Читать книгу 📗 "Меткий стрелок. Том III (СИ) - Вязовский Алексей"
Я лишь кивнул. Мои познания в балете были, прямо скажем, скудны. Но я знал, что в конце девятнадцатого века Мариинский был настоящим центром хореографического искусства. И если что-то считалось авангардным здесь, в этом оплоте классики, то это должно было быть действительно нечто.
— А второй спектакль? — спросил я.
— Второй — «Спящая красавица», — ответил консьерж, и его голос стал чуть тише, словно он делился чем-то сокровенным. — Завтра вечером. Великолепное зрелище, мистер Уайт, высочайший уровень исполнения. И, если позволите, на этом спектакле выступает сама Кшесинская.
При упоминании фамилии, он почти шепнул ее. Матильда Кшесинская. Прима-балерина Императорских театров. Да не просто балерина, а фигура, вокруг которой кипели страсти и слухи, связывающие ее с Императорским домом. Я знал, что она была фавориткой Николая II до его женитьбы, и ходили слухи о её связи с другими Великими князьями. Ее влияние было не только на сцене, но и за ее пределами, в высших кругах империи. Она была не просто танцовщицей, а символом роскоши, интриг, и той особой, почти мистической связи, которая существовала между троном и театром в России. Это была женщина, которая могла решать судьбы.
— Выбираю «Спящую красавицу», — решительно произнес я. Прозвучало это двусмысленно, но консьерж даже не улыбнулся — И, будьте любезны, мне нужен билет в партер. В первый ряд.
— Отличный выбор, мистер Уайт. Но должен предупредить вас о некоторых нюансах. На этом спектакле может присутствовать Его Императорское Величество с супругой. В таком случае, правила этикета будут особенно строги.
Он сделал паузу, словно собираясь с мыслями.
— Мужчины должны быть во фраках или смокингах. Если вы военный — то в парадной форме. Женщины — исключительно в вечерних платьях. И, что особенно важно, список драгоценностей дам должен быть утвержден в Министерстве Императорского Двора.
— Утвержден? — удивился я — Зачем такая строгость?
Консьерж склонился чуть ближе, понизив голос до интимного шепота.
— Ни одна дама, мистер Уайт, — произнес он, — не должна быть одета богаче или блистательнее Императрицы. Это негласное правило, которого придерживаются все. И это, поверьте, не просто этикет, а вопрос государственного престижа.
— Понятно, — сказал я, — тогда мне понадобится смокинг. Где я могу взять его напрокат? Или, быть может, купить?
Консьерж улыбнулся, его глаза сверкнули.
— Об этом не беспокойтесь, мистер Уайт. Я все устрою. У нас есть отличный портной, который снимет мерки и подберет для вас все необходимое. И лучший билет в партер тоже будет у вас.
Глава 22
Хорошо, что я отправился в Мариинку пешком. Иначе бы встал перед центральным входом в пробку их карет и даже одного открытого автомобиля Фрезе.
Вестибюль театра был поистине великолепен — торжественный и просторный. Высокие потолки, украшенные лепниной и фресками, мраморные полы, по которым скользили дамы в пышных вечерних платьях, блестящие зеркала в позолоченных рамах, отражающие мерцание хрустальных люстр. Все это создавало ощущение праздника, предвкушения чуда, причастности к чему-то великому и вечному. Но для меня,побывавшего на Лиговке, здесь чувствовалась некоторая избыточность, почти вульгарность этой показной роскоши. Сотни бриллиантов в ушках аристократок оплачены невыносимым уровнем жизни простого народа.
Я прошел в зрительный зал, который встретил меня мягким шелестом голосов. Партер, куда мне удалось достать билет в первый ряд, был заполнен до отказа. Бархатные кресла, красные, с золотым шитьем, рядами уходили вдаль, теряясь в полумраке. Ложи, расположенные по периметру зала, тоже были полны — там сидели самые знатные семьи Петербурга, их лица, выражающие скучающее достоинство, были обращены к сцене. Зрительный зал был не просто местом для представления, а своеобразной витриной, где демонстрировались богатство, положение и власть. Я опустился в свое кресло, ощущая мягкость бархата под рукой. Рядом со мной сидели двое господ, один из которых, массивный, с густой бородой и усами, внимательно изучил мою персону с помощью лорнета. Интересно, узнал или нет? Да уж, инкогнито в столице держаться тяжело.
