Читать книгу 📗 "Предсказание дельфинов - Вайтбрехт Вольф"

Вольф Вайтбрехт

Предсказание дельфинов

1

Хельга Хубер поднесла влажную, блестящую фотографию к слабому зелёному свету лампы и критически её осмотрела. Затем сделала следующую, а потом ещё одну. Смотри, подумала она, никто не сможет сделать лучше: контрастно, блестяще, неплохо оформлено... Она невольно улыбнулась. Туристическое бюро заказывает одно и то же снова и снова, и ему всё мало: Золотая крыша, Мария-Терезиен-штрассе, Хофкирхе и Карвендель. Она делает это для них четыре или пять лет, и это становится просто идеальным. Потом они печатают это на глянцевой бумаге в своих элегантных изданиях, которые все слишком красивые и блестящие по сравнению с повседневной жизнью Инсбрука; Но это приносит ей что-то, пусть даже и не очень много, — подумала она, — как будто золотые, богато украшенные стрелки часов в Инсбруке ни на йоту не сдвинулись, как будто ничего не произошло в огромном мире, который расширяется с каждым днем.

И всё же чуть меньше четверти года назад они открыли обсерваторию на Луне. Она называется - Терра вырытая на сорок семь этажей в твёрдой коре, с потрясающими научными удобствами, плантациями водорослей, фонтанами и телескопом, который, как считается, должен быть феноменальным. И всё это под синим флагом ООН; русские и американцы работают там вместе. Чудо обсерватории, пожалуй, захватывает дух. Ещё более поразительным было - чудо - общности, которое поначалу одни подвергали сомнению, подозревали и осуждали, но затем защищали и приветствовали другие: ВОСТОК И ЗАПАД ВСТРЕТИЛИСЬ НА ЛУНЕ, РАЗБИТЫЕ ЕЩЁ ДО ОТКРЫТИЯ? ЛУНА РАЗДЕЛИЛАСЬ НАДВЕ? ЛУНА – ВЕЛИКИЙ ПРИМЕР – УСПЕХ ВСЕХ ПРОГРЕССИВНЫХ СИЛ! Газетный лес всё шелестел и шелестел.

Мир стал шире и интереснее, и она, Хельга Хубер, тридцатиоднолетняя блондинка, крещёная католичка, сидит в своём углу в Инсбруке, встречает приятных людей в традиционных костюмах, поправляет шарф Терезы, чтобы не было видно зоба, и ставит её перед могилой Андреаса Хофера. А её Бертель, приват-доцент доктор Бертель Хубер, дни и ночи напролёт размышляет о легендах и сказках, пишет о них учёные книги, и их печатают, слава богу, что хоть печатают. И вот они живут среди сеппельхозенов и эльфов и довольны; действительно ли они довольны?

Она вымыла руки. Разве открылась дверь? Было необычно, что он возвращался сейчас; было всего одиннадцать. Она подбежала к нему. - Что случилось, что-то случилось? Университет сгорел? - Он выглядел странно, вешая пальто на вешалку, такой изможденный, такой замкнутый, словно она редко его видела.

- Что случилось?  — переспросила она.

Наконец он открыл рот. - Здравствуй. Ну же, будь хорошей, сделай нам кофе. Он нам понадобится. Университет сгорел, ты абсолютно права.

- Не говори глупостей, иди сюда, садись. Не делай перепуганную рожу!

Он даже не подумал сесть. - Представьте себе, — начал он на пороге гостиной, — что Хольцапфель вызывает меня меньше часа назад и сообщает, что министерство урезало университетский бюджет, в результате чего Сенат не в состоянии… И ему, как декану, выпала неблагодарная задача сообщать мне об этом, хотя я уверен, что он всё прекрасно понимает… Короче говоря, он хрюкает и хрюкает, и заявляет, что Сенат отныне не в состоянии покрыть расходы на литературу, которые доктор Хубер должен выполнить — он именно сказал - выполнить — его venia legendi. Более того, ожидается сокращение зарплаты, и, к моему утешению, как он объяснил, не только мне.

Хельга взяла его за руку и усадила в кресло.

Разве это не свинство? — продолжал Хубер, едва разминая ноги. - Они засунули это в спину математикам, нет, отняли у нас, как у умственно неполноценных. Это называется адаптацией университета к научно-техническому прогрессу и подготовкой к 2000 году; не смешите меня, ну, спасибо!

