Читать книгу 📗 "Защита Чижика (СИ) - Щепетнев Василий Павлович"
Да, осень и зиму он провел не в шумной Москве.
— В деревне, — признался он, поправляя гитару на колене. — Да-да, представляете? Тишина. Снег по крышу. И… покой. Он сделал театральную паузу, лукаво прищурившись. — Отдыхал? И отдыхал тоже. А еще… думал. Много думал.
Зал замер, ловя каждое слово.
— И знаете, чем еще занимался? Учился. Всерьёз! — Он подчеркнул слово. — На повара. Экстерном, между прочим. В самом что ни на есть кулинарном техникуме. Он грациозно склонил голову в сторону Хазанова, сидевшего среди других поздравлявших артистов прямо на сцене. — Спасибо за наводку, Гена! Теперь я — повар четвертого разряда. Очень, — он сделал еще одну паузу, глядя в зал, — очень важная профессия!
Взрыв смеха, теплого, понимающего. Он улыбнулся в ответ, но в глазах мелькнула не только шутка, а что-то серьезное, обдуманное.
— Планы? — переспросил он, отвечая на незримый вопрос зала. — Планы — огонь! Совсем скоро, семнадцатого мая, вот здесь, в этом самом зале, — он стукнул каблуком по сцене, — состоится кинопремьера. Мой… наш… фильм. «Лунный Зверь» Я там — режиссер. И артист. Немножко. Будем его представлять. Всем скопом. Со всеми потрохами. Он обвел рукой пространство перед собой. — Некоторые из участников, между прочим, присутствуют в зале. Но из скромности просили их не упоминать. Так что… гадайте!
По залу прокатился веселый гул, люди оглядывались, пытаясь угадать — кто же из сидящих рядом причастен к таинственному «Зверю»?
— А потом… — голос его внезапно стал тише, задумчивее. — Потом планирую сменить широты. Круто сменить. Поработать. Годик. В Антарктиде.
Зал ахнул. Невероятно! Шутка?
— Кем поработать? — он развел руками, снова с лукавой искоркой. — Так поваром же! Я ж теперь спец! Вторым поваром, если точно. Буду людей борщом кормить. Рассольником тоже. Харчо. Щи удаются. Гороховый суп с копченостями умею…
Снова смех, но уже с оттенком сомнения. Я посмотрел на Ольгу и Надежду, сидевших рядом в ложе. Они едва заметно, но твердо кивнули. Так и есть. Не шутит он. Уже зачислен. Их рук дело. Комсомольская путевка на край света. Во имя… чего? Искреннего порыва? Жажды новых впечатлений? Или это был гениальный ход, способ вырваться из надоевшей клетки славы и московских интриг под благовидным, героическим предлогом? Девочки знали ответ, но не спешили делиться.
Чехов ездил на Сахалин. Высоцкий — в Антарктиду. Времена меняются, да.
Закончили без четверти двенадцать. Не в двадцать два пятнадцать. График был безнадежно растоптан энергией живого чувства. Когда смолкли последние аплодисменты, зал начал медленно, нехотя, расходиться. Народ поделился на две неравные части. «Безлошадные» — те, кому предстояло еще долго трястись в ночных трамваях и автобусах по недружелюбным московским окраинам, — торопливо, с оглядкой на часы, пробивались к выходам. «Всадники» же — обладатели машин или просто те, кому некуда было спешить, — медлили. Они стояли кучками в фойе, оживленно обсуждали только что пережитое. Некоторые, подогретые эмоциями и поздним временем, даже заворачивали в буфет, где рубль семьдесят за рюмку виски казался уже не такой безумной платой за продолжение праздника. Помогая тем самым буфету выполнить и перевыполнить план по выручке.
Мы с Берти поспешили к нашей «Чайке», припаркованной в укромном, охраняемом месте за залом. Нужно было отпустить и водителя, и неизменного гида в штатском. По идее, сделать это следовало перед началом концерта, но кто же мог знать, что он так затянется, выбив все планы из колеи? Водитель, пожилой, видавший виды мужчина с орденской планкой на пиджаке, лишь кивнул, устало потер переносицу. «Гид» же просиял неестественно широкой улыбкой облегчения. Его смена явно кончилась.
— А как же я обратно?' — спросил Берти, глядя, как «Чайка» плавно отъезжает, увозя его официальный эскорт. В его голосе прозвучала нотка тревоги. — Ночью в Москве… с такси ведь плохо? Я слышал…
Я похлопал его по плечу.