— Ваше лицо мне кажется знакомым! — бородач убрал лорнет, закурил. Я обратил внимание, что дымят в зале многие — от запаха табака слезились глазы.
— Я тут инкогнито. Так что пусть мое имя пока останется в тайне.
— Про вас не писали в газетах?
— Вполне возможно — я тяжело вздохнул. Сейчас меня раскроют.
Сосед затянулся сигарой, выпустил под ноги дым. Вежливый. Надо кинуть ему какую-то «кость». Иначе так и продолжит любопытствовать — начало спектакля задерживалось. Судя по пустой императорской ложе — ждали царя.
— Вы очень молоды! — бородач не мог угомонится — И выговор у вас какой-то необычный
— Я иностранец. Правда, с русскими корнями.
— Весьма любопытно! И откуда же?
Зал уже заполнился, разговоры смолкли, уступая место нарастающему ожиданию.
— Простите, я не вежлив. Начал вас расспрашивать, а сам не представился. Сергей Юльевич Витте.
Ничего себе…
— Вы министр финансов!
— Именно так. И зная, сколько стоит билет в первый ряд на Кшесинскую… Тут случайных людей быть не может.
— Ваш интерес понятен — усмехнулся я. Ну надо же! Сам Витте… Будущий премьер, архитекторы золотого рубля и всей финансовой системы России. А еще взяточник, что брал откаты от европейских банкиров за кредитные линии правительства. Впрочем, жить у реки и не напиться? Никогда такого в стране не было и дальше не будет. Не возьмешь ты — возьмут твои подчиненные. Может Столыпин и был получше, но номер два в рейтинге всех премьеров царской России Витте честно заслужил. Все эти Горемыкины и прочие Дурново сильно слабее.
— Отдал сто двадцать рублей — пояснил я
Вдруг в зале раздался резкий, пронзительный звук фанфар и все, словно по команде, поднялись на ноги. Я тоже встал, следуя общему движению, хотя внутри меня все противилось этому принуждению. Мои глаза были прикованы к императорской ложе. Медленно, с достоинством, туда вошли две фигуры.
Царь. Николай Второй. Я достал бинокль, что взял в гардеробе, навел на него, рассматривая его лицо, его осанку, его движения. И невольно испытал разочарование. На фотографиях он выглядел вполне представительно, но вживую… Николай был невысок, какой-то неприметный, с мягкими, невыразительными чертами лица. Аккуратная бородка и усы, скромный мундир, лишенный лишних украшений. В его взгляде не читалось ни воли, ни величия, ни той харизмы, которая должна быть присуща монарху. Он больше походил на сельского учителя, чем на правителя огромной империи. На учителя начальных классов, который опасается строгих родителей своих учеников, но пытается держать фасон. Я знал, что он молод, ему всего тридцать, но выглядел он так, будто устал от жизни, от своего бремени, от всего.
Глядя на него, я не мог отделаться от горестного предчувствия, от образа того страшного подвала, что ждет его и его невинных детей. Даже такой слабый человек, облеченный властью, не заслуживал подобного конца. Тем более — его дети, еще не успевшие познать жизни, не повинные ни в чьих грехах. В этом была не просто трагедия, а сама суть рокового, неумолимого хода истории, который я, как проклятый, видел наперед.
Рядом с ним, в пышном вечернем платье, стояла императрица Александра Федоровна. Я перевел бинокль на нее. Ее лицо, красивое, но какое-то застывшее, выражало нечто среднее между скукой и высокомерием. Улыбка, которой она одаривала публику, казалась механической, неискренней, словно заученной перед зеркалом. Я видел, как она наклонилась к Николаю, что-то тихо, раздраженно выговаривая ему сквозь зубы. Ее брови были слегка сведены, и в глазах мелькало недовольство. Николай же, похоже, уже успел намахнуть, он лишь вяло кивал, не обращая особого внимания на ее слова. Его взгляд был расфокусированным, слегка отсутствующим.
