Читать книгу 📗 "Странница - Шаблинский Илья"
— Ты где? — глухо спросил Корней.
— Я? В маршрутке, — почти прокричала Инга, — домой еду! А ты где?
Корней помолчал, кусая губу.
— А я в гостях, — ответил он, наконец, — у Акиньшина Станислава Игоревича. В его доме…
Инга удивилась. Действительно удивилась и не подумала это скрывать.
— А… А что ты там делаешь?.. Ты с ним договорился?
— Я думал застать тут тебя… Ты почему не отвечала?
Она, кажется, наконец, поняла. Голос ее прозвучал как-то по-новому. В нем, как ни странно, звучало облегчение.
— О господи… Понятно. Я в процедурной была. Ты нас, наверное, выследил, да? О господи… Сейчас, Корней, я объясню… Ты… дай трубочку Станиславу.
— Зачем?!
— Ну, дай, я тебя прошу! Сейчас все пой мешь!
Пожав плечами, кривясь, он протянул аппарат хозяину.
— Здравствуйте, Инга, — пророкотал, поглаживая седую гриву, хозяин, — ну да, как видите… Конечно… Я полагал — это ваша миссия… Вот видите… Хорошо.
Он вернул теплый аппарат Корнею, который растерянно поднес его к уху.
— Я сейчас выхожу, — прокричала Инга, — со Станиславом поговори! Жду тебя дома!
— Прошу, — кивнул Станислав Игоревич и указал туда, где действительно находилась гостиная.
Сыщик последним вошел в большую теплую комнату с камином. Он отказался от предложенного стула и остался стоять у стены, в дверях, скрестив на груди руки.
— А это… — хозяин нерешительно указал на широкую фигуру Антона у стены, — это ваш друг?
— Мой адвокат, — кратко ответил Велес, глядя исподлобья.
— Понятно… Хорошо. Корней Евгеньевич, вопрос весьма деликатен. И я полагал, что именно жена все вам объяснит. Но она аргументирует тем, что поклялась Майе ничего вам не рассказывать. Вот, по ее словам, именно поклялась, м-да… То есть клятва, данная дочери, — вещь более серьезная, с ее точки зрения, нежели врачебная тайна.
— Не понял, — перебил Корней.
— Я же говорю — вопрос деликатный. Около года назад у вашей дочери появились признаки довольно неприятного расстройства — энуреза. Энурез — это ночное недержание мочи. У подростков бывает довольно редко. Либо обусловлен генетически, передается по наследству, либо возникает под воздействием какого-то мощного стресса. Вот у Майи, наверное, все же второе… М-да… Хотя Инга ничего такого вспомнить не могла. Понимаете, это, в общем, скорее психическое расстройство, и лечить в подобных случаях приходится не мочевыводящие пути, а нервную систему… Хотя цистографию она сделала тоже.
— Чего сделала? — не понял Велес.
— Это исследование мочевого пузыря. В общем, с февраля по апрель мы испробовали самые разные средства… без особого эффекта. Знаете, для девочки-подростка это просто трагедия. М-да. Есть еще гипноз. Для него нужны, на мой взгляд, особые условия. Мы договорились, что они с мамой будут приезжать ко мне, сюда… Каждый сеанс, в общем, довольно трудная вещь. Смею вас уверить. И пациенту важно ощутить себя в совершенно новой обстановке. Забыть о своей болезни, оставить ее за порогом, там, в городе… С таким диагнозом она у меня не первая. И не единственная.
— И что?
— Ну что… Я боюсь, конечно, загадывать, но вот с сентября не было пока ни одного случая. Мне кажется, определенное улучшение налицо. М-да… Знаете, ваша жена настаивала, чтобы я вам позвонил и все рассказал, но я-то, между прочим, считал и считаю, что тайна маленького пациента ничуть не менее значима, чем тайна пациента взрослого. И кроме того…
Врач Акиньшин еще долго и мерно рокочущим баритоном что-то объяснял и втолковывал. Корней механически кивал. Жена хозяина улыбалась. Сыщик оглядывал комнату.
