Читать книгу 📗 "Вторая жизнь Арсения Коренева. Книга пятая (СИ) - Марченко Геннадий Борисович"
Брежнев отчего-то не спешил появляться, и Рашидов спустя пару минут начал заметно нервничать. Прошло ещё минуты три и, не выдержав, Шараф Рашидович сделал попытку проникнуть в вагон, однако кто-то его не пустил. Или Рябенко там нарисовался, или Медведев, сделал я логичный вывод. Кто бы ещё мог не пустить самого главу Узбекистана?
Наконец Леонид Ильич шагнул на перрон, без улыбки поздоровался за руку с Рашидовым. Тот, было расслабившийся, снова напрягся. Явно не понимал, что происходит, почему генсек не кидается к нему с объятиями. Меня это порадовало, похоже, Брежнев запомнил мои рекомендации, и заранее ставит Рашидова «в позу». Хотя для видимости мог бы изобразить обычное радушие, а то мастер хлопковых махинаций уже явно заподозрил что-то недоброе.
Ещё бы, знает кошка, чьё мясо съела. Другой вопрос — дрогнет ли Рашидов, когда Брежнев задаст ему подготовленные мною вопросы? Я так думаю, что нет, не дрогнет. Но вот после отъезда генсека по-любому начнёт предпринимать какие-то действия. Осторожные, но будет. Тут-то и нужно будет за ним приглядеть. Именно это я постараюсь втолковать Ильичу во время нашей следующей встречи, которая, надеюсь, случится ещё до конца поездки. Тут время терять нельзя, а то кое-кто успеет подчистить хвосты, и ищи ветра в поле.
Я, конечно, не знал деталей протокола встречи Брежнева с Рашидовым, но ночевать Ильич не приехал. Как и Медведев с референтом. Генсек появился только к следующему вечеру, мы как раз с Полесских вернулись с ужина.
Главы страны и республики приехали на том же белом «Мерседесе», и я бы не сказал, что Брежнев выглядел более лояльно к Рашидову, нежели накануне. А первый секретарь ЦК КП Узбекистана так и крутился вокруг гостя, заискивающе глядя в глаза, что-то непрестанно говоря. И вновь обошлось без поцелуев, только рукопожатие. Но вместе с генсеком в вагон отправился и какой-то небольшой свёрток, который несли двое подручных Рашидова.
Что это за свёрток, я узнал несколько часов спустя, когда после обеда меня пригласили в бронированный вагон Ильича. Брежнев встретил меня… в богато расшитых чапане и тюбетейке. Я не выдержал, чуть не хрюкнул, сдерживая смех, но генсек уловил в моих глазах или лице искорку веселья.
— Чего смешного? — обиженно поднял кустистые брови Леонид Ильич. — Между прочим, Рашидов подарил.
— Да нет, смотрится изумительно, — махнул я рукой. — Просто мне Кунаев в качестве благодарности за лечение тоже подарил чапан и тюбетейку.
— Серьёзно⁈ Вот это да… А он ведь и впрямь обещал тебе что-то, я потом уж и забыл. Представляешь, если мы в Москве вдвоём сойдём с поезда в халатах и тюбетейках? Вот будет зрелище!
— Да уж…
— Ладно, шучу. Пойдём-ка мы с тобой, Арсений, ко мне в кабинет, поболтаем. Саша, — кивнул он Рябенко, — распорядись, пожалуйста, чтобы нам чайку организовали.
Когда мы сидели в уютных креслах, а перед нами на блюдцах дымились ароматным паром две чашки с чаем, Брежнев, снявший только тюбетейку, сразу приступил к делу.
— Что тебе сказать, Арсений… По твоей рекомендации задал Рашидову все вопросы, что ты мне посоветовал задать.
Генеральный секретарь пошамкал губами, словно старик. Собственно, он им я являлся, но в последнее время после начала моего лечения бросил эту привычку. А может, я просто не так много времени рядом с ним находился, чтобы все его привычки замечать.
Я молчал, молчал и Брежнев, не спеша развёртывавший обёртку с трюфеля. Сунул шоколадную с ореховой обсыпкой пирамидку в рот, медленно начал пережёвывать, потом отхлебнул уже подостывшего чайку.
— Врачи запрещают сладкое, но не могу отказать себе в удовольствии, — вздохнул он.
Я последовал его примеру, только взял не трюфель, а конфету «Мишка косолапый». Это где на обёртке картина Шишкина «Утро в сосновом лесу» фигурирует, и к которой медведей нарисовал Константин Савицкий — первый директор Пензенского художественного училища, чьё имя оно носит, как и Пензенская картинная галерея. Причём изначально на картине стояли подписи обоих художников, однако купивший работу Третьяков подпись Савицкого стёр скипидаром. Мол, про второго живописца мне ничего не говорили. По другой версии, когда Шишкин начал приписывать авторство этого холста полностью себе, Константин Аполлонович, осерчав, сам стёр свою подпись.
