Читать книгу 📗 "Лед (СИ) - Панченко Андрей Алексеевич"
Когда наконец вдалеке показались тусклые огни нашего лагеря, никто не крикнул от радости и не бросился вперёд. Мы шли молча, как тени, потому что в нас не осталось сил ни на радость, ни на слова.
Мы добрались до зимовья не людьми, а скорее ожившими мертвецами. Снег и лед облепили нас так, что лица были неразличимы. На мехах застыли целые пласты льда, бороды превратились в колючие сосульчатые маски. Выжившие собаки падали прямо там, где останавливались нарты, и встречающие нас товарищи, срезали с них упряжь, а потом на руках переносили в укрытие.
Никто не бросился к нам с вопросами — все и так всё поняли. Мы вернулись одни, и в ужасном состоянии, а значить выживших нет. Те, кто остался в зимовье, поддерживая нас под руки, завели в дом и помогали снять закоченевшие меха. В тишине было что-то страшнее любого крика.
Я упал на ближайшие нары у входа и некоторое время не мог даже пошевелиться — тело словно налилось камнем. Пальцы не сгибались, стянутые морозом губы не позволяли сказать и слова. Паншин сидел рядом, смотря на почерневшие ногти на левой руке, он отморозил несколько фаланг на пальцах. Ричард дрожал так сильно, что зубы стучали, но и он молчал. Только Тупуна не было с нами рядом, его сразу же увели инуиты к себе в жилище.
— Говорить можешь? — передо мной на корточки присел Арсений, заглядывая мне в лицо — Хоть что-то нашли?
— Живых нет — С трудом прохрипел я — Мы принесли с собой всё, что удалось собрать: кое какие личные вещи погибших. Всё это в нартах, под брезентом.
— Понятно… — Арсений встал — С твоего разрешения я гляну. Хорошо хоть сами вернулись живыми. Кстати из тех троих двое умерли тоже, так что из экипажа «Полярной звезды» выжил только один человек. Палубный матрос Максим Корякин, девятнадцати лет отроду. В рубашке парень родился, хоть и потерял пальцы на ногах, но зато живой.
Я просто равнодушно кивнул головой. Еще двое… После того, что мы видели и пережили, эти две смерти меня уже никак не трогали, тем более, что парни были мне не знакомы. Мы сами только что едва разминулись со старухой с косой. Арсений ушел, а мне в руки кто-то сунул исходящую паром кружку с чаем.
— Спасибо командир — сиплый голос Игоря Паншина отвлек меня от мрачных мыслей — Век не забуду! Если бы не ты…
— Кушайте, не обляпайтесь… — Прошептал я в ответ, уже практически вырубаясь. В тепле меня неодолимо клонило в сон.
Проснулся я только глубокой ночью на своих нарах, и переодетый в чистую одежду. Проснулся от жара, и от того, что мне зверски хотелось пить и есть. Желудок буквально сводило от голода. В зимовье было тихо, только потрескивание огня в печи создавало уютную атмосферу. Самое главное, я не слышал жалобного воя собак и завывания ветра, что в течении семи суток не давали мне спать.
Почти все полярники лежали в своих кроватях и только за столом, при свете тусклого ночника сидели трое: Арсений, Чарли и Игорь Паншин. Левая рука Игоря была перебинтована, очевидно Галицкий успел сделать ему операцию. Перед ними лежали наши находки: медальон с гербом Романовых, изломанный бинокль, револьвер княжеского офицера, личные документы и вещи тех погибших, у которых они оказались с собой. С каждого трупа мы старались брать хоть что-то, что могло бы помочь в их идентификации и опознании.
— Что будем говорить? — тихо спросил Паншин у Арсения. — Правду? Мы не нашли цесаревича и князя, но и выжить там никто бы не смог. Если бы не командир и Тупун, и мы бы не вернулись, а ведь мы в отличии от пострадавших и подготовлены были лучше, и снаряжение нужное имели, да и собаки у нас были. Без сомнения, там все мертвы.
— Скажем то, что видели, — Вместо Арсения ответил я, садясь на нарах. — Без всяких догадок. Мы нашли двадцать семь тел. Мы нашли следы их окружения. А их самих — нет. Это всё, что можно сказать.
Спасательная экспедиция дорого встала нашей команде. Из сорока собак, что мы брали с собой в поход, в живых осталось всего восемь голов. Из тех двенадцати, что дошли до зимовья, еще четверо псов так и не смогли оправиться от последствий похода и умерли в течении двух дней после возвращения. Мы потеряли двое нарт со всей упряжью, гору продовольствия для людей и собак, сожгли несколько десятков литров дефицитного керосина и спирта. Но самое главное, из строя на долго вышел Игорь Паньшин, а Ричард и я хоть и сохранили в целости все свои конечности, но тоже получили довольно сильные обморожения. Теперь, вместо тренировок и слёживания полюсной партии, я вынужден был лежать в постели восстанавливаться от последствий безнадежной спасательной операции.
