Читать книгу 📗 "Столичный доктор. Том VIII (СИ) - Линник Сергей"
Пока Жиган разбирал вещи, я пролистывал газеты. Местная хроника — полнейшая скука: кого обокрали, сколько опиума конфисковали, кто куда назначен. Но вот международные новости заслуживали внимания. Война, как и следовало ожидать, занимала первые полосы. Поначалу одно и то же: позиции, потери, комментарии диванных экспертов. Только в последних номерах — что-то новое. Японцы, оказывается, первыми заговорили о возможности мира. Потом и наши кивнули. И вот, пожалуйста: господин Витте выехал для участия в международной конференции. Кто бы мог подумать! Вот это новости! Получается, две подводные лодки и один самолет изменили ход войны? Да и всей истории? Выходит, что так. У Порт-Артура японцы высадиться не могут, боятся. Под Мукденом все перешло к позиционным боям без особых перспектив. Бодание туда-сюда. Выходит, что пора говорить о мире. Я прямо порадовался. Сколько людей не будет убито, покалечено…
И тут мне словно под дых дали. На третьей полосе, под заголовком Aus Petersburg, короткой заметкой сообщалось: Am 28. Juli dieses Jahres ist Professor Sklifosovsky, ein berühmter Chirurg, im Alter von siebzig Jahren verstorben.
Двадцать восьмого июля… По-нашему — пятнадцатого. Николай Васильевич. Умер.
Газета выскользнула из рук и упала на пол. По щекам потекли слёзы. Как же я надеялся, что он будет жить. Декабрь четвертого года, когда Склифосовский ушел в той истории, прошел, он отправил рождественскую открытку, полученную только в марте, и я был уверен — держится. Но вот…
— Что случилось, Евгений Александрович? — встревоженно спросил вошедший Жиган. — Неужто Агнесс Григорьевна?
— Николай Васильевич умер, — тут я не выдержал, всхлипнул, потом еще раз, и попытался вытереть слезы рукавом.
Жиган перекрестился.
— Помяни, Господи Боже наш, в вере и надежди живота вечнаго новопреставленного раба Твоего Николая, и яко благ и человеколюбец, отпущаяй грехи и потребляяй неправды…
Он уже шарил по чемодану, и через минуту выудил бутылку. Без церемоний налил в стакан, на глазок грамм сто пятьдесят.
— Вот, Евгений Александрович. Помянуть. И вам немного в себя прийти. Вы ж как струна натянутая, нельзя так.
Я выпил и почти не почувствовал вкуса. Только в горле обожгло, а потом немного отпустило.
— Давайте помогу раздеться, — сказал Жиган уже потише. — Сейчас ляжете, отдохнёте. Потом всё решим.
Очнулся я вечером, в сумерках. Встал, сбросил остатки одежды, и полез в ванну. Из того крана, откуда должна была идти горячая вода, долго лилась почти ледяная. Я несколько раз пробовал ее рукой, но температура не менялась. И только когда я уже решил быстро ополоснуться холодной — всё равно жарко, полилась тёплая. Дневной сон здорово помог. Даже пустоты в голове, обычной для пробуждения после захода солнца, не было.
Жиган остался в моем номере, дремал в кресле. Вернее, бессовестно дрых, похрапывая — проснулся он только когда я вышел из ванной и начал одеваться.
— Евгений Александрович? Как чувствуете себя?
С кем поведешься… Вот этих околомедицинских вопросиков он слышал тысячи, вот и пристало.
— Я в порядке. Пойдём-ка, пройдемся. Заодно и поужинаем.
Вечером жара чуть спала, туман рассеялся, и духота слегка отступила. Мы прошлись немного по сеттльменту — так, без особой цели, просто, чтобы ноги размять. Улицы здесь совершенно европейские. Наверное, основатели бастиона цивилизации быстро наелись экзотики и предпочли нечто привычное. К мощёным тротуарам добавилось электрическое освещение. Не сказать, чтобы хватало для чтения под фонарем, но лица встречных различались без особых усилий.
Внезапно рядом с нами вырос господин в идеально сидящем костюме и котелке, который даже на глаз стоил не меньше пары гиней. Возможно, сделан на заказ где-то на Сент-Джеймс или Пэлл-Мэлл. Трость — ручка из слоновой кости, кольцо золотое. Всё по высшему разряду. Он приподнял шляпу и коротко поклонился.
