Читать книгу 📗 "Проклятый Лекарь (СИ) - Молотов Виктор"

И тут в окне появилось лицо в хирургической маске. Волконский.

Его глаза над маской сначала сузились в узнавании, а затем расширились в выражении чистого, незамутнённого, торжествующего злорадства. Он понял, зачем я здесь.

Он не просто постучал по табличке «Посторонним вход воспрещён». Он демонстративно, медленно поднял руку с зажатым в ней хирургическим зажимом. Злорадствовал.

Затем он холодно улыбнулся глазами и дёрнул за шнурок.

Штора с резким, сухим шорохом закрылась, отрезая меня от так необходимой мне благодарности.

— Зачем вы привезли меня к этому ужасу? — голос Золотовой за спиной прозвучал как скрип стекла по металлу. Она приподнялась на локтях, заглядывая в теперь уже закрытое окно. — Кровь, скальпели… Мне дурно! Доктор, у меня снова колет сердце! Отвезите меня обратно, немедленно!

— Это часть шоковой терапии, — я развернул каталку, и шум оживлённого коридора теперь не просто раздражал — он бил по нервам. — Контраст эмоций, понимаете ли, стимулирует вегетативную нервную систему. Вам ведь уже лучше, да?

— Пожалуй… — Золотова задумчиво коснулась своей груди. — Сердце и правда перестало колоть! Вы гений, доктор! Но теперь я хочу в сад, к цветам. И кофе. С пирожными.

Я посмотрел на закрытую дверь операционной, слушая восторженные визги Золотовой о «нестандартных подходах», но все мои мысли были там, за круглым стеклянным окошком.

Прислонился лбом к холодному стеклу, игнорируя брезгливые взгляды проходящих мимо медсестёр, и активировал некро-зрение на полную мощность. Я пробивался взглядом сквозь стену, сквозь металл, сквозь ткань зелёных халатов, фокусируясь на пациенте.

Нужно было разобраться, в чём дело. Почему Жива из него уходит прямо на операционном столе?

И то, что я увидел, заставило меня выругаться про себя самым грязным ругательством из моего старого мира.

Они резали не там! Их скальпели и зажимы ковырялись в грудной аорте, пока настоящая проблема, словно ядовитая змея, притаилась выше — в подключичной артерии.

Я видел, как стенка сосуда истончилась, раздулась, превратившись в уродливый, пульсирующий мешок, готовый вот-вот лопнуть и устроить в грудной клетке кровавый потоп. Они искали тигра в поле, когда он сидел на дереве прямо у них над головой!

Жива пациента таяла на глазах. Ещё три минуты таких бессмысленных поисков — и всё, точка невозврата.

В моём Сосуде — двадцать два процента. Этот пациент — это минимум пятнадцать процентов чистой, концентрированной Живы. Я не могу его упустить. К чёрту правила. К чёрту субординацию.

— Подождите здесь, — бросил я Золотовой, не заботясь о её реакции.

Я рванул вперед в чистую комнату перед операционной. Тридцать секунд на полноценную хирургическую дезинфекцию рук — роскошь, которую я не мог себе позволить. Я просто яростно растёр ладони спиртовым гелем из настенного дозатора. Сорвал со стены запасной стерильный халат, натянул его поверх своего, на ходу надевая маску.

Нарушил все возможные правила, но мне было плевать. На операционном столе умирал человек!

Дверь операционной распахнулась от моего толчка с такой силой, что ударилась о стену. Вся хирургическая бригада вздрогнула и обернулась.

— Стоп! — мой голос прозвучал как удар грома в стерильной тишине. — Вы убиваете его! Аневризма в подключичной артерии!

Глава 11

— Выйдите немедленно! — рявкнул старший хирург, пожилой мужчина с усталыми глазами. — Охрана! Выведите его!

— Посмотрите на монитор артериального давления! — я указал на экран, где кривая линия плясала в предсмертной агонии. — Видите эти скачки⁈ Это кровь уходит не в брюшную полость, а в грудную! Вы не там ищете!

Волконский, решив проявить себя, двинулся ко мне, сжимая кулаки:

— Пирогов, пошёл вон!

