Читать книгу 📗 "Блудные братья - Филенко Евгений Иванович"

Прошедшие годы не оставили своих следов на смуглом скуластом лице индейца. Разве что жесткие вороные волосы стали еще длиннее, да поубавилось детской наивности в глазах.

– У тебя все хорошо, Кон-стан-тин, – с удовлетворением сказал Татор, поднимаясь из-за стола навстречу Кратову – Я это вижу. Я этому рад.

– На твоем корабле открылась вакансия второго навигатора? – Тот, поднял обе руки сразу, сделал удивленное лицо.

– Я нашел себе хороших навигаторов. Очень хороших, Кон-стан-тин.

– Неужели Джед?!

Татор, улыбаясь знакомой своей печальной улыбкой, отрицательно покачал головой.

– Я потерял Джеда из виду лет пять назад. Боюсь, старый медведь завербовался в страйдеры и улизнул из этой Галактики… У меня – молодые звездоходы. Совсем такие же, как и я тогда, на Уэркаф.

– Не буду вам мешать, – сказала Ольга Олеговна. – У меня такое ощущение, что сегодня предстоит нелегкий денек…

– Ты нам не мешаешь, мама, – возразил Кратов. – Никто здесь не станет бить друг друга по плечу, восклицать «А помнишь?..» и восторженно сквернословить. Но, – он слегка нахмурился, – у меня тоже сложные предчувствия.

– И все же я пойду и займусь кухней, – промолвила Ольга Олеговна.

Татор проводил ее слегка затуманившимся взглядом.

– Никогда бы не подумал… – сказал он и осекся.

– Что у такого громилы и урода, как я, мать окажется довольно молодой и сногсшибательно красивой женщиной? – усмехнулся Кратов.

– Примерно так, – признался Татор. Лицо его потемнело, как всегда бывало в минуты сильного смущения.

– Не очень хорошо это обсуждать даже с близкими друзьями, – сказал Кратов. – Но моя мама ведет двойную жизнь. Для меня и для Игоря она – заботливая курочка-наседка, раскинувшая крылья над цыплятками. И есть вторая половина ее жизни, в которую никто из нас не допущен. О которой я ничего не знаю и могу только строить фантастические догадки. Мне не известен ни один ее мужчина после ухода отца. Не могу поверить, что она все еще его любит. Отец был порядочный раздолбай и, по-видимому, таким и остался. Хотя бы потому, что отказался от такой женщины… Я лишь осторожно предполагаю, что у мамы все же есть тайный друг. Но не ведаю, кто он, что между ними происходит и чем закончится.

– Что мешает тебе спросить об этом?

– Не знаю. Может быть, оттого, что это не мое дело. Хотя… а чье же? Не понимаю, отчего я этого не сделал. Иногда я вообще с трудом понимаю людей. Например, себя. Я о многом боюсь спрашивать даже у самых близких… Нет, с инопланетянами все намного легче и проще. – Он тяжело вздохнул. – Итак, Эл? Я готов выслушать самые неприятные новости.

– Нет, Кон-стан-тин, – сказал Татор. – Ничего не произошло. В Галактике все спокойно – по крайней мере, до той степени, чтобы не требовалось твое вмешательство. Я не принес дурных вестей. Но заниматься воспоминаниями мы и впрямь не станем. Я пришел по делу.

– Тогда давай это дело на стол, – промолвил Кратов, усаживаясь. – А потом и повспоминаем чуток.

– В конце июля ты обратился в Корпус Астронавтов. Ты хотел зафрахтовать корабль с экипажем для частной исследовательской миссии. Это так?

– Все верно.

– Мой корабль называется «Тавискарон», – сказал Татор. – Это десантно-исследовательский транспорт класса «ламантин-тахион». – Выдержав паузу и не дождавшись от Кратова ни восторгов, ни недоумения, он счел за благо добавить: – Это раза в два больше, чем тот «анзуд», на котором мы с тобой летали на Уэркаф, но, разумеется, намного меньше пассажирских галатрампов. На нем можно высаживаться на поверхность любой планеты, будь то «голубой ряд» или «черный», или даже газовый пузырь вроде Юпитера. С равным комфортом на его борту можно коротать досуг в длительном космическом поиске. – Кратов продолжал безмолвствовать, и Татор закончил с нотками отчаяния в голосе: – Тавискарон – это имя индейского божества холода и мрака. Было бы странно, назови я свой корабль как-то иначе. Но внутри него всегда тепло, а помещения прекрасно освещены.

