Читать книгу 📗 "Подвиги Арехина. Пенталогия (СИ) - Щепетнёв Василий"

Но после третьего выстрела Арехина перестрелка прекратилась. Путь к отходу, похоже, расчищен,

Он вернулся назад – уже не ползком, но пригнувшись.

Капелица оставался на прежнем месте. Не убежал. Не уполз. Под глупую пулю не попал.

– Все. Ждем пять минут.

Молодец, не стал спрашивать, кого ждем. Кого нужно, того и ждем.

Небо‑то черное. Тучи. Если и дождь еще польет, совсем по‑военному станет. Поле боя, оно ведь ужасно грязное, не забывайте, господа романтики.

Вместо пяти минут прошло десять. Нет, никто не ринулся на звук выстрела. Осторожные. Или умные.

Он хотел было сам пройтись по тылам, посмотреть, что и как, но удержался. Вот, собственно, почему вместо пяти минут он пережидал десять. Обдумывал ситуацию.

– Теперь поднимайтесь. Идите молча, кто бы не окликал. Держитесь рядом.

И они пошли по середине улицы. Если кто еще притаился в засаде – примут за своих. Окликнут. Или хоть замешкаются, прежде чем возобновить стрельбу.

Но в засаде никого не было – живых. Один с простреленной головой лежал у забора, другой, тоже с третьим глазом, у канавы. У обоих наганы, оружие простое и надежное.

Капелица близко не подходил, повинуясь знаку Арехина, и потому не мог узнать в лежавшем у канавы знакомца и попутчика, комтоварища Финнегана.

Интересная у нас компания. То умирают, то засады устраивают.

Арехин наскоро обыскал убитого. Никаких бумаг. Только нож в кармане.

Он подобрал и нож, и наганы, отдал Капелице.

– Держите трофеи. И давайте‑ка поспешим домой. Кажется, дождь собирается, а здесь извозчика не дождешься. Не та улица.

7

– Вы все‑таки постарайтесь уснуть, – Арехин лежал на походной кровати, уступив диван Капелице.

– И вы можете спать? После всего? – Капелица диванного уюта не ценил – ходил по комнате, переставлял на столе стаканы, косился на полуштоф, катал карандаш, размахивал трубкой.

– Могу. И вам советую.

– Но ведь это ужасно! Все эти убийства, стрельба, и мы оставили их лежать, как мусор, отбросы…

– Оставили и оставили. Утром сообщим в Чека.

– Я поражаюсь вашему хладнокровию.

– Послушайте, я был на фронте. На моих глазах погибали сотни людей просто потому, что их послали на бойню. И вы хотите, чтобы я переживал из‑за бандитов, которые хотели нас убить? Переживал, что им это не удалось?

– Но неужели нельзя было как‑нибудь по другому?

– Это в романах Эмара благородные герои оглушают и связывают бандитов, а потом, прочитав пространную нотацию и взяв слово исправиться, отпускают восвояси. Мы с вами совсем в другом романе.

– И все же… Так легко убить двоих человек…

– Во‑первых, троих. А во‑вторых, со стороны все легко, а попробуйте‑ка сами с пятидесяти шагов попасть в бандита, стреляющего в вас. Легко…

– Я не это имел в виду, а нравственную сторону поступка.

– Вас сегодня дважды пытались убить, а вы тревожитесь, нравственно ли сопротивляться убийцам. Какие‑то странные у вас представления о нравственности. Если мы погибаем, это ничего, так и нужно, это возвышает, очищает и просветляет, если же погибают наши враги – позор нам и бесчестье.

– Враги сами не погибают.

– А вы бы хотели, чтобы сами? Я тоже бы хотел, да только они не хотят, все норовят нас убить. Нет, Петр Леонидович, вы уж определитесь. Если желаете принять мученическую смерть, то объявите об этом заранее, облачитесь в белые одежды и отойдите в сторонку, чтобы люди не надеялись на вас, не рассчитывали, что им придут на выручку, – Алехин говорил спокойно, не горячась. Чего горячиться, когда за окном глубокая ночь. Спать нужно, а не горячиться. Да он и понимал Капелицу: нелегко вот так лицом к лицу со смертью столкнуться. Вернее, не со смертью, смерть что, дедушка умер – тоже смерть, жалко, страшно, а ничего не поделаешь. С необходимостью борьбы. Вот от борьбы, от схватки, от боя уйти хочется многим. Как один знакомый поэт писал: «В Красной Армии штыки, чай, найдутся, без меня большевики обойдутся».

