Читать книгу 📗 "Метод инспектора Авраама - Мишани Дрор"

– Видок-то у тебя загнанный, – сказала она.

– Устал, – ответил инспектор, закурив сигарету.

– Из-за того, что было в среду вечером? – Как только они остались вдвоем, голос Иланы зазвучал теплее.

– Не знаю.

– Не принимай ты этот вечер слишком близко к сердцу. Ты что-то решил, может, верно, а может, и нет, – но, с точки зрения полицейского, понять тебя можно, и принять тоже. В любом случае не застревай на этом. Перед тобой – сложное расследование, и ты должен заняться им сейчас, быстро, но сосредоточенно и на свежую голову. Кофе хочешь? У нас десять минут.

Авраам недоверчиво посмотрел на Илану.

– На свежую голову? – повторил он ее слова.

– Да, на свежую голову. А что, возражаешь? Невозможно проводить расследование, мучаясь виной, да еще когда мы не знаем, есть ли у нас причина чувствовать себя виноватыми. Я знаю, что ты на такое способен. Мы достаточно долго работаем вместе.

– Причина, конечно же, есть. Даже если мы обнаружим, что ничего это не изменило бы. Нельзя было без всяких яких отсылать ее из участка. Я прочитал ей нотацию про то, какой зряшний у нее страх и как Офер в ту же ночь вернется домой.

– Нотацию про разные загадочные истории и про то, почему нет триллеров на иврите? Ты вроде поклялся покончить с этим.

Своей милой улыбкой и теплом в голосе Илана попыталась снять тяжесть с его души. Они знали друг друга почти девять лет. До того, как эта женщина получила звание полковника и встала во главе Отдела расследований и разведки, она была просто участковой Иланой Лим, одной из следаков полиции, высоко ценимой тель-авивским начальством. Через несколько месяцев после окончания офицерских курсов и начала работы в округе Аялон, Авраам был подключен к ее группе, расследовавшей дело болгарского адвоката, нагревшего своих престарелых клиентов на миллионы шекелей. Его тогда поразила прямота, с которой Илана держалась с ним – без скрытничаний и опасений. Поразило ее умение прислушаться к тому, что он говорил. Они вместе разработали план, который сломал адвоката после десятков часов изнурительных дознаний. Авраам был потрясен ее способностью создать атмосферу дружбы и взаимопонимания. Такого человека он еще не встречал – ни в полиции, ни в жизни. Лим тогда пригласила его в свой старый кабинет отпраздновать победу красным вином в пластиковых стаканчиках. Было почти три ночи. И она сказала ему, что он внес огромный вклад в успех этого расследования, что для нее было удовольствием работать с ним и что она намерена присоединить его к следственным группам, когда возглавит их. Они подняли стаканчики в честь сотрудничества. И в последующие годы, пока Илана не получила продвижения по службе, они и вправду работали почти всегда вместе и сблизились. Не раз встречал Авраам и ее мужа, на семейных тусовках и корпоративах. А еще он сидел у нее в кабинете, когда к ней явились из городской комендатуры сообщить о гибели сына. Он подхватил ее, когда она свалилась, потеряв сознание. И отвез в своей машине на тренировочную военную базу в Цаалим. Наверное, она была ему самым близким человеком, пусть и встречался он с ней почти исключительно на службе…

– Знаешь, что самое тяжелое в деле о пропавших людях? – спросила Илана. – Что лишь отыскав их, ты можешь оценить, сделал ли все, что следовало. А заранее это знать невозможно. Ты можешь полсвета перекопать, а исчезнувший окажется в той второй половине, где ты не искал. Возьми хоть вчерашние поиски. Пока Офер не найдется, мы не будем знать, верно ли они велись.

– Нет, не так, – ответил Авраам. – Самое трудное – это что ты не знаешь, о преступлении ли идет речь. Мы умеем раскрывать преступления и умеем вытягивать правду из нарушителей закона. Но когда речь идет о пропавших, ты не имеешь понятия, есть ли тут криминал. Начинаешь подозревать всех подряд – соседей, приятелей, родню, самого пропавшего, людей, которые, так же как ты, за него переживают… даже, в общем-то, переживают гораздо сильнее, чем ты. А ты обязан их подозревать, потому что иного выхода нет. Ты должен думать, что все от тебя что-то скрывают. А в большинстве случаев в конце расследования оказывается, что преступления-то никакого и не было, и никто ничего не скрывал. Вполне может быть, что Офер Шараби лежит себе на пляже в Рио-де-Жанейро, никто про это не знает и никто в этом не виноват.