– Удивительно, – сказал Кратов. – Все эти годы я хотел спросить, но никак не подворачивался случай: тот корабль, что доставил нас на Уэркаф, тоже имел свое имя?

– Официально – только бортовой номер, – ответил Татор в некотором замешательстве. – Но в своем кругу мы иногда обращались к нему по имени.

– Как же?

– По-разному. Я предпочитал имя «Пернатый ныряльщик», разумеется – на родном языке, а Джед… – Татор смущенно хмыкнул. – В зависимости от настроения Джед именовал его то «Свистолет», то «Ночной горшок с дристогонным приводом», а то и «Локомотив на пердячем пару»…

– Да-да, припоминаю… А есть ли на твоем корабле просторные грузовые отсеки? – спросил Кратов.

– На «Тавискароне» четыре грузовых отсека, – торжественно произнес Татор. – В одном из них ты с большим удобством разместишь своего летающего зверя – если, разумеется, решишь взять его на борт в качестве пассажира. В другом ты установишь перечисленную в твоей заявке аппаратуру. – Он вдруг оживился: – А еще два резервных отсека мы сможем употребить под контрабанду!

– Никогда бы не подумал, что небеса пошлют мне своего ангела в образе звездохода-индейца, – сказал Кратов в сторону.

– Экипаж состоит из трех навигаторов, включая меня, двух инженеров и одного медика, – сказал Татор. – Не знаю, зачем нам медик, но Корпус Астронавтов настоял на своем. Все они согласны отработать за обычное вознаграждение в полторы тысячи энектов. Что касается меня, то мне будет достаточно твоей благодарности. Так что мы тебя отнюдь не разорим… Я не понимаю, – снова помрачнел он. – Ты рад моему предложению или нет?

– Да, конечно же, я рад! – страдающим голосом ответил Кратов. – То есть я настолько рад, что не верю своему счастью. У меня нынче день хлопот, и я с ужасом думаю о том, не исчерпан ли твоим «Тавискароном» лимит моего везения на сегодня…

Из кабины гравитра, только что камнем упавшего на посадочный пятачок в самом сердце сада, выкатился колобком шоколадный от бразильского загара Мануэль Спирин. Над ним витали ароматы крепкого кофе с коньяком и пахучих сигар. Отступив на шаг, он галантно предложил руку, на нее с готовностью оперлись, и появилась Рашида, в такую рань уже свежая, ослепительно красивая, в новом малиновом платье-пелерине и с новой прической, напоминавшей застывший язык удивительного черного пламени.

– Смысл термина «длинное сообщение», душа моя, – продолжал объяснять Спирин, – ясен уже из названия. Это такой информационный пакет, который не может быть втиснут в одно вместилище ввиду выдающейся сложности и значительного объема.

– Наши мозги – не самое подходящее вместилище, – небрежно бросила Рашида. – Они, случается, умирают вместе с хозяином.

– Я горд самой мыслью находиться рядом со столь очаровательным вместилищем. И, боюсь, у ЭМ-зверя не было выбора…

– Он мог бы накинуться на когитр.

– Боюсь, ЭМ-зверь не знал, что такое «когитр». И не подозревал, что означенное биотехническое устройство, ничем специфическим среди прочих деталей корабельного интерьера не выделяющееся, вообще обладает каким-то вместилищем, пригодным для хранения информации. Э… здравствуйте, сударь!

Кратов церемонно поклонился. Рашида приблизилась к нему царственной поступью, привстала на цыпочки и поцеловала.

– Угадай, зачем я здесь, – шепнула она.

– Не нужно быть провидцем, – криво усмехнувшись, сказал Кратов. – Ты явилась представиться моей маме в качестве будущей невестки.

– Кратов! С тобой скучно…

– Могла бы прежде спросить моего согласия.

– Еще чего! Это тебе не Галактика. Здесь мы сами выбираем мужчин себе и отцов своим детям.

– А вы, доктор Кратов, знаете, что такое «длинное сообщение»? – спросил Спирин.

– Знаю, – терпеливо промолвил Кратов. – Вы, спасибо, объяснили еще в прошлую нашу встречу.

– Больше всех перепало, очевидно, Ертаулову. А вам – меньше всех. Поэтому синдром «ментального просачивания» у вас практически не наблюдается.