Дальше Арехин продолжать не стал. Умному достаточно. Позиция обозначена. В конце концов, он не вербовщик, не агитатор.

Молчал и Капелица. Сел, наконец. Угомонился. Начал думать.

– Вот вы сказали – меня сегодня дважды пытались убить.

– Учитывая, что полночь миновала – уже вчера.

– Но дважды?

– Это минимум. Первый раз – ваше недомогание. Исключить, что это была обыкновенная простуда, нельзя, но у меня есть все основания предполагать иное. Отравление.

– Отравление? Но чем? Каким ядом?

– Отравить можно и ядом, и словом, и действием. Инвольтация, к примеру тоже своего рода отравление.

– Арехин, вы же не верите в бабушкины сказки про восковые фигурки?

– Эти сказки я испытал на себе. Не будь бабушки… Впрочем, оставим. Считайте, что вам подсыпали порошок таллия. В таллий вы верите?

– Как в него не верить, если таллий существует.

– Вот и хорошо, сойдемся на этом. А все‑таки… Вдруг и товарища Джолли Рэд убили инвольтацией?

– Ну нет, цианидом.

– Вы, Петр Леонидович, видели смерть от цианида? Это опять же в книгах умирают мгновенно. А в жизни даже при самых больших дозах – минуты три‑четыре судорог, и многое другое присутствует. Проверено на поле боя, во время войны. Так что оставим синильную кислоту.

– Оставим. Второй раз меня пытались убить в переулке, когда вы перестреляли тех людей. Возможно, бандитов.

– И стрелял, и убил, чего уж слов‑то бояться. Бандитов? Врагов, так будет точнее.

– Но зачем я, вы, мы… Зачем кому‑то было меня убивать? Устраивать, как вы считаете, засаду? Кто я такой?

– Теперь вы задаете интересные вопросы. Действительно, кто вы, доктор Капелица?

– Я не доктор.

– Формальность, которую пока трудно выполнить в России. Ничего, наладится жизнь, будет вам и диплом, и шапочка… Есть у вас личные враги?

– Какие враги, я не политик.

– Враги ученых гораздо могущественнее врагов политиков. Не всяких ученых, но тех, кто подобрался – или может подобраться – к тайнам, которые другие считают своей исключительной собственностью.

– Этак недалеко и до всемирного заговора олимпийцев дойти, или масонов, атлантов, розенкрейцев…

– Одна из хитрейших уловок дьявола – внушить мысль, будто его нет. Почему вы уверены, что всемирный заговор не существует? Примите его как гипотезу – для начала. Неужели вся ваша жизнь укладывается в рамки привычного и естественного? Неужели вы считаете естественным, что только из‑за какого‑то сербского студента, да хоть из‑за эрцгерцога, началась всемирная бойня?

– То есть вы считаете, что какие‑то злые силы существуют?

– У меня есть основания так полагать.

– Сионские мудрецы?

– Ложный след. Возможно, это вовсе не люди.

– Ну… Это, конечно… Демоны, драконы, лешие.

– Когда от геоцентрической системы Птолемея переходят к системе Коперника – это наука, это благо, это прогресс. Но попробуй намекни только, что антропоцентрическая система не есть истина в последней инстанции, сразу попадаешь в мракобесы или в сумасшедшие. Не слишком ли поспешно? Не есть ли это тень заговора? Но я не буду настаивать. Смотрите, думайте.

– Вернемся к главному – в данном случае – вопросу: почему я?

– На него я не знаю ответа. Скажу только: оглянитесь, вспомните, подумайте. Смерть ваших близких – точно ли болезнь тому виной?

– По какому праву…

– Поверьте, я вам сочувствую…

– Да плевать мне на ваше сочувствие!

– И плюньте. Только думайте, думайте!

Наступила пауза. Свеча затрепетала, мигнула прощально и погасла.

Новую зажигать не стали.

Арехин темноту любил с детства. В темноте и думается лучше, и враг не проберется. А если проберется, то его легче распознать. Всякий, кто подкрадывается в темноте – враг. Друзья в темноте не подкрадываются. Друзья идут прямо и смело, не скрываясь.

– А вдруг нас просто хотели ограбить? Без всяких вселенских и прочих заговоров? Ограбить и все? – Капелица продолжал анализировать ситуацию.