Потом хозяин предложил по коньячку, убедившись, что Корнею сейчас не садиться за руль. Коньяк был превосходен. Распробовав, Корней согласился повторить. Дом оказался полон добра и света. Большие напольные темного дерева часы пробили половину восьмого, восемь. Доктор Акиньшин, между прочим, недоумевал по поводу столь жесткого нежелания дочери раскрывать интимный секрет отцу. Отца девочка не должна стесняться. Корней пояснил свой статус. Акиньшин развел руками: «Ах, вот как! Ну, тогда…»
Перед отъездом оглядывали участок. Доктор особенно почему-то гордился артезианской глубины колодцем в углу, у стены. В гараже стоял джип. Темно-синий «лексус». У психоневролога была солидная клиентура. И может быть, у каждого второго был энурез. Корней заглядывал в колодец и хвалил джип. Сыщик вполголоса интересовался, кому принадлежат синие запыленные «жигули» в другом углу гаража. «Это мое, — радостно поясняла хозяйка, — я на этом на базар езжу». — «А… Понятно», — удовлетворялся сыщик.
Они выехали в начале десятого и, как ни странно, молчали почти всю дорогу. Корней ощущал легкий приятный хмель — полузабытое чувство. Он улыбался в темноту окна. Сыщик тоже усмехался. Уже на подъезде к Купавенской улице вполголоса заметил:
— Самые правдоподобные и безобидные версии порой подтверждаются… Но… редко.
И весело помотал головой.
Инга была дома, Майя — до субботы у тещи. Они открыли непочатую бутылку виски. Инга все выспрашивала: «Нет, ну неужели проследил до самого дома? Ехал прямо за нами? И мы не заметили?»
Корней усмехался. Виски оказалось приятно пить маленькими рюмочками, хотя следовало плеснуть в большие, широкие. Инга, посерьезнев, сказала:
— Знаешь, но ты все равно не должен показывать, что знаешь. Вот не дай бог. Вот она приедет от мамы, а ты не должен — ни сном ни духом… — Потом, склонив набок голову, улыбаясь, спросила: — Так мы едем на Кипр?
Кипр
35
Утро, вовремя поспевшее в квартал, сияло и смеялось во всю ширь огромного окна — от потолка до серого пушистого ковра. С высоты пятого, последнего этажа отеля этот уголок Ларнаки казался тихим, небогатым пригородом. Таковым он, в сущности, и был. Хотя до центра города, до променада под финиковыми пальмами отсюда было минут пятнадцать неспешной ходьбы.
Внизу под балконом протекала неширокая, белая от солнца улица — полоса нагретого асфальта, отстроченная по краям живой изгородью — жестким темнолистным кустарником.
Через улицу пестрел и рябил витринами и рядами вынесенных на панель блузок и джемперов магазин одежды. На квадратной лужайке перед входом желтела выжженная за летние месяцы кипрская трава. Помимо одежды магазин торговал сувенирами, игрушками, дешевой парфюмерией и имел крохотный продуктовый отдел. Застенчивой Майе, пытавшейся как-то прикупить тут раковину при помощи скудного английского, толстый грек за кассой сказал:
— Ты по-русски говори. Я понимаю, — и добавил: — Бэби.
Улица отпускала от себя вниз, к пляжу, пару узких проулков, стягивающих квартал белых одноэтажных жилищ с оранжевыми крышами, которые море не заслоняли, не прятали.
Там, далеко, у размытого горизонта, встречались оттенки, сливались две полосы светло— и темно-лазоревого цвета.
Корней обычно вставал раньше всех, в самом начале девятого, успевал спуститься вниз, в обеденный зал, где выпивал чашку кофе из автомата, наблюдая вполглаза, как толстая гречанка и маленький индус в униформе степенно накрывают столы: меняют шелестящие белые с голубым скатерти, ставят крохотные вазы с цветами. Потом поднимался к себе и выходил на балкон.
Солнце скользило по его лицу с ласковостью котенка, не набирая злобной горячей силы. Сезон иссякал. На Кипр накатывала благодушная поздняя осень. Днем никак не должно было быть жарче двадцати четырех.
В предпоследний день снова намечалось путешествие — за сотню километров, в гористую местность Троодос. Экскурсию туда Корней оплатил еще в Москве. Но именно в эти последние дни Майя нашла себе компанию — толстого рыжего девятиклассника Антона и его сестру семиклассницу Ксению — тоже рыжеватую. Брат с сестрой и родителями про жи вали в отеле «Кактус» по соседству, а вообще — в Санкт-Петербурге. Антон с одобрения предков сманил Майю провести с ними день на какой-то яхте. Особо уговаривать не пришлось — Майя не горела желанием ехать куда-то в горы на автобусе.
