестнули его настолько, что он не смог найти слов, чтобы поблагодарить меня. Видя его полную беспомощность, я решила сама до мельчайших деталей разработать план нашего совместного бегства и тайного венчания, которым оно должно было закончиться. В то время Джон намеревался съездить в Лондон. Я уговорила его не откладывать поездку и обещала встретиться с ним на следующий день в гостинице «Тависток».

Неукоснительно следуя нашему плану, в условленный день я встала пораньше, показалась слугам, собрала в саквояж всё самое необходимое, взяла с собой свои скромные сбережения и навсегда распрощалась с обиталищем священника и его приходом. В великолепном расположении духа я прошла около тридцати миль до ближайшего городка, откуда на следующее утро отправилась в славный город Лондон. Идя от вокзала в сторону гостиницы, я не могла нарадоваться произошедшим со мной переменам, с искренним и неподдельным восхищением глазея на оживлённые улицы и красочно расписывая в своём воображении предстоящую встречу с Джоном. Но увы! Когда я справилась о мистере Феншоу, портье заверил меня, что сей джентльмен не значится среди постояльцев. Каким образом наша тайна стала известна посторонним и какими мерами слабохарактерного Джона заставили отказаться от своих намерений – этого я так никогда и не узнала. Достаточно того, что моё семейство одержало победу, в то время как я оказалась в Лондоне одна-одинёшенька, при наихудших обстоятельствах, которые только можно себе представить, а элементарная гордость и чувство собственного достоинства не позволяли мне вернуться в отчий дом.

Я собрала в кулак всю свою волю, чтобы выстоять под ударами судьбы, и нашла пансион неподалёку от Юстон-Роуд, где впервые в жизни ощутила все прелести независимости. Три дня спустя я увидела объявление в «Таймс» и отправилась в контору стряпчего, которого я знала как доверенное лицо отца. Там мне пообещали весьма и весьма скромное содержание, а также деликатно дали понять, что о возвращении домой не может быть и речи. Я с негодованием восприняла известие о том, что от меня отреклись, и сказала стряпчему, что столь же не желаю подобной встречи, сколь и они. Он лишь улыбнулся моим воинственным речам и выдал мне четверть причитавшегося «пособия» вместе с моими личными вещами, которые мне выслали, благодаря его стараниям, в двух довольно громоздких ящиках. Со всем этим я гордо вернулась в пансион куда более уверенная в своём положении, нежели неделю назад, и твёрдо убеждённая в том, что всё к лучшему в этом лучшем из миров.

Несколько месяцев всё шло хорошо, и лишь я была виновата в том, что это дивное уединение скоро закончилось. Должна признаться, что один из моих недостатков состоит в том, что я излишне потакаю представителям низших классов и либеральничаю с ними. Моя хозяйка, к которой я относилась с излишней добротой, весьма дерзко обвинила меня в каком-то пустяковом проступке. В ответ я, раздражённая её слишком вольным обращением, велела ей удалиться. Несколько мгновений она остолбенело смотрела на меня, а затем собралась с духом и сказала:

– Ваш счёт вам принесут нынче вечером, а завтра, сударыня, извольте покинуть моё заведение. Будьте любезны, – добавила она, – выплатить мне всё, что вы должны, поскольку, если я недосчитаюсь хотя бы фартинга, ваши ящики останутся здесь и не сдвинутся с места.

Я была потрясена её дерзостью, но, поскольку мне следовало содержание за три месяца, я пропустила её угрозу мимо ушей. В тот же день, когда я выходила от стряпчего, держа в руках бумажный пакет со всеми своими денежными средствами, со мной произошёл один из тех случаев, которые иногда принято называть судьбоносными. Контора стряпчего располагалась на улице, начинавшейся у Стрэнда и заканчивавшейся у решётчатого парапета над Темзой. Выйдя на улицу, я заметила, как мне навстречу шла мачеха, несомненно направлявшаяся в ту же самую контору, откуда я только что вышла. Её сопровождала служанка, чьё лицо было мне незнакомо, однако физиономию мачехи я помнила слишком хорошо, и один её вид вызывал у меня искреннее возмущение и негодование. Бежать было некуда. Мне не оставалось ничего другого, как отступить к парапету, притворившись, что я любуюсь плывущими по реке судами или строениями на другом берегу Темзы.