Читать книгу 📗 "Шайтан Иван 5 (СИ) - Тен Эдуард"

Глава 35

Проснулся я уже под полуденным солнцем. Весь, как деревянный, скованность во всех мышцах. Каждое движение отдавалось тупой болью, эхо вчерашнего буйства. Голова гудела, будто налита расплавленным чугуном. С трудом поднялся, костяшки пальцев побелели от усилия, когда оперся о фургон. Доплелся до Черныша, с горем пополам влез в седло. Конь фыркнул, почуяв хозяина. Доехал до ручья. Скинул пропитанную потом, пылью и запекшейся кровью рубаху. И целый час мылся в холодной, живой воде, ожесточенно тер кожу пучком травы, смывая с себя вчерашний ад. С каждым ледяным всплеском туман в голове рассеивался. Мысли прояснялись. Вода уносила не только грязь, но и часть тяжести, оставляя лишь четкую, холодную ясность и осознание цены победы.

Переодевшись в чистое, но все еще чувствуя каждую мышцу, сел на Черныша и поехал осматривать поле вчерашнего сражения. Картина предстала мрачная, но деловая. Все, относительно целые и здоровые бойцы, казаки, даже люди Хайбулы, деятельно трудились под уже высоким солнцем. Они растаскивали жуткие завалы из переплетенных тел людей и лошадей, аккуратно раскладывая своих и чужих по отдельности. Воздух гудел от окриков охрипших старшин и десятников, носившихся по полю. Они подгоняли людей, отчитывали за нерасторопность и периодически срывали зло друг на друге в коротких, гневных перепалках.

Мои бойцы работали с холодной, отработанной эффективностью. В организации сбора трофеев им не было равных, слаженно, как части единого конвейера. Поглядев на их работу, я с каким-то горьким удовлетворением повернул коня обратно в лагерь. Под навесом фуры собрал совещание. Командиры всех подразделений были на месте, живые, хотя многие перевязаны, с синяками и ссадинами. Несмотря на боль и усталость, глаза у всех горели, счастье и облегчение от одержанной победы. Главное, они выжили в этой адской мясорубке.

Выслушав их доклады, кусок за куском, я смог сложить полную картину сражения. Султан разделил силы на два кулака. Первый, главный, семьсот всадников и тысяча пеших, обрушился на нас. Второй, поменьше, двести конных и триста пеших, двинулся вправо, вдоль нашей линии. Оттуда же выделился отряд, сто всадников и сто пеших, который сразу атаковал позиции в сторону Моздока.

Но расчеты Султана дали трещину. Сотня Веселова, которую вовремя усилили две сотни Терского казачьего полка, не просто устояла под ударом, но и сама перешла в контратаку. Их удар во фланг наступавшим на нас силам стал спасительной соломинкой, заметно ослабив давление. Андрей со своими двумя сотнями буквально смял горский отряд в двести человек и стремительным маршем двинулся к нам на выручку. А решающий удар нанесла кавалерия. Тверские драгуны вместе с двумя казачьими сотнями неожиданно врезались в тыл основному войску Султана. Это и стало началом конца.

Итог был катастрофическим для непримиримых. По предварительным подсчетам, они потеряли убитыми и ранеными около восьмисот всадников и тысячу пехотинцев (цифры для доклада начальству. В реальности четыреста семьдесят пять конных и пятьсот тридцать два пеших) Весь обоз достался нам. Разгром тотальный. Удар по Абдулах-амину был сокрушительным, и по его живой силе, и, что, возможно, важнее, по непререкаемому доселе авторитету. Весть о разгроме его «непобедимого» войска уже неслась по ущельям и аулам, селениям Кавказа быстрее вестника на коне.

В общей сложности мы потеряли шестьдесят два человека убитыми и сто пятьдесят семь ранеными, из них семнадцать тяжёлыми. Батальон впервые понёс такие потери. Двенадцать бойцов убитыми и сорок девять раненых, двое тяжёлых.

Ещё пять дней мы стояли лагерем собирая хабар, убирая следы нашей схватки. Возникающие трения при дележе трофеев я пресекал жёстко и без колебаний. Хоронить такое количество трупов тяжёлый труд.

