Читать книгу 📗 "Четыре подвала (СИ) - Прокофьев Андрей Александрович "Прокоп""

— Да, интересная история — привычно выразился Петр Васильевич.

— Ты правильно перечислил жертвы, но вот Нина, её, насколько ты помнишь, убила не собака — проговорил Кречетов.

Нужно сказать, что говорили они тихо. Ведь находились на улице, во дворе, возле милицейского Уазика, и сейчас, если говорить громко, то могут услышать неравнодушные уши, а надо было учитывать любые мелочи.

— Помню, собака её тащила, кстати, сейчас понимаешь, что собаке это большого труда не составило. Убил человек, тот самый человек. И это очевидно есть доказательство того, что человек управляет собакой, что они в единой связке — сказал старший следователь, не сводя глаз со своего начальника.

— Я может скажу ерунду, может, но мне показалось, что собакой управляет мальчик. И ведь в это не верится, но это и трудно отрицать, ты же сам видел — сказал Кречетов.

— Видеть видел. Но я только что имел с этим мальчиком разговор. Он в это время спал. Провалиться мне на месте, если это не так. Здесь очень уж невероятная у нас история вырисовывается, да как-то так. Он видел собаку во сне. Я его спросил об этом. Он отрицал. Но я понял, что это было, что он и собака так же как-то связаны — проговорил Петр Васильевич.

— Да уж, я не знаю, как вообще всё это воспринимать. А нам нужно работать. Нам нужно отсчитываться перед вышестоящими органами. Ладно, нужно по домам. Нам остаётся на отдых четыре с половиной часа — сказал Кречетов и посмотрел на свои наручные часы.

— Вот с этим согласен — не стал возражать Петр Васильевич, и в это же время он продолжал думать о своем; только через мальчишку, это самый короткий и, вероятно, единственно возможный путь.

Ведь как ни крути, а помимо того, что произошло сегодня было ещё то, что было вчера, с огромной кучей непонятного, того, во что верить не хотелось. Чем больше проходило времени, тем меньше верилось. Новые события старательно пытались вытравить из головы необъяснимое, тем самым вернуть в определенный сегмент реальности: ничего такого нет, всё это бред, галлюцинация, вызванная неизвестным подвальным газом.

И всё же нужно было домой. Оказавшись дома, Петр Васильевич упал на диван в гостиной не раздеваясь. Он мгновенно уснул. Быстро появилась собака. Она гналась за следователем. Её окровавленная пасть была на расстоянии десяти сантиметров. Он стрелял, но все пули не могли причинить этому чудовищу никакого вреда.

Он даже не проснулся. Собака не смогла заставить его это сделать. Заставил будильник. Петр Васильевич проснулся, но долго не мог раскачаться. Впервые четко и ясно ощутив на себя собственный же возраст. Только главное — это мальчик. Вот в этом следователь был уверен полностью.

Я продолжал находиться в состоянии крайней неопределенности, непонимания пришедшего извне, накрывшего меня с головой одномоментно. Что же это было? Только на это ответа не было. Но и это же проклятое пространство продолжало вгонять меня в сумрачную череду сомнений, сила которых набирала обороты, открывая мне новые образные странички.

Во всех этих воплощениях есть только я сам. Вот поэтому Андрей спит. Вот поэтому он не видит меня. Потому что я не могу сам на себя реагировать. И только собака, лишь она имеет возможность трансформации по отношению ко мне.

Я оставался на прежнем месте. У меня всё тряслись внутри. Нет он не убьет меня. Не убьет, потому что я сам себя убивать не хочу. Зеркало не обмануло. Зеркало не показало двойную проекцию, оно сообщило то, что есть на самом деле. Этот монстр — это я. Но как с собакой? Я не убивал эту девчонку. Тем более, я не притаскивал её в двадцать первый год.

Я просто схожу с ума. Но всё то, что здесь есть это я. И я же ошибся насчёт энергии прошлого. Всё то, что снаружи воспринимает меня своим, оно говорило мне о другом, именно об этом. Оно совсем недоброе пространство. Кто сказал, что оно есть добро по отношению ко всем и вся. Ох уж нет, мне холодом по коже. И мне же нравится об этом размышлять.

Я наконец-то поднялся на ноги. Я сделал несколько неуверенных шагов, как услышал шум, это были голоса, идущие со стороны входной двери.

Я осторожно двинулся к выходу. Заскрипела входная дверь, у меня предательски сдавило дыхание: они здесь, они пришли за мной. Но я последовал дальше, мне нужно было ближе к перекрёстку, рядом с ним есть отличный узкий проход между деревянными сооружениями. Пришлось ускориться, я свернул, времени не было совсем, потому что гости уже успели спуститься с лестницы, они были рядом.

Я же пятился задом, я сейчас двигался в обратном направлении. Я намеренно удалялся в полную кромешную темноту. Появился звук впереди меня. Но это были не они, ведь их в данный момент я слышал прекрасно, их было трое или четверо. Мне пришлось остановиться. Зрение помощником не являлось, но пришествием какого-то шестого чувства, я точно знал, что с той стороны, на одной параллели со мной находится собака, и эта собака поедает то, что осталось от девчонки.

