Читать книгу 📗 "Фрейлина (СИ) - Шатохина Тамара"

Отправив Илью по адресам, я немного повоевала с Ирмой за право сохранить свою прическу.

— Но так будет не сложить их, Таисия Алексеевна! — удивилась она.

— Я никогда не стану делать букли на сахаре. И еще неизвестно, что за помощница мне достанется в Штутгарте, вряд ли такая умелая, как ты, Ирма. Так хоть косу сама сплету… Обрезать никогда не поздно.

Правда, совсем немного волосы мы все же укоротили — теперь они доставали только до пояса, а коса получалась и того короче.

А дальше я ела и отсыпалась.

Никто меня не искал, никому я не была нужна.

Ни по поводу угроз со стороны Великобритании, ни по поводу создания электромобиля. С ним я несколько поторопилась — каюсь. Просто мой ни разу не заточенный на точные науки мозг трудно осознавал другие способы применения эфира. Собственно — того же электричества. Стиральная машина, утюг?.. В голову пришло то, что пришло… вспомнилось на тот момент. Я действительно не готовилась к спичу.

И ни разу не соврала Ольге — я готова иметь и вести дом вместе с Фредериком и для него. Но в первую очередь — для ребенка. Странно положительное для беременной состояние продолжалось. Я даже соплей не заработала, промерзнув на ветру с Финского — смолянки и правда отличались крепким здоровьем и закалкой.

Иметь крепкое здоровье здесь важно, очень. И чем больше я об этом думала, тем страшнее мне становилось. Если уж царевны умирали родами… а к их услугам были лучшие медики. Правда то, насколько они лучшие, в свою очередь внушало еще большее опасение.

Ольга увезет с собой в Штутгарт кроме прислуги, еще и священника, своего духовника, который будет оставаться там с ней до последнего. Так почему бы и не… Петра Пантелеймоновича? Это даже важнее — с моей точки зрения. Можно заинтересовать его тем же Тюбингемским университетом с его медицинской кафедрой. Осторожно внушить и грамотно провести идею полезности стерилизации и общей гигиены.

А, чего доброго, и изобрести вместе с ним пенициллин. Это достояние цивилизации, никто его не станет утаивать, даже если первые образцы получат и испытают в Германии. А если попытаются утаить, введу в обиход такое понятие, как промышленный шпионаж.

Здесь, в России, даже пытаться протолкнуть идею бесполезно — затопчут. Нет пророка в своем отечестве, как известно. И этому полно примеров.

Время внушить необходимость в личном враче у меня еще было. Да и Ольга отчалит в неметчину ближе к осени… засыпала я, нащупав очередные глобальные цели на будущее и экономя силы на завтра.

Судя по словам горничной, они мне ой, как понадобятся.

Глава 31

Рано утром мы вместе с Ирмой пошли на службу в городской храм, там я исповедалась и причастилась. Честно призналась, что будущим браком прикрываю грех. Получила отпущение и наказ каждый день в течении полугода, кроме основных молитв, трижды читать еще и молитву в блудной брани всем святым и бесплотным Небесным Силам.

Возвращались мы, когда утро уже превратилось в день и по Дворцовой площади шустро сновал или собирался кучками разношерстный народ. Настроение, накрывшее в храме, продолжалось и по площади я шла, опустив глаза и не сняв платка. Исповедь получилась формальной, но только за это я и чувствовала вину. Всю службу молилась о Тае.

Позавтракав, подняла на колени знакомого уже кота и села переписать нужную молитву со старославянского на удобочитаемый. Выучить текст в том виде, как он написан, было совершенно нереально.

Чуть позже принесли очередной подарок от жениха. Это была шаль, но не тонкая кашмирская, а больше похожая на плед и очень теплая — с завитками пуха и объемной вышивкой серебряным шнуром и такими же тяжелыми кистями на концах. Красивая… запросто подошла бы и Снежной королеве.

Я задумчиво отложила ее, стараясь понять причину совсем упавшего настроения.

Ни слова, ни полслова… Будто и не писала я той записки. Вместо ответа — любого: отказа, согласия, с юмором — на что я больше всего и надеялась, но готова была подхватить и развивать любой формат общения… здесь был просто очередной формальный подарок.