Как бы там ни было, это были одни из моих любимых конфет с детства, хотя и стоили они недёшево, так что вкушал я «Мишку косолапого» в отрочестве не так часто, как хотелось бы.
— Так вот, сегодня с утра мы ездили к хлопкоробам, и по пути задал я ему те вопросы, что ты мне советовал задать, — вернулся к теме разговора Леонид Ильич. — С таким вот намёком, мол, знаю кое-что про тебя, но карты пока открывать не стану. Чтобы понервничал. Тот, само собой, тут же попытался у меня узнать, в чём всё-таки я его подозреваю. А я ему: 'Дорогой мой Рашид Рашидович… Или ты сам наведёшь в своей республике порядок, или к тебе приедет целая армия следователей от Цвигуна и Руденко[3], а с ними в качестве моральной… хм… поддержки танковая дивизия.
— И что Рашидов? — подался вперёд я.
— А что он? Заявляет, мол, что у него есть кое-какие подозрения насчёт нечистоплотности некоторых товарищей, и он обязательно с ними поговорит и предпримет соответствующие меры. И я ему тут: «Ты-то сам, Рашид Рашидович, чист перед партией? Не помнишь за собой никаких грешков?» Тот побледнел так, что я испугался, как бы его удар не хватил. И давай клясться, что партию никогда не предавал и не предаст. А глазки-то бегают. Но я сделал вид, что ему поверил. Говорю, три месяца тебе, Рашид, даю на наведение порядка. Цвигун и Руденко в курсе всех ваших махинаций, если ничего не изменится — пеняй на себя. Мне есть кого на твоё место посадить. И тебя посадят, только уже на нары. В общем, струхнул мужик знатно.
Только вот нужно помнить, что загнанный в угол зверь опасен вдвойне, подумал я. И тут еж вспомнил об одной очень важной вещи.
— Леонид Ильич, если мне память не изменяет, то ещё со времён Хрущева не рекомендовалось брать в разработку первых лиц республик и вообще членов ЦК. Возможен серьезный скандал и, не исключено, в республику придаётся вводить войска. А это не совсем правильно накануне Олимпиады. Наши западные друзья тут же подымут шум о нарушении прав человека и это будет повод для бойкота Олимпийских Игр.
Это ещё мы в Афганистан войска не вводим, подумал я, хотя, кто его знает, может, и введут, даже без участия покойного Андропова.
— И что ты предлагаешь? — сдвинул кустистые брови генсек.
— Предлагаю собирать материалы. И не только по Узбекистану, но и по всей Средней Азии, и по Кавказу тоже. Во всех этих грузиях, армениях и азербайджанах кумовство и коррупция процветают буйным цветом. После Олимпиады можно собрать пленум ЦК и Верховного совета и поставить вопрос ребром, нужны ли республики как таковые, если уже, как было сказано на предыдущем съезде, образовалась единая нация — советский народ. И съезд это поддержал.
Брежнев пожевал губами, побарабанил пальцами по столу, посмотрел мне в глаза и медленно произнёс:
— Пожалуй, я с тобой, Арсений, согласен. Накануне Олимпиады не стоит баламутить болото. Вот пройдут Игры, мы как следует подготовимся, соберём материалы, и вот тогда-то… Кстати! — он ткнул в мою сторону указательным пальцем. — Мне тут доложили, что ты ещё, оказывается, воду заряжаешь. Выпьешь стакан — и здоров, как в юные годы. Это правда?
— Есть такое, — неохотно согласился. — Впрочем, исследования ещё не закончены, но предварительно можно сказать о целебном эффекте такой воды. Хотите попробовать на свой страх и риск?
— Так уж и риск? — поиграл бровями Брежнев. — Давай, не жадничай, мы Косареву ничего не расскажем.
— А я думал, что это он вам про мою воду рассказал…
— Не, не он, мой референт. У него отец дружит с директором «Театра сатиры», а тому Папанов рассказал удивительную историю, как некий врач исцелил на ноге ему язву, полил сначала какой-то «мёртвой» водой, а потом «живой» — и от язвы не осталось почти и следа. А потом ещё и выпить дал «живой» воды, отчего самочувствие актёра заметно улучшилось. Референт перед самой нашей поездкой выяснил всё-таки, что это был за врач, и оказалось, что это ты. Арсений. Признавайся, было такое? Сам только что сказал, что заряжаешь воду, значит, было.