Читать книгу 📗 "Магнат. Люди войны (СИ) - Соболев Николай "Д. Н. Замполит""

Или общедемократические реформы, вроде избирательного права женщинам. Все в обычном для ХХ века русле, но женщины в большинстве поддерживали церковь, а это почти семь миллионов избирательниц! То есть левореспубликанцы, ратуя за все хорошее против всего плохого, одним махом подарили эти голоса правым.

Аграрную реформу объявили, но как в анекдоте — так жалели собачку, так жалели, что отрубали ей хвост по кусочкам. Землю нарезали очень медленно, удовлетворить успели лишь немногих, а большинство крестьянства осталась недовольно. При этом разозлили помещиков конфискациями пустующих угодий.

А дурацкая позиция анархистов с бойкотом выборов? И Хосе в Парагвае, никаких рычагов влияния нет. Махно так вообще отказался — это, сказал, их страна, пусть сами разбираются.

Когда социалисты объявили, что пойдут на выборы самостоятельно, я понял — все, провал. От отчаяния сделал взнос Республиканскому действию Асаньи — пусть хоть листовок да плакатов напечатают, а то все типографии заняты материалами правых.

За что немедленно поплатился — консервативная газета АВС заявила о моих связях с масонством, а клерикальная El Debate опубликовала разоблачительную статью, по которой получалось, что католик Джон Грандер — попросту ширма для махинаций еврея Джозефа Шварца.

12 октября правые сформировали еще более крупный блок, и мне стало ясно, что дальше дергаться бессмысленно. Не спасало и сотрудничество левых на низовом уровне, когда во многих округах выставляли единые списки. До самых выборов я засел в Овьедо и занимался разработкой лампы бегущей волны, дающей усиление в сотни тысяч раз.

И радаром, работавшем на полуметровой волне. Если получится — будет мобильная установка, вращать трехметровую параболическую антенну всяко проще, чем стометровые «заборы» из проволоки.

Выборы левые, разумеется, проиграли.

С треском.

Глава 13

В чужом пиру похмелье

Бабы — дуры.

В житейском-то смысле нет, а вот в политическом…

Вот чего им еще надо было?

Пособия по беременности ввели, процедуру развода облегчили. Мужьям — минимальную оплату труда, восьмичасовой рабочий день, оплату сверхурочных страхование от несчастного случая. Ну явно же правительство изо всех сил старается людям помочь! Десять тысяч школ открыли! Десять! Тысяч! За два года!

Но нет, сколько раз видел — навешает коуч лапшу овцам на уши, и все, никакими фактами не прошибить. Так и тут — «Падре сказал, что безбожные коммунисты…»

Ну да, конкордат с церковью расторгли, католицизм перестал быть государственной религией. Но когда анархисты призывали жечь церкви, именно правительство посылало солдат и гвардию на защиту.

Так что пока женщины от нового правительства не натерпятся, так и будут «Падре сказал…»

Тьфу.

Леваки еще — «если власть перейдет в руки правых, мы поднимем восстание и установим либертарный коммунизм!» Знаем, плавали. Ни того, ни другого не умеют, и что еще хуже, учиться не желают, долбятся лбом в стену, как бараны.

И овцы.

Народ хреновый достался.

Я когда до этой мысли додумался, заржал истерически, чем напугал Ларри. Блин, в самом деле, рассуждаю, как наши либералы, хотя никогда к ним себя не относил. И как-то сразу отпустило меня — нефиг распускать нюни, надо работать. А народ хреновый везде, другого создать не удосужились. И ты либо делаешь дело, либо иди нафиг.

А от всяких дурацких мыслей рецепт давно известен — работа.

С танком Сурин справлялся без меня, потихоньку разрабатывая всякие модификации, в том числе под новые пушки — 'бофорсы’и 47-миллиметровки.

Фольмер довел ручной пулемет и заканчивал изготовление установочной партии в пятьдесят штук. Вполне приличная машинка получилась, со всеми пирогами — сошками, рукоятками, с удобным прикладом и прицелом, в Парагвае опробуем.

