Читать книгу 📗 "Господин следователь 9 (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич"

Я целиком и полностью согласен с исправником. Никто бы в здравом уме не стал вешать отставного генерала, а потом ломать его оружие и приводить в негодность мундир с орденами. Предположим, взятки он брал или откаты творил, поручал строительство крепостей или казарм знакомым купцам, подписывал завышенные сметы, оплачивал липовые счета, а подрядчики, естественно, делились с генералом «бюджетной» денежкой. В принципе, на такой должности немало способов неправедного заработка. А если бы все вскрылось, то устроили бы образцово-показательный суд, с приговором лет в двадцать каторжных работ, с лишением прав состояния. Суд бы приговор вынес, а государь, из человеколюбия, исходя из сорокалетней службы (или, сколько генерал отслужил?) Калиновского бы простил. Процесс бы провели шумный, а прощение император подписал бы тишком. Не исключено, что и дворянство бы оставили, и чин. Насчет пенсии не уверен, но наверняка отыскалось что-то в заначке, чтобы дожить до смерти. Конечно, на двухэтажный домик, не говоря уже об имении, средств бы не хватило, но снять квартиру — вполне возможно.

Я решил порассуждать вслух:

— Предположим, у Калиновского имелся какой-то недоброжелатель, знавший о каких-то махинациях. Взятки, что-то такое, неприличное. Или генерал чем-то досадил своему будущему убийце. В тюрьму отправил, или еще что. Любовницу увел, любимого песика отравил. Возможно?

Абрютин кивнул, я принялся рассуждать дальше:

— Этот недоброжелатель не сумел наказать генерала официальным путем, поэтому решил взять на себя роль судьи и палача.

— Ваня, графа Монте-Кристо я тоже читал, — усмехнулся исправник. — Но ты же сам знаешь, что в романах, это одно, а в жизни — совсем другое.

— Согласен, — уныло кивнул я. — Будь у генерала кровный враг, он бы попросту пришел, да по голове Калиновского чем-нибудь тяжелым стукнул.

— Или застрелил, — поддакнул Абрютин. — Зарезал бы, топором зарубил. И сразу бы все сотворил, а не ждал невесть сколько лет.

Опять-таки, согласен. Какие графы Горнокрестовские в нашей глубинке? У нас убивают попросту, без ухищрений. Топят, шею ломают или ножом ткнут. Застрелят — но это редко. И сицилийцев, считающих, что месть следует подавать холодной, у нас тоже нет.

Вопросы, вопросы…

— А я решил, что ты обрадуешься — все-таки, хоть что-то да нашел, — слегка насмешливо сказал исправник. — А ты отчего-то переживаешь.

Василий Яковлевич присутствовал, когда я осматривал место преступления. Ведь я же все там выползал! Ничего, что могло бы пролить свет на преступление. Нет бы отыскать «чужеродную» спичку, ершик для чистки трубок, батистовый платок с вышитой буквой Н.

— Но все-таки — зачем вешать, а потом инсценировать самоубийство? — недоумевал я. — Зачем имитировать гражданскую казнь? Опять-таки — испорченный мундир, сломанную саблю и покореженные ордена следовало, по моему разумению, на виду оставить, а не топить. Хорошо, что коза помогла, а если бы нет? Лежал бы мешок на дне Ягорбы, тиной покрывался.Нет, ничего не понимаю.

Впору только руками развести и глаза вытаращить. Я так и сделал. Василий посмотрел на меня с отеческой улыбкой — я бы даже сказал, с жалостью, ладно что по головушке не погладил и посоветовал:

— Иван, не ломай голову. Авось, да отыщешь ты вешателя, найдешь отгадку. Ты человек дотошный, занудливый. Повремени, все само собой развяжется. Запросы отправим — я их нынче же подпишу, вдруг что-то интересное нам отпишут? Торопись медленно, господин следователь, никто не гонит. А нет — так и ладно. В конце концов, не можешь же ты все время убийц отыскивать? Пусть хоть что-то нераскрытым останется. Мне иной раз страшно становится –все у тебя получается. Побудешь обычным человеком, как все.

Возможно, Василий и прав. Он человек опытный. И вообще, надо бы к себе идти, у Абрютина еще дел полно. Вон, в приемной уже городовые сидят. Видимо, ждут указаний для поездки в Луковец.

— У тебя сухой мешок есть? — спросил я исправника.

— Иван, откуда у меня мешок? И зачем?

