Читать книгу 📗 "Метод инспектора Авраама - Мишани Дрор"
– А ему известно, что вы должны прийти? – спросила она в ответ. Как будто информация о его приходе не вытекает из самого вопроса!
У ментов было одно преимущество. Зеев не знал, что точно им известно. Он был почти уверен: несмотря на то что сорвалось у него с языка в дюнах, про телефонный звонок они не знают. Иначе к нему тут же прискакали бы. И про письмо они не знали. Это наверняка. Когда Зеев вышел из дома, направляясь в полицейский участок, это письмо все еще торчало из почтового ящика семейства Шараби, хотя прошло почти полдня и ночью отец Офера мотался мимо него минимум дважды. Вернувшись домой, Авни увидел Рафаэля с балкона, а утром случайно столкнулся с ним на лестнице. В этой их встрече было что-то парадоксальное. Спускаясь вниз, они всё говорили про поиски Офера, и оттого, что беседа продолжалась, пока они не вышли из дома, Шараби не заметил конверта. И когда Зеев вернулся из школы, конверт все еще был на месте. «Можно просто его вытащить», – промелькнуло у него в голове.
Инспектор Авраам ожидал его в комнатушке, крошечной и почти что темной. Кроме стола и двух стульев по бокам, ни для чего другого там места не было. На инспекторе была полицейская форма, и он не поднялся, чтобы пожать посетителю руку.
– Дознания ведутся в этой комнате? – спросил Зеев, усевшись.
– Да, в этом кабинете, – ответил Авраам.
Преимущество Авни заключалось в том, что в последние дни он думал о ментах безостановочно. Начиная с четверга Зеев наблюдал за их работой с балкона и из гостиной, а также в дюнах. Он готовился к встрече с Авраамом с тех пор, как тот обещал вернуться к ним в квартиру. Он думал про инспектора гораздо больше, чем тот думал о нем, – в этом нет сомнения. По его просьбе Зеев протянул ему свой паспорт и напомнил, что адрес в нем не исправлен.
– Мой верный адрес вы помните, – сказал он и улыбнулся, не уверенный, что Авраам понял, о чем речь.
Эта их встреча была четвертой.
В первый раз они встретились в четверг. У Авни в квартире. Авраам решил не говорить с ним и побеседовал в кухне с Михалью. А к нему приставил свою не шибко сообразительную коллегу. Потом они обменялись всего несколькими словами возле двери, а в пятницу, столкнувшись на лестнице, как бы не узнали друг друга. Встретились они и в субботу во время поисков, которыми руководил Авраам. Зеев всякий раз пытался привлечь к себе его внимание, но тщетно. Зато сейчас все будет иначе. Пусть даже первые заданные ему вопросы и были сухими и формальными, а инспектор выглядел каким-то потухшим. Он спросил Авни, как долго они с женой проживают в этом доме, но где жили раньше, уточнять не стал. Спросил, кем Зеев работает, и прервал его в середине ответа.
– Насколько хорошо вы знали этого мальчика? – задал он новый вопрос, и Авни ответил:
– Я давал ему частные уроки. Потому я и здесь, разве не так?
– Вы здесь, поскольку попросили, чтобы вас вызвали, – поправил его Авраам. – Сказали, что хотите сообщить некую информацию, связанную с расследованием. Итак, слушаю.
Эсэмэска от Михали пришла между вторым и третьим уроками. Она написала, что инспектор Авраам из полиции разыскивает Зеева и просит согласовать с ним встречу. И дала номер телефона инспектора. Авни позвонил ему на следующей перемене, но телефон был отключен. Потом, в обед, он позвонил еще раз, выйдя со двора школы, и Авраам пригласил его на то, что назвал продолжением беседы. А теперь вот он говорит, что учитель приглашен только потому, что сам напросился. Судя по всему, можно полностью успокоиться по поводу того, что он ляпнул в дюнах. Если, конечно, это не полицейский трюк.
– Не то чтобы информацию, – сказал Зеев. – Мне хотелось рассказать вам про Офера. Дать о нем представление. Надеюсь, это поможет при расследовании. Я уверен, что вы разговаривали с его школьными учителями, но у меня была особая возможность взглянуть на его жизнь. Я давал ему частные уроки, был у него в комнате и знаю обстановку, в которой он жил. Его родителей и окружение. Это серьезное преимущество – во всяком случае, так мне кажется.