Оказалось, я убил Султана ударом ноги сломав ему грудную клетку. Опять по лагерю поползли слухи о моём умении сражаться и жестокости в бою. Мою отчаянную атаку и смертельный проход в середину атакующих мюридов так потряс свидетелей, что изначальная цифра в семь убитых мной превратилась в двадцать, а потом в тридцать человек. Ротмистр Малышев со своим отрядом не смог сражаться со мной рядом, его оттеснили мои бойцы, стараясь, прикрыть меня с флангов и тыла. Паша грубо отпихнул его со словами. — Не лезь ротмистр под руку командира, убьёт и не заметит.

Уже потом, глядя на то, что творит полковник, он понял, о чём говорил Павел. С бледным, как маска, лицом, полковник резал, колол, убивал как механизм. Ни одного лишнего движения, ужасающая и одновременно завораживающая красота, которая убивает. Малышев и его люди шли следом за ним по кровавой просеке, которую прорубил полковник, добивая оставшихся в живых фанатиков. В их глазах уже не горел фанатичный огонь мюрида. В них появился страх неотвратимой смерти в лице полковника Иванова. Но надо отдать им должное, они не отступили и не бежали, а мужественно пытались противостоять и сражаться с Шайтан Иванов. Они выкрикивали его имя и что-то, крича, бросались на него. А когда он подпрыгнул и ударил ногой в грудь последнего противника, Малышеву стало не хорошо от хруста ломающихся костей и булькающего хрипа падающего мюрида. Его ближние бойцы, охрана, не решались сразу подойти к нему ожидая когда он придёт в себя. Бдительно охраняя подступы к нему. Лишь после того, как он что-то ответил, они сопроводили его до фуры. Потрясённый Малышев, немного придя в себя отправился смотреть, что такое зачистка и контроль. Полковник неоднократно обращал их внимание на это обязательное действие после боевых действий. Но то, как это выглядело в жизни ещё больше отвращало ротмистра. Хотя он понимал необходимость сего.

На третий день когда разобрались с ранеными Савва напомнил мне про двух пленных иностранцах. Хотел сказать ему чтобы отдал их подполковнику Шувалову, но тут же вспомнил, что он, контуженый, лежит под действием настойки опия. Во время атаки Тверских драгун, которыми он командовал, был ранен ударом шашки по предплечью и сбит с лошади. При падении ударился головой, получив сильную контузию. Когда я зашивал ему рану то раздражённо ворчал.

— Вы то куда полезли подполковник, ни разу не кавалерист. Или как бестолковый селянин: Все поскакали и я поскакал?

Шувалов сквозь боль и тошноту не смог удержаться, рассмеялся.

— Знаете, Пётр Алексеевич, так всё и было. Все поскакали и я поскакал.

Уставший Жданович, делавший перевязку рядом, не сдержался и тоже захрюкал сдерживая смех. Пошел к своему импровизированному штабу. Попутно шуганул Муравина, который болтался рядом с Михаилом.

— Чего трёшься тут, ну-ка марш в сотню — приказал я. Костя подскочил.— Слушаюсь — и быстро удалился.

— Как себя чувствуешь, — спросил я сидящего Михаила с забинтованной головой и жутко пахнувшего мой волшебной мазью.

— Защитник сирых и убогих. От чего Муравин постоянно бубнит, что ты закрыл его грудью, через это и пострадал.

— Да не было подобного, командир. Он рядом со мной стоял, когда горцы прорвались. Смотрю, ранило его в бок, отбросило на землю. Два горца на него грозятся. Я только со своим управился и смог одного зарезать, а второй мне по голове успел ударить. Хорошо, что на замахе, не получился удар. — вздохнул тяжело Миша. — Лежать не могу, командир, мутит сразу.

— Через пару дней пройдет. Придётся спать сидя. Спать сидя в любом случае лучше, чем удобно лежать в могиле.

— Ну и шутки у вас, Пётр Алексеевич, — возмутился Михаил.

— Зато как бодрит. — рассмеялся я.

Я удобно устроился под навесом и приказал Савве привести непонятных иностранцев. Савва привёл двух мужчин, одетых непонятным образом. Тот, что постарше, лет тридцати, русоволосый с густыми усами, был высоким, крепким, с военной выправкой. Второй немного моложе, шатен. По внешнему виду и поведению явно не простолюдин. Одет в темный бешмет с умными, проницательными глазами.

Как только их подвели, старший разразился громкой тирадой.