Читать книгу 📗 "Императрица Мария. Восставшая из могилы - Барятинский Михаил Борисович"
– Братцы! Да что же это? Запомнили! С отчеством запомнили! Да что же это, братцы? Ведь три года прошло!
Он так и стоял, прижимая к груди свою лейб-гвардейскую папаху и затуманенными слезой глазами глядя вслед великой княжне.
«Да, – подумал Николай, – вот и еще один человек готов теперь пойти за ней куда угодно!»
Компания молодых людей остановилась недалеко от часовни. Вплотную к ней подойти было нельзя – она оказалась как бы по ту сторону охранявшейся казаками территории.
– А что это за часовня? – спросила великая княжна.
На этот вопрос никто не ответил – омичей среди присутствующих не было.
– Красивая, – сказала Маша.
– Это Серафимо-Алексеевская часовня, – раздался сзади мужской голос.
Позади компании стоял незаметно подошедший войсковой старшина Волков в компании молодой девушки, с любопытством и одновременно со смущением смотревшей на них.
– Здравствуйте, Вячеслав Иванович! – обрадовалась великая княжна. – Мы вот вашими заботами на прогулку выбрались. Погода чудесная!
– Здравия желаю, Мария Николаевна! – отдал честь Волков. – Рад, что угодил вам. Вот, позвольте представить вам мою дочь. Замучила меня: мол, познакомь с великой княжной да познакомь с великой княжной! И так с утра до вечера.
Девушка, на вид лет шестнадцати-семнадцати, стала пунцовой и дернула отца за рукав шинели.
– Папа, что вы говорите такое!
Маша расхохоталась. Настроение ее улучшалось с каждой минутой.
– Как тебя зовут? – спросила она, схватив девушку за руки.
– Мария, – смущенно прошептала та.
– Прекрасно! Значит, тоже Маша?
– Нет, Маруся!
– Еще лучше! Путаться не будем! Подружимся, правда? – Маша обняла девушку и расцеловала в красные от мороза и смущения щеки.
Смеясь, она стала представлять ей свою компанию. Николай смотрел на хорошенькую, круглолицую, яркую Марусю и думал: «Вот ты какая, Мария Волкова, будущая русская поэтесса с трагической судьбой, пережившая Ледяной поход колчаковской армии, смерть родителей, голод, нищету, гибель ребенка, эмиграцию, но сумевшая сохранить в себе трепетную любовь к Родине, к Сибири, к казачеству».
Николай наморщил лоб, силясь вспомнить строчки ее стихов из сборника «Песни родине», изданного в Харбине в 1936 году, случайно прочитанные им в Интернете и поразившие его. Стихов, совершенно неизвестных в России.
Девушка немного удивленно смотрела на молодого мужчину, не отрывавшего от нее взгляда. Маша же сразу поняла, что Николай что-то вспомнил, что-то, связанное с Марусей Волковой. А у Николая комком сдавило горло.
Катюха незаметно (как ей показалось) толкнула брата в бок. Такое его внимание к незнакомой девушке становилось неприличным. Уже и Волков несколько сердито на него поглядывал.
Николай встряхнулся и развел руками:
– Прошу прощения! Немного задумался.
– Вы не против, Мария Николаевна, если я оставлю дочь в вашей компании? – поинтересовался Волков. – В Омске у нее особо и друзей-то нет, до семнадцатого года они с матерью в Петрограде жили.
– Конечно, оставляйте, Вячеслав Иванович! Я буду только рада. Ты ведь Омск знаешь? – обернулась великая княжна к Марусе.
– В общем знаю.
– А про эту часовню расскажешь?
– Конечно, Мария Николаевна!
– Брось, – нахмурилась великая княжна, – здесь все свои! А для своих я Маша или Мари! Этикет только на людях, хорошо?
– Хорошо, – согласилась Маруся.
– Так что о часовне?