— Жалко, — вздохнул я и пояснил: — До управы мне мальчишки и мешок, и мундир помогали нести. А куда все это сейчас потащу — все мокрое. Бр-р.

— То, что мокрое — я заметил, — хмыкнул исправник. — Вон, с генеральского мундира лужа на ковер натекла. Сейчас придумаем.

Абрютин мудрить не стал, а вызвал курьера и приказал тому взять мешок с находками и отнести на Крестовскую улицу, в Окружной суд.

— Ты про пироги не забыл? — поинтересовался исправник, когда я уже шел к двери.

— Как можно? — возмутился я.

Конечно не забыл. Тем более, что и Аньке сказал, что получил приглашение к исправнику на двоих. Как и думал, барышня пойти не сможет из-за множества дел, но мне велено без пирогов не возвращаться.

— Руку показывай, — приказала Анька, как только пришел домой и разулся.

— А чего ее показывать? — пожал я плечами. — Вечером, как от исправника вернусь, тогда и посмотришь. Может, скоро и повязка не понадобится.

— Давай-давай, не болтай. Знаешь ведь, что все равно не отстану.

Господин Федышинский обучает Аню не только теории, но и практике. Барышня, под руководством старого лекаря сделала свою первую перевязку, да так, что Михаил Терентьевич только крякнул. Сказал, что Анну он в ассистенты на операцию бы не взял — рановато, но в сестры милосердия, хоть сейчас.

— Так я и думала, — хмыкнула Анька, узрев рубашку, на которой проступило немного крови. — И что ты сегодня делал? Михаил Терентьевич строго-настрого сказал, чтобы ты раненую руку берег.

Левую руку я и на самом деле берег. И дрова таскал, прижимая правой, и воду носил только в одном ведре. Сегодня лопухнулся, когда мы с мальчишками мешок доставали. Они мне веревку кинули, чтобы помог их плоту причалить, а я, впопыхах, потянул левой рукой.

— Решил, что уже все зажило, — виновато пробормотал я, пока Аня снимала старую повязку, осматривала рану — кровит, немножко, но ничего, а потом бинтовала по новой.

Закончив работу, Аня уселась рядом со мной, слегка приобняла и тяжко вздохнула:

— Горе ты мое, Иван Александрович. Вот, сам-то посуди — если ты себя беречь не станешь, как мы-то без тебя? Батюшка твой, Ольга Николаевна? А Леночка как?

— Ну, как-нибудь, — только и ответил я. — Родителям тяжело будет, а Леночка, бог даст, погорюет, потом новую любовь найдет.

Конечно же, нужно думать, что моя невеста не отыщет себе нового жениха, станет страдать до конца своих дней, как Кончита о камергере Рязанове, но лучше не надо.

— А я как? — спросила Аня.

— В смысле — ты как? — удивился я. — Если, не дай бог, со мной что-то случится, неужели ты думаешь, что из гимназисток снова вернешься в крестьянки, из Ани в Нюшку?

— Думаешь, без тебя я твоим родителям нужна буду?

— Анька, что это на тебя нашло? — удивился я. — И родители мои тебя не оставят, и Василий Яковлевич поможет, и Милютин. Единственное, о чем прошу — замуж выскакивать не торопись, сначала образование получи.

Ну да, ну да… Кто же из девчонок кого послушает, если влюбится? Дескать — замуж не выходи. Ага, как же.

— Опять-таки, про замужество сама решай — как пойдет. Решишь, что муж-дети тебе дороже, никто тебе тут не указ. Но врач из тебя отличный получится, это уже сейчас видно, но еще лучше, если ты ученым станешь. Врач сотням поможет, а ученый — тысячам, сотням тысяч. Лекарство из плесени создашь.

— Лекарство из плесени? — отстранилась от меня Аня. — Как это?

Слава богу, ерунду не говорит. Ишь, никому она не нужна.

— Ага. Читал как-то, что еще древние люди плесенью от поноса лечились. Охотники, если их медведь или волк поранил, паутину используют — в ней тоже плесень имеется. А один ученый в средние века создал из плесени, которая на хлебе образовалась, такое лекарство, которое при гнойных заболеваниях помогало, тиф лечило, инфлюэнцу. В общем — там много чего. Жаль, ученый погиб, а секретную формулу опубликовать не успел. Вытяжку он какую-то делал, врать не стану. Сколько у нас солдат можно было бы от гангрены спасти, если бы такое лекарство иметь!