Радиозавод стабильно клепал приемники «Овьедо» сотнями. Авиационные (они же автомобильные) рации делали впрок, пока десятками, работа над портативным вариантом на нувисторах и с никель-кадмиевыми батареями дала нам пять прототипов, уплывших с Хосе в Парагвай. Следующая партия ожидалась через месяц, вместе с миноискателями.

Возиться с бумагами осточертело, тем более, что Ося поставил работу управления на хороший уровень. Все делалось почти само, только время от времени требовало смазки в виде премий, коррекции курса и очень редко — волшебных пенделей.

Что оставалось?

Термен и радар.

Идея уже воплощена в экспериментальной установке, теперь задача создать мобильную, чтобы «Атлант» возил. Принципиальные схемы клистрона, магнетрона и лампы бегущей волны я Термену набросал, он каждый раз впадал в задумчивость, но потихоньку продвигался в нужном направлении. Во всяком случае, нечто похожее на пролетный клистрон у него уже получилось. Здоровенную медную шайбу магнетрона, с цилиндрическими полостями, нам металлисты сделали без проблем, а вот с его охлаждением пока не складывалось. Ребра радиатора нарезать по ободу Термен догадался, но этого не хватало, нужно ставить принудительное охлаждение, что для мобильной установки не слишком удобно.

Но если темп исследований и работ сохранится, через пару лет у нас будет дециметровый, а в лучшем случае — сантиметровый радар. А у СССР будет документация на него.

Но это все мои личные дела, помимо них я числился управляющим пары-тройки государственных заводов — в Овьедо, Трубиа и Толедо. Они с моей помощью бойко торговали «маузерами» и патронами, так что я посчитал верным отписать новому военному министру Хосе Мария Хиль-Роблесу с вопросом — какова будет дальнейшая политика?

В свои тридцать пять лет министр выглядел на все пятьдесят: ранняя лысина, одутловатые щеки, припухшие глаза с мешками под ними, отвисшая под собственной тяжестью толстая нижняя губа…

Лидер крупнейшей фракции в Кортесах имел репутацию почти фашиста, заработанную на митингах, авторитарный стиль руководства и большие амбиции. Пост военного министра он получил в правительстве Лерруса, наконец-то пролезшего на самую вершину власти.

Мадридский кабинет, в котором раньше сидел Асанья, не успел принять отпечаток нового хозяина — Хиль-Роблес обходился старой мебелью. Из тяжелого кресла красной кожи с бронзовыми завитушками он даже не встал, а просто указал мне на почти такое же кресло напротив.

Я положил перед собой папки с отчетами по государственным фабрикам и приятно улыбнулся:

— Слушаю вас.

Не знаю, икнул ли хозяин от такого вопиющего нарушения субординации — это он меня вызвал, он должен слушать, что я буду докладывать! — но справился быстро.

— Сеньор Грандер, вы католик?

— Да, — кивнул я, недоумевая, какое это имеет отношение к военному производству.

— А некоторые утверждают, что вы масон. Это так?

— Знаете, у меня слишком много работы, чтобы заниматься такими глупостями.

Министр нахмурил брови:

— Вы можете поклясться, что не принадлежите к масонству?

— На Библии? Без проблем.

Не знаю, насколько его убедила процедура клятвоприношения, но следующий вопрос показал, что сомнения не развеяны:

— А это ваш, как его, Хосе Шварз, он еврей?

— Барон Шварцкопф? — господи, как я ржал внутренне!

— Он барон? — загнал брови на лоб Хиль-Роблес.

— Да, немецкий барон, двенадцатый в роду, — и ведь я ни словом не соврал!

— А почему у него еврейская фамилия?

— В Америке лучше делать бизнес как Шварц, у нас не любят сложные фамилии и аристократов.

— Что же, — он сложил руки домиком и несколько раз свел и развел их, соприкосаясь подушечками пальцев, — это меняет дело. Учитывая вашу социальную политику и контакты с монсеньором Луисом-и-Перезом, я не буду инициировать ваше отстранение от управления государственными фабриками.

И добавил, строго глядя на меня:

— Пока не буду.

— В любом случае, подготовленные отчеты вам не помешают, — я пододвинул папки в его сторону.

В Барселону я улетал, все время хихикая, и успокоился только перед посадкой.