Читать книгу 📗 "Весло Харона - Алейников Дмитрий Александрович"
Позже она не уехала потому… Она не знала точно, почему не уехала. Вернее, не хотела знать, если подобное объяснение применимо к собственным желаниям. Она не хотела задаваться этим вопросом. Просто была масса всяких мелочей, ниточек, которые, словно грибница, держали ее на месте.
А после все обернулось к лучшему. Хильда продолжала работать в институте, направив гейзер своих талантов на плановую работу. Таланты ее быстро обратили на себя внимание. Появились клиенты, пришедшие «по рекомендации от…». Частная практика снова позволила ей жить как прежде, не стесняя себя ни в чем. Теперь, правда, Хильда завела черную кассу, хотя в этом и не было большой нужды: выяснилось, что счет ее в Цюрихе, составлявший почти четыреста пятьдесят тысяч долларов, не тронут. Она даже пару раз давала поручение банку перевести небольшие суммы на счета благотворительных организаций. Просто чтобы убедиться, что с управлением деньгами не возникает проблем. Проблем и в самом деле не возникало.
Хильде не приходилось больше разрываться между институтом и конторой Кирьянова. У нее появилось свободное время, и она стала выезжать в свет. Она обнаружила, что имеет успех у мужчин. Сначала это смутило ее. Потом она нашла, что играть с поклонниками не менее увлекательно, чем переставлять фигурки чиновников и бизнесменов. Новые игры казались ей гораздо более безобидными. Интриги здесь были тоньше, изящнее и имели то преимущество, что их финал почти всегда можно было наблюдать лично, а не выискивать в газетах. Время от времени она позволяла кому-либо из ухажеров, с которым играть было особенно интересно, зайти чуть дальше простого флирта, но уже наутро игра начинала терять свою остроту, и вскоре Хильда избавлялась от очередного любовника, как избавляются от не принесшего выигрыша лотерейного билета, чтобы вскоре приобрести новый.
Жизнь Хильды вошла в определенную колею, выбираться из которой не было смысла. Из любопытства Хильда посетила и Германию, и Австрию, и Францию. Странно, но Париж ее разочаровал. Словом, она решила отложить отъезд на пару лет. Потом еще на пару лет…
В один весенний день к ней пришел очередной посетитель «по рекомендации от…».
Это было накануне Восьмого марта, и он приволок огромный букет роз и коробку конфет размером, наверное, с махровое полотенце, висевшее у Хильды в ванной комнате.
Одет человек был небедно, скорее наоборот. Лицо его показалось Хильде знакомым. Но она настолько привыкла видеть в своем кабинете людей, чьи портреты мелькают в газетах или по телевизору, что уже давно перестала обращать внимание на это дежа-вю. Хотя имя нового клиента тоже показалось знакомым — Анатолий Быков.
Анатолий Быков… Быков. В уме промелькнули обкатанные сочетания Ролан Быков и Анатолий Папанов. Нет, не то…
Впрочем, вспоминать было особенно некогда. Да и какая разница? Человеку нужна помощь, а сама Хильда Арвидасовна в тот момент испытывала страстное желание отправиться побыстрее домой.
Проблема у Анатолия была чуть серьезнее, чем у большинства приходивших к Хильде. Он страдал клаустрофобией. Даже в достаточно просторном кабинете он чувствовал себя неуютно.
В общем, все было ясно с первых минут. Органикой тут не пахло. Вне всякого сомнения, речь шла о неврозе навязчивых состояний. Хильда решила, что ограничится сегодня знакомством с пациентом и предложит ему прийти после праздника. Нужно было задать несколько стандартных вопросов: давно ли это началось, с чего, какова динамика, лечились ли раньше?
Анатолий кивнул в ответ на первый вопрос. Да, началось это еще в детстве. Отец, офицер военно-морского флота, взял маленького сына на корабль. Толик решил поиграть, спрятаться, забрался в какой-то люк и хотел опустить крышку. Она оказалась слишком тяжелой и с лязгом упала. Мальчик оказался в кромешной темноте в железной трубе, жутковатым гулким эхом отвечавшей на каждый шорох. Он попытался выбраться, но не смог даже сдвинуть массивную крышку. Он очень испугался и стал кричать. Потом, наверное, потерял сознание, и, когда спустя два часа Толика наконец нашли, его колотило, словно в лихорадке. С тех пор все и началось. Да, он лечился. Отец использовал свои связи в штабе ЗГВ. Состояние улучшалось, пока не произошло еще одно событие, поставившее крест на усилиях врачей…
— Что за событие? — Хильда задала этот вопрос скорее машинально, но Анатолий так напрягся, что ее разобрало любопытство.