– Чепуха! Ты знаешь, что он не в Рио-де-Жанейро. И с чего ты из всех мест вдруг выбрал Рио?

– А почем мне знать, что он не там? Я этого знать не могу.

– Можешь. Ты проверяешь в пограничной полиции, покинул он пределы Израиля или нет. И если да, проверяешь списки авиакомпаний, летающих в Бразилию, и видишь, был ли он в период начиная со среды на одном из рейсов в Рио-де-Жанейро или в другой промежуточный аэропорт. Он не поднимется на борт с фальшивым паспортом; он не агент «Моссада», а школьник.

Авраам вздохнул. Как здорово, что Илана открыла окно и в комнате есть воздух!

– Ладно, твоя взяла. Он не в Рио-де-Жанейро.

– И еще мне удалось отвлечь тебя от твоего самоедства и вернуть тебе малость сил и бодрости, – сказала женщина и посмотрела ему в глаза с той прямотой, которая всегда причиняла ему боль. – Не понимаю, отчего ты иногда так быстро скисаешь. И почему какой-то Эяль Шрапштейн может тебя пригнуть, будто это не он, а ты только позавчера пришел в полицию, и будто ты не один из лучших сыщиков, которые у нас есть.

Илана умела говорить о вещах, про которые Авраам стеснялся упомянуть, да так, что это не вызывало у него смущения. Лишь один раз с тех пор, как они познакомились, ему пригрезилось, что она кладет свою ладонь на его руку – всего-навсего, свою прохладную ладонь на его руку. Это случилось во время такой же вот беседы, в ее старом кабинете. За долгие годы инспектор уже и забыл, видел он это во сне или наяву, и запретил себе мысленно к этому возвращаться.

– С Шрапштейном я справлюсь, – сказал он. – И это, честно, не только из-за самоедства. А еще и из-за наплевательства на тех, кто в нас нуждается. Вот что торчит из этих дел. Ведь родня и сама ищет. Они развешивают объявления, устраивают поиски, звонят приятелям, а мы их поощряем… я их поощряю. В среду вечером я посоветовал матери Офера вернуться домой и начать обзванивать его дружков. Ты не представляешь, как тяжко мне было бросить эту мать в квартире и пойти себе домой как ни в чем не бывало. Я знал, что не могу оставаться с ней, да и не имелось на это причин, но у нее был самый тяжелый час в жизни, а мы оставили ее одну и сказали, что основную часть работы она должна проделать сама.

– Хватит, Ави. Полицейские – не родители гражданским. Может, ты этого не понимаешь, потому что у тебя нет своих детей. И полицейские также не ответственны за безопасность гражданских и за то, как они живут, – это ты тоже знаешь. Это родители должны оберегать своих детей, а взрослые – печься о себе. Тот, кто понимает, что полиция ему не мать и не отец и что она не следит двадцать четыре часа в сутки за его целостностью и сохранностью, – тот умеет себя защитить, заказать бронированную дверь и сигнализацию, установить связь с «горячей линией» и, да, самостоятельно, своими силами разыскивать своего ребенка, если тот пропал. А ты считаешь иначе?

Авраам промолчал. Он не думал, что образ матери, ожидающей сына, способен вызвать в Илане боль или раздражение. В конце концов, инспектор сказал:

– Меня убивает мысль, что Офер Шараби станет еще одним Ади Якоби или Гаем Хевером. Что пройдет десять, пятнадцать лет, а мы так и не узнаем, что с ним случилось, умер он или где-то живет… не узнаем ничего, кроме того, что в среду утром он вышел из дома, а в школу не пришел. И у нас, блин, понятия не будет, что с ним стряслось по дороге, по которой идти-то всего десять минут!

Инспектору снова представился Офер – как он спускается по лестнице с черным ранцем за плечами. Вот он вышел на улицу, повернул направо и направился к школе. Мимо двигались люди, и никто ничего не заметил. А если он повернул не направо, а налево? Неподалеку от дома, где он живет, в противоположной от школы стороне, была продуктовая лавка. В то утро Авраам Авраам, сам не зная зачем, остановился возле нее по дороге в участок. Он показал хозяйке лавки фотографию Офера и спросил, не заходил ли парень сюда в среду, в тот день как пропал. Фотокарточка ей была не нужна, потому что Офера она прекрасно знала. Весь квартал говорил о его исчезновении и хотел помочь в поисках. С самого детства этот мальчик почти каждое утро заходил купить молоко, свежие булочки и пакетики «Шоко». Хозяйка была почти уверена, что в среду утром его не видела, и ее муж это подтвердил. И вдруг она сказала: