Читать книгу 📗 "Долгое падение - Майна Дениз"
– Сим вынесен смертный приговор.
Он поднимает шляпу, убирая ее от головы – коронация наоборот.
И как только он это делает, в клети для подсудимого поднимается суматоха. Маневр был настолько проворным, что публика, озадаченная надеванием странной шляпы и архаичной грамматикой, не смотрит вниз до тех пор, пока не становится почти поздно.
Клеть для подсудимого пустеет, как будто из нее выдернули затычку, все исчезают на спиральной лестнице, ведущей к камерам внизу. Публика вскакивает на ноги и смотрит вниз. Все, что они видят, – это пустую клеть и последнего полицейского, исчезающего под землей. Все, что они слышат – это топот ног, бегущих по каменным ступеням.
Это сигнал.
Внезапно все начинают двигаться, кричать, перегибаться друг через друга. Уильям Уотт закрывает лицо, чтобы спрятать свой стыд. Он плачет. В тени галереи для публики прижавшийся спиной к стене Лоренс Даудолл видит, как трясется его большая лысая склоненная голова. Даудолл возводит глаза к потолку, отворачивает лицо в тень и молча возносит благодарственную молитву. Скамьи для прессы пусты вокруг двоих мужчин. Наверху публика ревет от ярости, глядя на пустую клеть, – у нее отобрали шанс забросать подсудимого оскорблениями. Женские голоса на балконе высокие, и эхо тут же становится невыносимым.
Судебный пристав вскакивает на ноги.
– СЯДЬТЕ И УТИХНИТЕ!
Все застывают. Мучительную тишину прорезает резкий металлический звук, рикошетом отдающийся от одной стены к другой. Это звук закрывающейся двери в задней части нижнего ряда. Журналисты ушли, чтобы передать новости для вечерних выпусков газет.
В установленной приставом внезапно наступившей тишине суд слышит, как движется толпа в каменном зале за дверью, слышит гром, отдающийся от высокого каменного купола, когда пятьдесят журналистов бегут к общественным телефонам возле дверей.
История выплескивается на улицу.
Тысячи человек, ожидавших вестей под бурными струями майского ливня, все еще ждут, уставившись на дорический портик… И ждут.
Копы отогнали большинство из них на другую сторону улицы, к Глазго-грин, но они снова и снова просачиваются за обочину, выплескиваются на проезжую часть, оказываясь на пути у машин, повозок и автобусов.
Уже почти пять часов, почти время пить чай. Многие ждали весь день, некоторые – с тех пор, как вышли присяжные два часа тому назад. Все люди наблюдают за движением за занавесками суда.
И вот двери суда распахиваются, и журналисты, которые проиграли в забеге к телефонным будкам, несутся по улице, на ходу надевая пальто. Толпа рвется к ним через Соляной рынок, перекрывая дорогу, угрожая поймать журналистов в ловушку, прежде чем те добьются публикации своего материала. Журналисты выкрикивают вердикт, чтобы отогнать людей:
– Виновен! Виновен! Виновен! Не виновен! Его повесят через месяц!
Триумфальный рев можно услышать за милю.
Зеленый с золотом двухэтажный автобус стоит во внезапно нахлынувшем людском потоке. Возбужденные пассажиры отказываются от поездки и выплескиваются через двери, чтобы присоединиться к толпе, изумляясь своей удаче, – их принесло именно сюда и именно сейчас.
На нижнем ярусе автобуса одинокая женщина без шляпки, с сумочкой на колене, глядит прямо перед собой. Она упрямо отказывается всем этим интересоваться. Все это ее не касается, поэтому она не имеет желания впутываться.
Человек на верхнем ярусе кричит в окно, требуя объяснений. Леди слышит, как с улицы доносится рев: «Виновен, виновен, виновен, не виновен за Энн! Повешение!»
Мужчина кричит в ответ:
– Как это – «не виновен за Энн»?
– Кэмерон сказал так присяжным. Косвенные улики… А, его все равно повесят!
– Хорошо! Хорошо!
Женщина ищет и находит в своей сумочке бумажный кулек с мятными лепешками, перекрученный сверху. Вынимает одну лепешку, кладет ее в рот и раздраженно сосет, глядя прямо перед собой. Она не желает в это впутываться. Но она впуталась. Счастливая толпа кружит и вихрится вокруг ее автобуса, грубая, бесстыдная.