— Видите ли, я никому не рассказывал об этом… никогда. — Он как-то весь съежился, ссутулился.
— Ну, может быть, потому вам и не смогли помочь?
— Возможно, возможно… — Видно было, что Анатолий колеблется.
— Если вас беспокоит вопрос сохранения тайны, то врачебная этика предусматривает и гарантирует это…
— Нет-нет. Я все понимаю. Дело не в этом. Я, видите ли, так привык носить это в себе… — Он задумался.
Хильда его не торопила. Она знала, что время работает на нее. Так и было.
— Хорошо, — произнес Анатолий с той обреченностью, с какой говорят своему стоматологу «рвите!», прежде чем открыть рот. — Я расскажу.
— Постарайтесь, — подбодрила Хильда.
— Мы жили с родителями в Прибалтике. В городе был гарнизон, и они работали там. Отец служил, а мать… — Он передернул плечами. — В общем, я ходил в школу. Там была одна девочка. Училась в нашем классе. Мы с ней дружили…
Как зачарованная, Хильда слушала сбивчивый, лишенный имен и дат рассказ этого человека. Историю о том, как погибла в далеком семьдесят первом девочка Инга. Историю, не дававшую Хильде покоя многие годы и приведшую в итоге в этот кабинет. Историю, которая предопределила ее судьбу. Историю, которая уже начала стираться из памяти, а теперь ворвалась в ее новую жизнь, чтобы поставить последнюю точку, столкнув лицом к лицу с Толиком Быковым.
Анатолий прервал рассказ на том моменте, когда он убежал из развалин, решив никому не рассказывать о случившемся. Он не стал описывать поиски девочки, допросы, толки, бродившие по городу. Он так и не назвал ни одного имени, ни словом не обмолвился о том, где и когда все это происходило. По его мнению, такие подробности врача не могли заинтересовать.
— А вы не подумали о том, что девочка могла быть еще жива? — чуть слышно спросила Хильда.
— Тогда — нет. Я сам очень испугался, — честно ответил Анатолий.
— А вы не думали, что она, может быть, пролежала в этом колодце несколько дней, прежде чем умерла? Ведь она упала в шахту, наполовину залитую водой. Возможно, она потеряла сознание в момент удара, возможно, сломала что-то и лежала там, истекая кровью. Что, если она лежала там, в холодной воде, и испытывала боль и такой же детский страх?..
— Простите, — Быков выпрямился, — я не совсем понимаю…
Хильда быстро взяла себя в руки.
— Я вынуждена задавать вам такие вопросы, — объяснила она бесстрастным тоном, — чтобы понять, насколько повлияло пережитое вами…
Хильда назначила Анатолию дату следующего приема и обещала помочь. Про себя она решила, что этот человек должен быть наказан. И она покарает его, употребив для этого все, чему научилась за последние годы.
Она давно так не спешила домой, как в тот день. Влетев в квартиру, бросилась к книжным полкам, сметая прямо на пол альбомы с фотографиями, старые справочники и записные книжки. План почти созрел в ее голове. Не доставало одной маленькой детали. Одной вещи, случайно попавшей ей в руки много лет назад. Хильда хорошо помнила, как выглядела эта вещь, и могла довольно точно воспроизвести ее по памяти, но от ее подлинности слишком многое зависело.
Хильда знала, что где-то хранит эту вещь, что выбросить или избавиться от нее она не могла ни при каких обстоятельствах. Она продолжала встряхивать книги и перелистывать альбомы, пока не нашла то, что искала.
Это была открытка. В начале семидесятых такие продавались в любом газетном киоске: головы пехотинца, матроса и летчика, насаженные на частокол острых бордовых, с золотым кантом букв. Открытка ко Дню Советской Армии. Открытка, датированная 23 февраля 1974 года, с тремя строчками, старательно выведенными хрупкой рукой маленькой девочки. Маленькой девочки, необъяснимая тяга которой к убогим и ущербным привела ее в конце концов на дно колодца, затерянного в руинах старой латвийской цитадели.