Авраам спросил, как завязались их отношения с Офером, и Авни описал все обстоятельства этого. Вроде бы его слова вызвали интерес. На этом этапе он еще не знал, как расшифровать выражение лица этого мента, который то и дело поглядывал на свои дешевые наручные часы. Зееву вдруг захотелось спросить, почему родители назвали его Авраамом. Знали ведь, что у него получится двойное имя, над которым потом будут насмехаться. Особенно когда ты мальчишка среди других ребят. Если б учитель мог, он спросил бы еще, с чего это его собеседник решил стать полицейским и чему он учился в университете. Неужели он всегда знал, что хочет заниматься именно этим?
Родители Офера узнали, что Зеев преподает английский в тель-авивской гимназии. Видимо, от его жены. Как-то вечером Хана постучалась к ним в дверь – одна, без Офера – и спросила, не согласится ли Авни преподавать ему английский. Это было через несколько недель после начала учебного года – скорее всего еще в сентябре. Класс, в котором учился Офер, был разбит на группы, в зависимости от уровня подготовленности к выпускным экзаменам, и сын госпожи Шараби попал в группу низшего уровня. Родителям хотелось, чтобы он повысил свои оценки. Зееву показалось, что это важно в основном матери Офера, Хане. Он заколебался. До этого ему не доводилось давать частные уроки. Но в конце концов он согласился, потому что они соседи. А главное, потому что его подкупила застенчивость Офера. Разумеется, они и раньше сталкивались в доме. Авни предложил начать уроки и посмотреть, как это пойдет.
– Уроки были платные? – спросил Авраам.
– Конечно, – кивнул Зеев. – Хотя я знаю, что делал это не из-за денег. Я попросил девяносто шекелей в час, намного меньше принятой цены. И не разбогател от этих уроков. Сделал это ради Офера, скажем так.
Авраам промолчал. Может, ждал, что Авни объяснит ему, что он имееет в виду. Учитель улыбнулся и добавил:
– В налоговое управление все заявлено.
– Сколько раз в неделю вы давали ему уроки?
– Один раз. Перед контрольными по два урока в неделю. Сперва мы работали над грамматикой. В их школе делается упор именно на это, что, конечно, неправильно. Дети не так должны изучать язык, и я не так учу своих учеников в городской гимназии. Но Офер схватывал материал быстро. Он работал организованно и планомерно, хорошо продвигался, и поэтому мы смогли перейти к другим вещам. К словарному запасу. К беседе, чтению и письму. По крайней мере, с моей точки зрения, это самое важное. И тут ему было труднее. Хотите узнать, что привлекло меня в Офере?
– Да, конечно, – сказал Авраам. – Но сперва напомните мне: опрашивавшей вас сотруднице вы вроде сказали, что эти уроки проходили у них в квартире, в его комнате, так?
Этот вопрос вызвал у Зеева недоумение.
– Да я и вам это сказал, примерно минуту назад.
Инспектор взглянул на разбросанные по столу бумаги.
– Совершенно верно, вы это сказали. Можете продолжить?
Это был тот самый момент, которого Авни ждал, – момент, когда он должен был сделать свое заявление. Первые фразы были заранее продуманы и отточены. Он сформулировал их в голове еще в пятницу, когда думал, что беседа с Авраамом состоится в субботу в дюнах по его инициативе, почти ради него самого. Перед началом встречи Зеев несколько раз повторил эти фразы в уме.
– Я пять лет работаю преподавателем в тель-авивской гимназии «Алеф», – начал он. – Ученики – ровесники Офера – одиннадцатый-двенадцатый классы. Не знаю, знакомы ли вы с гимназией «Алеф». Это школа, где учится много детей нашей элиты. Дочки и сыновья актеров, певцов, режиссеров и журналистов. Она находится в центре Тель-Авива, возле «Синематеки», если вы знаете, где это. В этой школе есть кинематографическое и театральное отделения, а еще балетное, и большинство учеников – хотя и не все, конечно – это дети, уверенные в том, что мир принадлежит им. Они знают английский, и не только, они все знают лучше своих учителей. В четырнадцать лет они уже ставят фильмы. Часть из них – поэты и писатели. Они создают рок-группы и работают над альбомами. Уверенность в себе у них не от себя, а от окружения, от родителей. От общества, в котором они живут. Которое дает им ощущение, что им под силу все. Что они незаурядны во всем. Я не говорю, что это плохо. Хотя, возможно, так это выглядит. Я просто описываю ситуацию. Так вот, Офер вышел из другой среды, и он другой ребенок. Понятно, о чем я говорю? Довольно секунды, чтобы увидеть: перед вами подросток, который в себя не верит. Который чувствует, что он ничего не стоит. Но он чувствителен. И у него ранимая душа, душа художника.