И в свете холодного молчания жениха выглядела я сейчас предельно глупо. Почему я так чувствую?.. — копалась я в себе.

Расстались мы с Фредериком на теплой ноте, потому и казалось нормальным сразу же начать строить более близкие отношения — дружеские, даже братски-сестринские.

Я готова была… хотела… считала необходимым знать как можно больше о нем, его семье, доме. Где мы будем жить и за счет чего. Чем он занимается, в чем его хобби, и даже какая еда — любимая… Готова была уже сейчас погрузиться во все это, принять искреннее участие, чтобы сделать потом удобнее для него, лучше… Его самого сделать лучше, убрав эти позорные букли. С чего-то решила, что уже имею право.

И, кажется, потихоньку прояснялась картина будущей семейной жизни. Милой уютной сказки, в которой я похоже нуждалась даже больше, чем считала до этого, в ней не предполагалось. Хотелось бы ошибаться, конечно… и не стоило, наверное, делать поспешные выводы…

Но сейчас я была разочарована — в нем и в себе тоже.

— Дома там каменные, старые, холодные… — вспоминала Ирма рассказы родных, рассматривая пушистое белое чудо в своих руках: — Только может у вас и не замок будет, а городской дом? И все равно — от камина тепло слабое, только у самого огня и согреешься. Шаль пригодится… оно бы и душегрею иметь не помешало. И тапки меховые.

— Ты меня будто на север собираешь, а не наоборот, — пошутила я.

Только и успела это сказать…

Сравнительно спокойное утро ожидаемо перешло в суетный, эмоционально и информативно насыщенный, а потому тяжелый для меня день. И запомнился он урывками и кусками — отдельными эпизодами.

Шум, стук, голоса… прибыли маменька Елизавета Якобовна с племянником Мишей — невысоким худым подростком. По-девичьи миловидным, с чистой светлой кожей и буйными, темно-рыжими кудрями. А еще — ужасным акцентом.

Здесь многие говорили с акцентом, большим или меньшим, даже царские дети. Кроме Константина, конечно. Он был убежденным славянофилом и говорил на чистейшем русском, переходя на иностранный крайне неохотно.

Так что я не взялась, не стала исправлять Мишу, проще было перейти на немецкий. Да нам особо и говорить было некогда. Познакомились, я расцеловала его в румяные щеки, и он почти сразу ушел смотреть парк, чтобы нам не мешать.

Маменька сразу же закружила ураганом меня и Ирму. Смотрели мои вещи, что-то мерили, убирали, добавляли из привезенного ею…

Потом был скоромный обед — этот день я еще постилась. Дальше — наш разговор. Я изложила приличную версию знакомства и развития отношений с Фредериком, заодно удивляясь скромному энтузиазму родительницы по этому поводу.

— А чему же здесь радоваться? — вздыхала маменька, — свидимся теперь нескоро, да и ветвь Ингельфинген хоть и старинная… но кого это спасло от нищеты? Наш род — настоятельный пример тому.

— Фредерик разве беден? — удивилась я, вспоминая богатые подарки, золотое шитье мундира.

— Не он — его род. Я не знаю… да и не так это важно, еще неизвестно, что ему выделят старшие родственники. Не спеши тратить туда свое золото — только в случае крайней нужды, только на себя… за умную для них и сойдешь. Ну да это я сама оговорю с зятем. Наш род может и не так значителен, но происхождение Тромменау куда благороднее — взятое на меч, а не жалованное милостью.

Это, пожалуй, и все, что запомнилось из наших разговоров — тряпошных в основном.

Чем ближе к вечеру, тем сильнее падало мое настроение. Прошли мимо ушей наставления о процедуре венчания… вовремя спохватившись, я просила повторить. Измучили примерки прически и суета вокруг нарядов. Чуть расслабилась я только во время помывки в бане.

Фредерик продолжал молчать. Я все сильнее нервничала.

На ночь мои волосы разделили идеально ровным пробором и от корней заплели в тугие косички — где-то на длину ладони, оставив концы, как есть.