Высоко над головой по небу несутся черные тучи – треугольная шляпа, омрачающая город. Начинает накрапывать дождь.
Вынужденная свидетельница истории в своем пустом автобусе сосет мятную лепешку и глядит вперед, на кабину водителя. Ее так увлек острый вкус растаявшей на языке мяты и исступление вокруг, что она почти ослепла.
Некоторые отказались от праздничной атмосферы перед судом, чтобы собраться позади здания. Они знают: автофургон ждет, чтобы потихоньку увезти Мануэля в Барлинни. Эта толпа не «почти вся состоит из женщин», здесь все без исключения – женщины. Сто женщин стоят и пристально смотрят, прикрыв головы платками, чтобы защититься от майского дождя, перебирая пальцами камни, которые подобрали и положили в карманы. Они будут ждать хоть до конца света.
Но полиция наготове. Вход к камерам узкий и перекрыт строем конных полицейских, держащих дорогу открытой, чтобы тюремный автофургон не остановили.
С момента вынесения приговора главная цель всех органов правосудия – позаботиться о том, чтобы Мануэль не умер, пока его не казнят. Охранники будут сидеть с ним, спать с ним, они будут находиться в его компании каждый момент отныне и до повешения, чтобы он не смог одурачить правосудие.
Спустя несколько минут маленький черный тюремный фургон стремительно выезжает из огороженного двора, черный дым вырывается из непрогретого двигателя. Коней сдерживают, женщины кричат. Они кидают свои камни и вопят слова, которые женщинам знать не следует. Они гонятся за фургоном по улице до угла и наблюдают, как он накреняется на повороте. Фургон уходит. Тогда они останавливаются, тяжело дыша открытыми ртами. Они думали, что их ярость станет меньше, но это не так. Их злоба вскипела, но теперь ее не на кого направить.
Все еще тяжело дыша, они направляются обратно в сердце толпы перед судом, зная, что сейчас не готовы к любой другой кампании – во всяком случае, пока.
Тот фургон был приманкой. Спустя час отъезжает настоящий фургон, и некоторые из задержавшихся получают второй шанс погони.
На тротуаре журналисты расспрашивают людей об их впечатлениях. Фотографы из прессы щелкают вспышками, снимая торжествующую толпу. Телевизионная камера размером с пушку установлена на автомобильный прицеп перед судом. Режиссер велит человеку с микрофоном подать назад:
– Еще дальше, Билл, все еще видим только твое плечо.
Это первое криминальное дело, которое когда-либо передавалось по шотландскому телевидению.
Толпа вокруг остановленного автобуса Корпорации рассеивается. Со звоном колокольчика автобус рывком трогается с места и медленно катит прочь. Сосальщица мятных лепешек решает, что никто даже не упомянет, что она была здесь во время всех этих событий. Она расправляет полы своего пальто. Ей неинтересны такого рода события. Такого рода люди. Она просто ничего об этом не расскажет. Хотя ее невестка такого рода человек, и можно рассказать ей. Она перечисляет свои впечатления, пока автобус едет по мосту Альберта: неподвижность, воющий рев, погоня за фургоном, автобус опустел, но она осталась в нем, потому что просто не интересуется такого рода вещами.
Край толпы редеет, и новости устремляются в давящуюся от смога долину Солевого рынка, вверх по Хай-стрит, в земли кафедрального собора и Некрополиса. Они бушуют в магазинах и на остановках, вокруг угрюмых черных зданий покрытого копотью города.
Незнакомые люди останавливают друг друга, чтобы расспросить, присоединяются к беседам без приглашения.
Передаваясь из уст в уста, новости пересекают реку. Они устремляются по черным пасмурным проходам между многоквартирными домами Горбалза и в зеленые пригороды Саутсайда. Тучей летя на восток, новости достигают верфей и сухих доков. Машинисты подъемных кранов спускаются из своих высотных кабин, чтобы выслушать вести. Сварщики останавливаются, не закончив шва. Спеша вдоль реки, в Гилморхилл, новости достигают ушей студентов, и матрон, и академиков. Переведенные на польский, гэльский, итальянский и французский языки, они летят на восток вдоль железнодорожных путей, через закрытое общество и осыпающиеся многоквартирные дома Деннистауна – района, который, по слухам, возник с той поры, как цирк Буффало Билла выступал здесь на пустыре.