Но он не успел сделать и шага. Я послал мысленный сигнал. Нюхль, невидимой молнией метнувшийся из-за моей спины, вцепился ему в икроножную мышцу. Хищный щелчок костяных челюстей — и Волконский взвыл, как раненый зверь, схватившись за одну ногу и подпрыгивая на другой.

— Мы его теряем! — крикнула анестезиолог, молодая женщина с бледным лицом. — Давление падает! Фибрилляция!

В момент, когда все отвлеклись на воющего Волконского и пищащие мониторы, я действовал.

— Вот видите! — я оттолкнул замершего старшего хирурга от стола. — Зажим на подключичную!

Как главный хирург вообще этого не заметил? Эта оплошность с пациентом будет ему дорого стоить.

Мои руки двигались сами, словно вспомнив сотни подобных операций. Годы некромантской практики и анатомических вскрытий научили меня видеть то, что скрыто от глаз обычных лекарей. Вот она — проклятая аневризма, пульсирующая, готовая лопнуть.

— Аспиратор! Больше света сюда! — крикнул я.

Команда, видя мою звериную уверенность и правоту, которая подтверждалась показаниями приборов, включилась в работу. Профессионализм взял верх над гордостью и шоком.

Пятнадцать минут напряжённой работы. Аневризма была изолирована, клипирована, кровоток восстановлен. Показатели на мониторе стабилизировались. Пациент был спасён.

Внутри меня сидит очень хитрое проклятье. Если бы я прошел мимо, когда мог помочь и уже намеревался это сделать, оно бы забрало пару процентов живы. Здесь главное — намерение, а я шел сюда с конкретной целью. К сожалению, эту особенность мне пришлось узнать на практике, когда один из бандитов умер раньше, чем я смог ему помочь.

— Закрывайте, — сказал я, отходя от стола и бросая окровавленные инструменты в лоток. — Дальше справитесь.

Я вышел из операционной и остановился посреди коридора, игнорируя суету вокруг. Я выпрямил спину, заставив уставшие мышцы напрячься, и закрыл глаза, проверяя Сосуд и ожидая почувствовать прилив живительного тепла.

И… ничего. Пустота.

Что за…

Я проверил ещё раз. Ноль! Ни единого процента!

Да что б тебя. Ну конечно! Пациент был без сознания. Под глубоким наркозом.

Он не видел, кто его спас. Он не чувствовал благодарности. Вся слава, вся признательность достанется хирургам, которые чуть его не убили. А я… я не получу ничего. Проклятие не признаёт анонимных спасений. Оно требует личной, осознанной благодарности.

С одной стороны, я жалел, что так вышло. Но с другой, я бы все равно не мог поступить иначе. Что-то во мне изменилось. Ужесточились принципы.

В прошлой жизни я редко сталкивался с живыми. Здесь же они окружали меня. И я невольно стал частью нового мира.

— Это было… невероятно! — голос Золотовой вырвал меня из ступора. Она смотрела на меня сияющими глазами, забыв про свою каталку. — Вы ворвались туда, как герой из рыцарского романа! Как вы узнали, где проблема?

— Опыт, — ответил я, срывая с рук окровавленные перчатки.

— Вы лучший врач в этой больнице! — продолжала восторгаться Золотова. — Я всем расскажу! Мужу, подругам, в светских салонах! Все будут знать о вашем подвиге!

Риск, нарушение всех возможных протоколов, конфликт с половиной отделения, потраченное время — и ноль Живы! Репутация вместо топлива для жизни. На репутации долго не проживёшь. Особенно когда у тебя в запасе всего несколько дней.

Я с каменным лицом докатил Золотову до больничного сада. Усадив на скамейку среди роз, я выслушал её восторги по поводу «невероятной терапевтической прогулки» и её нового гениального доктора.

Сославшись на острую необходимость принести ей «специальное успокоительное на травах», я наконец-то скрылся за углом оранжереи.

— Нюхль! — строго сказал я.

Нюхль тут же материализовался передо мной с виноватым видом. Его зелёные огоньки тускло мерцали. Я опустился на одно колено, чтобы наши глаза оказались на одном уровне.

— Ты издеваешься? — мой голос был тихим. — Пациент на операционном столе. Под наркозом. Без сознания.

Я сделал паузу, давая ему осознать ошибку.

— Как, по-твоему, он должен был меня поблагодарить? Послать мне ментальный импульс благодарности из астрала? — продолжил я.