Читать книгу 📗 "Огни Хафельберга - Ролдугина Софья Валерьевна"
«Знаешь, ты явно круче них, как стратег, у тебя больше этих, как их, мысленных потоков, то есть ты одновременно можешь думать про несколько вопросов, и не только прямыми логическими цепочками, а вширь еще что ли…» «Я выстраиваю модель», — негромко поправил Шелтон и подпер щеку ладонью. «А кроме комплиментов можешь сказать что-нибудь?» «Иди ты», — попытался обидеться Марцель, но не вышло. «Нет, ничего конкретного.
Хотя, погоди, есть такое ощущение прохлады. С тобой точно и с Амарги вроде было, но я ее плохо помню». «Значит, высматривай еще и эту прохладу», — невозмутимо подытожил Шелтон. «Вдруг действительно попадешь на стратега. А сейчас помолчи, Анна возвращается с кофе». Мартель послушно заткнулся. После сытной еды его разморило.
Расхотелось не то, что спорить, а даже двигаться. Пока Анна расставляла на столе чашки с кофе, десерта и собирала грязную посуду, напрополуя флиртуя с Шелтоном, телепат сонно разглядывал противоположную стену с портретами. Картинки были разные, большие и маленькие, черно-белые и цветные, в дорогих каменных рамках и в простом дереве. Висели они плотно, от самого потолка и почти до пола, Только ближе к стойке их было меньше.
Марцель насчитал штук двести. Издалека лица выглядели почти одинаково, но подходить и разглядывать их он ленился. Шелтон проследил за взглядом напарника и равнодушно отвернулся обратно к Анне. «Скажите, пожалуйста…» Краем сознания уловил Марцель смысл его фразы. «Откуда все эти портреты?» «О, ну тут давняя история…» С удовольствием откликнулась Анна. Наверное, трудно поверить, но дело нашей семьи, имеется в виду ресторанному бизнесу, уже две сотни лет исполнилось.
Сначала у моего пра-пра-пра, в общем, у моего дальнего предка был обычный трактир. Назывался он «Первая красавица». Ну, а тогда обычно украшали интерьеры в соответствии с названием. Кабанья голова, значит, внутри должен быть щит с головой животного. Ундина, соответственно, Ундину рисовали на вывеске или прямо на стене в зале, а мой пращур вывесил за стойкой портреты жены и дочерей.
Вон они, прямо по центру, четыре лаковых миниатюры. — Под стеклом? — Да-да. Анна поудобнее перехватила тяжелый поднос грязной посуды и продолжила. Так вот, один из посетителей, достаточно богатый человек, обиделся на то, что первыми красавицами назвали наших родственниц и заказал маленький портрет своей сестры.
Вон он, в голубой раме. Портрет тоже повесили. Так была заложена традиция. Ну, а в прошлом веке ежегодно стали избирать первую красавицу Хаффельберга, и ее портрет обязательно вешали тут же на стену. Но, конечно, любой посетитель может оставить изображение своей родственницы-красавицы. Два условия. Во-первых, действительно красивая девушка, во-вторых, «Портрет должен быть выполнен в старинном стиле, либо лаковая миниатюра, либо масло, основа деревянная.
Очень рекомендую внимательно осмотреть все экспонаты. Девушка, правда, очень симпатичная». И она смущенно зардилась. «А ваш портрет там есть?» Дальше пошел чистый флирт. Шелтон развлекался, оттачивая навыки, Фройлейн млела от внимания. Марцель заскучал и отвлекся. Что-то среди этих портретов неумолимо притягивало его внимание.
Какое-то яркое пятно, которое видно боковым зрением, а глянешь в упор, пропадает. Некоторое время Марцель разглядывал портреты, а потом потихоньку сполз на стуле, откинул голову на спинку и задремал. А что, сон тоже неплохо восстанавливает телепатию.
У каждого свои кошмары. У кого-то они повторяются регулярно, кому-то требуется спусковой крючок, стресс или травма. Навязчивые или забывающиеся к утру, одинаковые вплоть до мельчайших деталей или вариативные. Нет человека свободного от кошмаров. У Марцеля они тоже были. Ему снился невыразимый ужас в пустоте. Начинались такие сны по-разному.
Чаще всего Марцель толкался где-нибудь в людном месте, шел через толпу на площади, скандировал речевки в гуще фанатов на футбольном матче, сидел в центре зала в переполненном кинотеатре и в какой-то момент понимал, что не слышит мысли окружающих. Накатывал ужас, по спине щекотно стекал холодный пот, руки становились непослушными, а ноги подгибались. Потом вдруг отключался звук, и люди начинали двигаться в ускоренном темпе, как в черно-белых немых комедиях.