Всего минуту, может, что и меньше, я находился в состоянии условной паники. Затем прошло. Затем я понял, что собака возникла не просто так, а чтобы мне помочь. Данное открытие было так себе, но с каждой секундой всё сильнее утверждалось в моей голове: им меня не взять, они напрасно стараются, здесь моя территория, возвращенная мной территория, где я сам есть главный страх собственного детства. Где один только я, им нечего здесь делать. Всё то, что они найдут здесь — то это смерть. Одна лишь смерть. Подобная той, которая случилась с Колей и Люсей. Случилась задолго, до… И я мысленно поперхнулся: какие ещё Коля и Люся, какие ещё Коля и Люся.

Туман плавал в моей голове, и он же мне помогал, потому что присутствие в самой непосредственной близости сотрудников милиции стало мне безразлично, то же самое касалось собаки. Всего минута, каких-то шестьдесят секунд, но это погружение стало отдельной страничкой, застывшими мгновения и всё вокруг, поглощенное настолько глубоко, что неудивительной стала уверенность: нет, они меня не убьют, я им не по зубам.

Как только подумал, так сразу несколько выстрелов разорвали тишину на части. Они стреляли в собаку, они не попали. А я сдвинулся ещё глубже. Теперь они дальше не пойдут. Они станут ждать подкрепления. Им страшно здесь. Ими владеет неуверенность — и это прямо таки висит в воздухе, в этом темном и сдавленном слоями воздухе.

Крайним маршрутом, вдоль задней стены здания, я оказался возле подземного хода, остановился и стал внимательно вслушиваться. Прошло всего двадцать секунд, и я был поражен новым неожиданным откровением — мой слух был настолько острым, что я мог различать то, о чем даже не мог представить себе, любое даже самое незначительное колебание было мне доступно. Что уж говорить о том, что воспроизводили люди, которым здесь нет места, которые здесь совершенно чужие.

Я слышал всё то, что говорили они. Мне было не по себе, когда появился Андрей, моё сознание отчётливо раздваивалось. Поэтому не могли уже удивить слова одного из милиционеров, смыслом которых стало то, что они смогли убедиться в моем присутствии. Да и могло ли иметь значение. Ведь передо мной открывалось намного большее. В эту ночь я ещё имел возможность это ощутить, дальше это будет невозможно, лишь ограниченным моментом, в странные минуты, в полном одиночестве, совсем недолго, чтобы вновь пропасть, провалиться — я окончательно сходил с ума, и я же не понимал, как это случилось, почему это происходит, нужно ли мне попытаться это остановить.

А затем всё стихло. Чужие люди на какое-то время покинули наши пределы, но они собирались вернуться. Только я не собирался этого дожидаться. Меня тянуло незримое всё сильнее, я оказался в ограниченном пространстве подземного хода между 38/2 и 38/3. Передвигаться было неудобно, но я справлялся хорошо. Я за спиной оставил половину этого коротенького маршрута, как понял, что нужно остановиться, и я сделал это. Вправо я отчётливо видел ещё один тоннель. И даже ещё не представляя, куда он меня выведет, я двинулся по нему. На этот раз расстояние было значительно более продолжительным. Через какое-то неопределенное время исчезли всяческие звуки. Затем сузился проход. Но я не испытывал никакого волнения. Я двигался будучи управляемым извне. Наконец-то мой путь подошёл к концу. Потому что я оказался в огромном освещённом подвале, где было огромное количество ящиков, но не было людей. Поэтому я спокойно миновал это помещение. Я открыл обычную дверь, передо мной находилась комната меньшая по площади. Я уверенно миновал и её. В самом дальнем от двери углу, я открыл крышку, теперь мой путь вновь лежал по узкому лазу, который был точной копией того хода, которым я двигался в сторону от двора собственного детства. Время было мне безразлично. Я совсем не думал об этом. Я оказался снаружи там, где мои глаза могли различить множество капитальных гаражей, прямо от меня вид на ночной лес. Я двинулся в его сторону. Через триста метров вышел к железной дороге. Метров пятьдесят прошел вдоль нее. Затем, направляемый светом полной луны, перешёл стальные рельсы. По-прежнему путеводной нитью стелился свет ночного светила. Под ногами была достаточно натоптанная тропа, и совершенно никого вокруг. Я был один. Я был один в целом свете. Я находился в мире лишь мне данного сумасшествия. В который никто не мог проникнуть, никто не мог меня остановить. И я оказался на окраине частного сектора. Я миновал один совсем небольшой проулок, а после этого открыл калитку, открыл дверь в ничейный дом. Я так подумал, прекрасно осознавая, что я здесь уже был, что время меня уже в какой раз сумело обмануть. Никого двадцать первого года двадцать первого столетия здесь и сейчас нет, здесь всё тот же год восемьдесят третий столетия двадцатого. Я прошел в большую комнату, я остановился возле оконного проема, — и тут же дом исчез, я находился посередине заросшего травой участка, вокруг и всюду было множество различного мусора, включающего в себя разноцветные упаковки продуктовых товаров, прочее и тому подобное. Вот теперь я ошибиться не мог я был в своем времени. Две тысячи двадцать первый год стал реальностью. А мне была дана ещё одна точка перехода, бывшая куда как удобная, надёжная. Именно об этом я думал, покидая пустой участок, направляясь в сторону другого дома, не имеющего к 1983 году никакого отношения. Хотя как сказать, и можно ли было что-то вообще сказать определенно. Я уже не мог. Мне предстояло начинать и заканчивать каждый раз одну и ту же книгу, одну и ту же страницу, с рисунком черной собаки внизу страницы.