— Господин Баталофф, — сказал он на том английском, который через сотню лет останется в ходу только у топовых дикторов БиБиСи. — Наверное, вы меня не помните, я оперировался у вас три года назад. Позвольте представиться еще раз: Джеймс Гилберт, директор отделения «Hongkong and Shanghai Banking Corporation».
Ого, HSBC, большая контора. Один из тех банков, которые владеют половиной здешней экономики, а второй половиной управляют через доверенных лиц.
— Рад встрече, господин Гилберт. Надеюсь, ваше здоровье после пребывания в нашей больнице улучшилось, — раскланялся я в ответ.
Слово за слово, банкир пригласил меня на ужин в ресторан «Лё Шанар», отведать блюда французской кухни. Отчего бы и не сходить? Попробую местный вариант кок-о-вен или супа биск, запью это дело бордо или бургундским. Всё рисков отравиться меньше, чем от китайского стрит-фуда.
Финансист, как ни странно, от меня ничего не хотел. Просто человек внезапно решил выразить благодарность. Бывает в жизни хорошее, хоть и реже, чем того хотелось бы. Встретил, пригласил, накормил, рассказал пару баек о шанхайских курьёзах, пожаловался на погоду — и попрощался. Кухня, кстати, довольно пристойная, понравилось всё.
Я вернулся в гостиницу, сел на кровать и начал расшнуровывать туфли. Тут в дверь тихонько постучали.
Кого это принесло? Не поздновато ли для прислуги?
— Komm herein, — бросил я.
Нет, не коридорный и не портье. Мой гость — явно уроженец Ниххон. Готов поспорить на любую сумму. Да и костюмчик у него дороговат для прислуги.
— Добрый вечер, господин Баталов, — по-русски он говорил почти без акцента. — Я пришел, чтобы сообщить новости о вашей жене.
Глава 22
ВСЕПОДДАННѢЙШАЯ ТЕЛЕГРАММА
статсъ-секретаря С. Ю. Витте на имя Его Императорскаго Величества
Всеподданнѣйше доношу Вашему Императорскому Величеству, что Японія приняла Ваши требованія относительно мирныхъ условій и, такимъ образомъ, миръ будетъ возстановленъ благодаря мудрымъ и твердымъ рѣшеніямъ Вашимъ и въ точности согласно предначертаніямъ Вашего Величества. Россія останется на Дальнемъ Востокѣ великой державой, каковою она была доднесь и останется вовѣки. Мы приложили къ исполненію Вашихъ приказаній вѣсь нашъ умъ и русское сердце, и просимъ милостиво простить, если не сумѣли сдѣлать большаго.
ПАРИЖЪ
Витте, Комура, Такахира и Розенъ среди мертваго безмолвія присутствующихъ, подписали мирный трактатъ.
С. Ю. Витте, подписавши, всталъ, направился къ Комуре, и пожалъ ему руку. Моментъ былъ трогательный. На всѣхъ лицахъ отражалось глубокое волненіе. С. Ю. Витте и Комура, взволнованные, долго жали другъ другу руки. Присутствующіе встали и въ этотъ моментъ раздался пушечный залпъ. Залпъ пушекъ смѣшался съ перезвономъ колоколовъ всѣхъ церквей. Подъ эти звуки уполномоченные обмѣниваются короткими привѣтствіями и удаляются въ особую комнату. Черезъ нѣсколько минутъ С. Ю. Витте, Комура, Розенъ и Такахира направляются въ буфетъ. Хлопанье пробокъ шампанскаго является послѣднимъ залпомъ этой долгой ожесточенной войны. Конецъ долгому, мучительному кошмару.
ПАРИЖЪ
Японскіе студенты, которыхъ здѣсь очень много, явившись въ японскую миссію, выразили свое огорченіе по поводу принятія Японіей условій мира. «Неужели, — сказали студенты, — наши офицеры должны прибѣгнуть къ харакири, чтобы смыть съ себя позоръ подобнаго мира?»
Неожиданному посетителю удалось меня ошарашить. Вроде и думал, что японцы могут воспользоваться ситуацией, но всё равно — вот так…
Я вздохнул и кивнул, отвечая на поклон:
— Как к вам обращаться?
— Назьивайте меня Мичи, — сказал он, выговаривая «з» с мягкой, почти детской шипящей интонацией.
Даже моего японского запаса слов хватило, чтобы понять, что фамилия «Никто» — не настоящая. Впрочем, какая разница? Хоть Токугавой пусть назовётся. Хотя для японцев это перебор. Все-таки самая известная фамилия, что правила страной триста с лишним лет.
— Присаживайтесь. Вам придется потерпеть европейский стул. Как видите, в номере нет татами.