— Для хорошего человека, Берти, такси всегда найдется. Да и зачем такси, у нас хорошая машина, отвезу, если что. Но почему ночью? — улыбнулся я. — Ночь в Москве жизнь только начинается. Самые интересные разговоры разговариваются именно ночью. Поверь, тебе понравится.
Он скептически поднял бровь, но доверился.
Высоцкий, как выяснилось, сегодня был без своей машины. Для конспирации. Ольга, всегда практичная, предложила довезти: «Матушка» в глаза не бросается, не «Мерседес», но поместительная. Они — Лиса, Пантера и сам Владимир Семенович — уже ждали нас у машины, стоявшей чуть в стороне от основного потока. Высоцкий отхлебывал из кружки, видно, горло пересохло. его лицо в свете уличного фонаря казалось усталым, но спокойным. Он что-то тихо говорил девчонкам, те кивали. Рядом, в темноте, ждали своего часа еще три машины — скромная «копейка» и две «двадцать первые» Волги. Все были забиты друзьями Высоцкого, артистами, музыкантами — теми, кто был допущен в этот ближний круг. Они тоже ждали отмашки, чтобы двинуться в ночь, к продолжению вечера, к разговорам, к чаю (или не только к чаю) в московской квартире. В Ленинграде знаменитая квартира Мойка, двенадцать, в Москве — Малая Грузинская, двадцать восемь. Среди прочих знаменитых квартир.
Именно в эту минуту относительного затишья, когда основная толпа уже рассосалась, а ночная тишина только начала окутывать площадь перед залом, появились они. Дюжина, не больше. Люди, с горящими, не совсем трезвыми или просто фанатично преданными глазами. Первые разведчики, сумевшие вычислить или подслушать маршрут отхода кумира. Вот она, оборотная сторона настоящей славы — эти восторженные, порой неконтролируемые взгляды, эта готовность прорваться сквозь любую преграду. Они шли быстро, целенаправленно, еще издали выкрикивая его имя: «Володя! Володя! Спасибо!» Их энтузиазм был почти трогательным и одновременно тревожным.
И вдруг. Вдруг один из них, парень в темной ветровке, не дойдя десяти шагов до нашей «Волги», резко, как-то неестественно вырвался вперед. Его рука вскинулась. Не для приветствия. Мелькнул короткий, тусклый блеск металла в свете фонаря. Похоже на «Макаров». Стрелял он хаотично, отчаянно, не целясь толком — в Высоцкого, в Надежду, в Ольгу… Я не стал разбирать, куда именно. Некогда. Расстояние между мной и стрелком приличное, метров двадцать, «ПСМ» не самое удачное оружие для стрельбы на таком расстоянии. Зато наши и моя цель не на одной прямой. А за целью в пятидесяти метрах глухая стена.
Мой первый выстрел прозвучал одновременно с его третьим. Я расстрелял весь магазин, восемь патронов. Сначала по ногам Не из желания сохранить ему жизнь, отнюдь. Пуля, раздробив бедренную кость, лишает противника опоры. Он падает. Упав, теряет мобильность, теряет цель, может выронить оружие, потерять сознание от шока и боли. Это эффективнее, чем попадание в корпус. Впрочем, в корпус я тоже стрелял.
Попал. Он рухнул на асфальт, как подкошенный. Время, сжатое до мгновения, снова растянулось. Грохот выстрелов оглушил, в ушах стоял звон. Дымок пороха повис в сыром ночном воздухе, смешавшись с запахом бензина и страха.
Лиса и Пантера сработали мгновенно, как единый механизм. Не крик, не паника — холодная ярость женщин, чьих подопечного только что пытались убить. Они кинулись к упавшему, не обращая внимания на его стон. Молниеносные движения: залом, захват, обездвиживание. Он лежал, скрученный, дергаясь в истерике боли, его темная ветровка быстро темнела еще больше у бедра. Нейтрализован.
Но главное было не в нем. Ольга и Надежда невредимы. А Владимир Семенович Высоцкий… Он стоял секунду, опираясь о серый бок «Волги». Его лицо было странно спокойным, почти удивленным. Потом он медленно, очень медленно начал сползать вниз. Не падать, а именно сползать, его спина скользила по холодной двери, по крылу, пока он не осел на корточки, а потом — совсем тихо, беззвучно — опрокинулся на бок, уткнувшись плечом в переднее колесо автомобиля. Из-под светлой рубашки, чуть выше пояса, медленно расползалось пятно. Кровь.