Дни после возвращения тянулись вязко, как густой кисель. Лагерь жил своей жизнью, но прежнего беззаботного настроения уже ни у кого не было. Тела погибших матросов мы похоронили на берегу, сложив каменные насыпи над их гробами. Закапать в каменистый грунт мертвецов было невозможно. Теперь каждый раз выходя из зимовья мы видели эти два каменных холма и кресты над ними, в «Зимовье Александровское» появилось своё личное кладбище.
Привезенные нами из спасательного похода вещи мы тщательно упаковали и заколотили в ящики. Каждая личная вещь, каждый документ, каждая обрывочная деталь стала доказательством того, что экипаж «Полярной звезды» погиб без остатка. Теперь на нас лежала обязанность донести это до России.
Матрос Корякин быстро шел на поправку. Он был ещё мальчишкой — кожа натянута на кости, глаза огромные, как у загнанного зверька. Он как будто вычеркнул из памяти все ужасы, что с ним приключились с момента гибели императорской яхты, старался о них не говорить, а если кто-то спрашивал, то Максим быстро переводил разговор на другую тему. Лишь однажды он проговорился мне и Галицкому, когда ему делали перевязку и возникла необходимость повторно почистить рану. Мы ему дали в качестве обезболивающего стакан спирта.
— Я держался… до конца. Но всё зря… Я в ад попаду! — шептал он в пьяном бреду — Я не хотел его есть, честно! Меня Кирилл Петрович заставил! Он офицер, я не мог его ослушаться! Он сам Борьку на куски порезал, когда он дышать перестал, и нам мясо раздал! А сам не ел и умер! Это его бог наказал!
— О чём это он⁈ — Галицкий поднял на меня ошарашенное лицо — Это то, о чём я думаю⁈
— Никому ни слова Семён! — Я вытер рукавом медицинского халата, вспотевший лоб — Молчи об этом, иначе зря мы парня спасаем. Его или в дурку упекут, или со свету сживут! Не наливать ему больше, даже по праздникам, это мой приказ!
— Но это же каннибализм! — Семён с отвращением посмотрел на матроса.
— Чего там было, мы с тобой не знаем. И не знаем, как сами бы себя повели в такой ситуации! Скажешь кому, моим врагом на всю жизнь станешь! — Я тяжёлым взглядом уставился на Галицкого — Он выполнял приказ офицер, и этот штурман, Кирилл Петрович, всё сделал правильно! У них не было провизии, и он нашел выход из ситуации, почти сберег вверенную ему команду, хотя сам и погиб! В конце концов мясо, оно, что человеческое, что собачье, всё равно мясом остаётся. Не то, чтобы я это одобрял, но и не осуждаю. Бог всех рассудит, а мы судить права не имеем! Судьба этого парня в наших с тобой руках, и мы с тобой оба врачи, считай, что жизнь ему своим молчанием спасаем. Помнишь главное правило медицины? Не навреди!
Галицкий промолчал, я тоже держал язык за зубами. Психологическая атмосфера в команде после вести о гибели «Полярной звезды» и её экипажа и так была напряженная, не хватало ещё «обрадовать» всех новостью, что среди нас поселился людоед. Сам Максим тоже не мог вспомнить о чём болтал во время операции, и я не стал расспрашивать его о подробностях. Я смотрел на оставшихся людей и понимал: экспедиция теперь держится только на воле этих парней. Если сломаемся мы, сломается всё.
— Мы обязаны завершить задуманное, — сказал я однажды, когда разговор зашёл о потерях. — Иначе всё это будет напрасно: их смерть, наши муки, наша кровь. Южный полюс ждёт. Весной мы выйдем в поход, как и планировали!
Глава 21
Только в конце сентября 1895 года в Китовой бухте появились первые признаки весны. Температура воздуха поднялась до минус двадцати пяти градусов и ураганные ветры, что всю зиму испытывали на прочность наше зимовье, немного утихли. Мы были готовы к выходу уже давно, ожидая только подходящей погоды, и двадцать девятого сентября наконец-то мы отправились к цели нашего путешествия. Будь моя воля, я отложил бы поход ещё на месяц, однако висящие над моей головой как лезвие гильотины призраки двух конкурирующих экспедиций заставляли торопиться и рисковать.