– Серафимо-Алексеевская часовня построена в девятьсот седьмом году, – как заправский гид затараторила Маруся, – в ознаменование появления на свет наследника-цесаревича Алексея.
Глаза девушки вдруг наполнились ужасом, и она замолчала.
– Понятно, – вздохнула великая княжна, – а Серафим – это, должно быть, Серафим Саровский.
Маша зябко повела плечами. Хорошее настроение куда-то пропало.
– Ну а где здесь погулять-то можно? – не глядя ни на кого, спросила она.
– Да вот же, сад «Эрмитаж»!
Сад оказался маленький, к тому же еще застроенный какими-то павильонами и частично занятый зданием синематографа.
– Раньше был огромный Любинский сад, – виновато поглядывая на великую княжну, говорила Маруся, – но его застроили.
– Где он был?
– Да вот на том месте, где гостиница «Россия» стоит. Весь квартал занимал.
– А почему Любинский? И проспект называют Любинским, хотя он Чернавинский?
– Это городская легенда! Название связано с именем жены генерал-губернатора Западной Сибири Густава Христиановича Гасфорда. Ее звали Любовь Федоровна, и было ей всего двадцать два года. Вот якобы по ее настоянию и разбили возле крепости сад. Бедная женщина спустя год умерла от чахотки, а сад стали называть Любиной рощей, а потом – Любинским сквером. Еще позже появился проспект – Чернавинский, верно, но из-за Любинского сквера и его стали называть Любинским. В конце прошлого века сквер вырубили и застроили. Сад «Эрмитаж» – это все, что от него осталось.
– Когда это было-то? – поинтересовалась Александра Александровна Теглева.
– В середине прошлого века.
«Да, – подумал Николай, – память человеческая – весьма странная субстанция. Давно уже нет Чернавинского проспекта, есть идущая чуть ли не через весь город улица Ленина, съевшая заодно Атамановскую и Дворцовую улицы, но и в Омске двадцать первого века кусок улицы Ленина между Омью и драмтеатром по-прежнему называют Любинской. Увековечила себя Люба Гасфорд!»
А Маше стало грустно. Ей было жалко молодую жену губернатора, которая была ровесницей ее старших сестер. Подумав о них, Маша прикусила губу, глаза набухли от слез.
Заметив ее состояние, Шурочка взяла Марусю под руку и придержала ее.
– Отстанем немного, пусть походит одна.
Великая княжна шла чуть впереди притихшей компании, то сбивая свежевыпавший снег с веток рукой в перчатке, то поддевая его носком ботинка. Было хорошо вот так вот идти и ни о чем не думать. Никто ей не мешал. Вот только было бы совсем хорошо, если бы под руку ее вел Николай. Маша вздохнула.
Ее внимание привлекла перебранка на другом конце сада. Похоже, казаки не хотели кого-то в него пускать. Подойдя поближе, Маша увидела двух мужчин: одного в штатском пальто и котелке, другого – в шинели и фуражке, но почему-то без погон. Штатского она сразу узнала, это был Пепеляев.
«Ну вот и погуляли», – подумала она и, помахав рукой, крикнула:
– Пропустите этих господ!
Маша стояла возле большого куста и щелбанчиками сбивала с его веток снег, искоса поглядывая на мужчин, быстро подходивших к ней.
«Пепеляев, кажется, не в правительстве, – вспоминала она то, что рассказывал Николай, – скорее наоборот – сторонник диктатуры. В правительство вошел только при Колчаке. В девятнадцатом году стал председателем, ничем особым, как, впрочем, и они все, себя не проявил. Но Колчака не оставил, был с ним до конца. И расстреляли их вместе. Что же, верность? Да, верность в наше время дорогого стоит. Интересно, а кто второй? Брат? Коля говорил, что младший брат Пепеляева был генералом, едва ли не самым успешным в Сибирской армии. Похоже, брат, а почему без погон?»