И стоило только Марцелю подумать об этом, как и зрение начинало исчезать. Картинка выцветала, очертания размывались, пока не оставался только белый-белый свет вокруг. Ощущение, будто лежишь навзничь на чем-то твердом. И почему-то боль, тупая, ноющая, кольцом охватывающая запястья. Марцель, беззвучно подвывая, жадно втягивал воздух, стараясь почувствовать хотя бы запахи.
Кафель, до скрипа вымытой хлоркой, что-то химически неопределённое, металл и, кажется, кровь. Потом от шеи начинало разливаться онемение, и тело становилось лёгким-лёгким, бесчувственным, и в этой бесчувственности растворялись запахи. От Марцеля оставалось только самосознание, способность мыслить, чистый разум, зависший во вселенской пустоте. Это было мучительно, хуже, чем проснуться заживо погребённым на десять метров под землёй, хуже, чем очнуться от наркоза с ампутированными руками, хуже, безнадёжнее.
Марцель звал, едва не вывихивая мозги. Ну кто-нибудь, ну хоть кто-то, ну приди, ну просто будь, всё равно где, но чтобы я знал, что ты есть. А потом вдруг появлялось ощущение присутствия — голодного, заинтересованного, чужого.
Захлебнувшись кашлем, Марцель сполз со стула, врезался лбом в столешницу и только тогда, кажется, окончательно проснулся. Тонкая футболка была мокрая от пота. На периферии сознания слышался едва различимый шепот мысленных голосов. — Выспался, — ровно поинтересовался Шелфен откуда-то сверху. — Ты, извини, я тебя пнул легонько, а то пить кофе под аккомпанемент жалобных стонов не очень-то приятно.
«Ха-ха», — благодарно прохрепел Марцель, разлепляя глаза. В зале царил мягкий полумрак, разгоняемый приглушенным, желтоватым светом бумажных ламп. Пахло чем-то изумительно вкусным, кажется свежеиспеченным хлебом, кофе и корицей. Шея болела, затекла от сна в неудобном положении. «Что так грустно? Кошмар приснился». Марцель прижался щекой к холодной ножке стола и прислушался к своим ощущениям.
— Ещё я курить хочу и есть. Здесь можно курить? — Конечно, нет. Ты что? — хмыкнул Шелтон и громко позвал. — Анна, а можно нам пепельницу? В порядке исключения. — И ещё вашего с мамой чудесного пирога. Тут же раздалось торопливое «да-да, сейчас». Марсель хихикнул.
Судя по мысленному шёпоту, что она стояла тут же, в дверях кухни, из-под тишка любовалась на профиль Шелтона, и возможности приблизиться к кумиру и поболтать с ним немного радовалась как манни небесной. И готова была воспользоваться любым предлогом. Марцель как раз собрался с мыслями и выбрался из-под стола, когда она появилась с куском пирога на блюде в одной руке и глиняной пепельницей в другой. Распущенные белокурые волосы велись и кукольно отблёскивали в электрическом свете.
Поверх блуза был накинут полупрозрачный шелковый платок, нежно-голубой с синеватыми разводами. — Ты сейчас похожа на диснеевскую принцессу, — ляпнул Марцель. Ему было хорошо, и поэтому очень хотелось осчастливить кого-нибудь еще. Вот просто так, задаром. Анна покраснела. — А разве она раньше не была похожа на принцессу? — коварно подлил масло в Шелтон нарочно глядя только в экран ноутбука.
Румянец Анны сделался чахоточным. «Не знаю. Я тогда на ходу засыпал. А, кто выпил мой кофе? Шелтон! Убью, сволочь!» Остаток фразы из-за Анны пришлось проглотить и выкрутиться. «Профессор Шелтон, это как-то непорядочно». «Ничего, Шванг. В качестве извинения я уже заплатил за обед», Улыбнулся Шелтон для Анны, Марцеллю же достался предупредительный пинок под столом.
«Если хотите, закажу еще». «Хочу. Пахнет вкусно». «У вас вообще все здесь обалденно вкусное». Шелтон так явно давил на Аннин инстинкт размножения, что Марцеллю не оставалось ничего иного, как надавить на другой, более сильный, материнский.
Иногда широко распахнутые ярко-голубые глаза, трогательные веснушки на носу и идеально ровная, как у девочек-подростков в каре оказывали более убойное влияние на неустойчивую психику, чем все уловки матерого ловеласа. — Ага, особенно если ты телепат. — Спасибо. Анна засияла, как весеннее солнышко, искренне польщенное простым комплиментом. — Я сейчас сделаю. Вам черный и без сахара? — С молоком и с сахаром, пожалуйста.