Он сел напротив неё и смотрел на неё. В его глазах пылал гнев. На щеках появились пятна, которых никогда раньше не было. Он был похож на маленького мальчика, которого мать позвала домой на ужин после очередной драки: красный и немного вспотевший, с взъерошенными волосами.

- Сначала кофе — ответила она, снимая заляпанный белый халат, который носила во время работы.

- Знаю, тебе не обязательно так выглядеть. Глупо так накручивать себя, я это и сама понимаю. Но на этот раз это уже слишком… -

- Что ты хочешь сделать? Твои коллеги уже знают? А студенческий комитет? В Вене это просто так, с нуля, не сделаешь… -

- Да, можешь. Ты читал – в одном из последних выпусков судебного документа его Величества – что почтенная альма-матер отстаёт в развитии, что мы только сейчас приближаемся к тому, чего другие страны, например, ГДР, успешно достигли семь, восемь, девять лет назад? Вот тебе и решение высшей олимпийской мудрости: Зевс сокращает; избавляется от фольклора, он его всё равно ненавидит, компьютер теперь сделает это левой рукой, нет, они сделают это последним, самым худшим транзистором.

Ей стало немного легче. - Ты почти смешон, когда злишься. Но я бы так не расстраивалась. То, что твой Зевс – не крёстный отец, а бык, праведный, почтенный, – не новость, и мы давно знаем, что в Вене хотят не отставать. Они вспоминают нашего Рода. Рода с его знаменитым различием между Австрией и Италией: вечно синее небо смеётся над Италией, а весь мир смеётся над Австрией. И в Вене это не любят.

- Настоящая государственная измена, – ответил он; вокруг его глаз залегли лёгкие морщинки, и она поняла, что худшее уже позади. Он также спросил: - Разве ты не обещал кофе?

- Подать?

- Да, прошу. Чтобы можно было подумать. Я просто не допущу этого. Особенно сейчас, когда другие страны тоже так благосклонно относятся к моей монографии.

 соблазнительно распространялся аромат кофе. Если у покоя и есть запах, подумала Хельга, то это может быть только кофе. Бертель сделал первый глоток и щурился, как кот на полуденном солнце. - Теперь всё в порядке, – подумала она, но Бертель заявил:

- Я поеду туда.

- Куда?

- В Вену, в министерство. Беру с собой все пресс-релизы из-за границы. Посмотрим. У меня смутное предчувствие: их ужалил мерзавец, мерзавец, но не тот.

- Не будь таким грубым и не говори таких вещей в министерстве, ради Бога, сдержись, даже если будет трудно. Покажи свою самую обаятельную сторону, она у тебя тоже есть – подумала она. - Конечно, ты прав. Ты не можешь всё терпеть. Иди туда, я тоже имею это в виду. Или тебе сначала к Зевсу?

- Зевс от Зевса. К тому же, я ему не пара. Лучше иди. Привет, я здесь, почему и кто тебя дезинформирует?

- Лучше не зацикливайся на финансовой стороне – увещевала она его. - Ты хорошо зарабатываешь, так и говори, даже если это неправда. Слава богу, тебе не нужно полагаться только на университет.

- Речь идёт о принципе. Если международное научное сообщество признало важность моих исследований, то мне должны платить столько, сколько принято здесь, в стране.

Хельге было знакомо упрямство и мужское слово - принцип Она была бессильна против него. Молча она убрала чашки со стола.

- Чемодан вон там — сказала она. - Помочь? Зная тебя, ты сейчас едешь ночным поездом. Уверена, билеты у тебя уже в кармане? -

Наполовину виноватый, наполовину довольный, он кивнул и сказал: - Спасибо, справлюсь.

Пока он собирал вещи, в голове проносились тысячи мыслей. В Вену. Из-за Хольцапфеля, Зевса и финансовых порезов. Со временем в его голове всплывало всё больше воспоминаний о детстве, тесно связанном со столицей. Почему он действительно хотел туда поехать? Чтобы снова увидеть этот город, Дунай, Штеффель? Не столько в соборе Святого Стефана, сколько в министерстве, где он хотел изложить свою позицию. Да, именно так. Он был очень далеко, когда слишком подробно осматривал рубашку, которую должны были подарить путешествующему лорду.

***

Вена. Это было давно, в первую зиму после войны. Тогда он ещё был одним из тех, кто любит брюки. Мать привезла его сюда, к бабушке, потому что в столице распределение продовольствия было выгоднее, чем дома, в Инсбруке. Тогда всё вращалось вокруг распределения.