Читать книгу 📗 "Я - Товарищ Сталин (СИ) - Цуцаев Андрей"
Он достал из кармана медальон Екатерины Сванидзе и сжал его в руке. Ее взгляд напоминал ему о цене его действий — о Якове, Василии, Надежде, о будущем, которое он хотел изменить. Он не был Сталиным, но каждый шаг приближал его к той грани, которую он боялся переступить. На столе лежал небольшой деревянный ящик с грузинскими орнаментами, найденный в шкафу. Он открыл его, обнаружив старые письма, написанные на грузинском, и фотографию молодой женщины, похожей на Екатерину, но с другим выражением лица. Он отложил ящик, решив разобраться с ним позже. Завтра его ждали уже новые доклады, новые интриги, новые решения. Он должен был подготовиться.
Глава 9
Зубалово, июль 1925 года
Летнее солнце заливало сад в Зубалово золотистым светом, отражаясь в спокойной глади пруда, где ивы лениво покачивались под легким ветром. Яблони и вишни, усыпанные молодой листвой, отбрасывали тени на гравийную дорожку, а воздух был пропитан ароматом фруктов и цветов. Сергей сидел на веранде, держа в руках письмо от Кагановича, в котором тот описывал положение на Украине.
Но мысли о политике отступали перед семейной тревогой. Вчера Надежда сообщила, что Яков, которому только исполнилось семнадцать, закончил школу, но отказался поступать в техническое училище на Пречистенке, о котором мечтал. Вместо этого он объявил, что женится на своей однокласснице, Зое Гуниной, и скоро уезжает с ней в Ленинград. Эта новость ударила Сергея, как молния, — не только из-за внезапности, но и потому, что он видел в этом первую трещину в семейном фундаменте, который он так старался укрепить.
Кремль тоже не давал покоя. Зиновьев и Каменев, объединившиеся в «новую оппозицию», набирали силу. Их резолюции на партийных собраниях в Ленинграде и Москве обвиняли Сергея в «бюрократизации партии» и «отходе от ленинских принципов». Он знал из истории, что их союз был хрупким, но опасным, особенно с учетом того, что остатки сторонников Троцкого могли к ним примкнуть. Его сеть лояльных людей — Каганович на Украине, Ежов в Поволжье, Шверник на Урале, Фрунзе в армии — работала, но каждый шаг, тут, в Москве, требовал ювелирной точности.
Он сложил письмо Кагановича и спустился в сад, где Василий, в легкой рубашке и кепочке, наброшенной набекрень, строил очередную «крепость» из веток и камней у беседки, увитой засохшим плющом. Его светлые волосы блестели на солнце, а лицо светилось энтузиазмом, как у ребенка, который верит, что весь мир принадлежит ему.
— Папа! — крикнул Василий, заметив Сергея, и помахал рукой, держа в другой блестящего черного жука, которых он обожал ловить. — Смотри, я сделал ров! Теперь никакой танк не пройдет! Хочешь помочь?
Сергей улыбнулся, чувствуя тепло, которое Василий всегда в нем вызывал. Он присел рядом, взяв толстую ветку и вбивая ее в землю, чтобы укрепить «стену».
— Хороший ров, — сказал он, подмигнув. — Но крепости без солдат не держатся. Расскажи, кто твой генерал?
Василий засмеялся, показывая жука, который пытался уползти из его ладони.
— Вот он! Генерал Жук! — сказал он. — Он самый смелый! А еще я хочу башню, как в Кремле!
Сергей рассмеялся, его смех был искренним, что удивило его самого. Он начал рассказывать Василию о настоящих крепостях, о том, как они строились из камня и стали, но его мысли были с Яковом. Он знал, что должен поговорить с ним, пока ситуация не вышла из-под контроля. Надежда, появившаяся на веранде с корзиной спелых яблок, посмотрела на него с тревогой, ее серое платье слегка колыхалось на ветру.
— Иосиф, — сказала она, ставя корзину на деревянный стол, покрытый белой скатертью с вышитыми ромашками. — Яков в своей комнате. Зоя с ним. Они говорят о свадьбе и Ленинграде. Я пыталась его отговорить, но он… он упрямый, как ты. Поговори с ним, но, пожалуйста, не дави. Он и так на грани.
Сергей кивнул, чувствуя, как внутри закипает смесь тревоги и раздражения. Он поднялся на второй этаж, где Яков сидел за небольшим столом. Рядом стояла Зоя Гунина — худенькая девушка с длинной темной косой, одетая в простое голубое платье. Книга о паровозах, которую Яков так любил, лежала закрытой, а на столе были разбросаны листы бумаги с записями — судя по всему, планы их отъезда. Яков посмотрел на Сергея, его худое лицо было напряженным, глаза горели упрямством, но в них мелькала тень неуверенности.
— Яков, — начал Сергей, садясь на стул напротив и стараясь говорить спокойно, с привычной для Сталина сдержанностью. — Надежда рассказала мне. Ты закончил школу, но не идешь в училище. И… свадьба? Это серьезный шаг. Почему ты так спешишь?
Яков сжал кулаки, его взгляд скользнул по Зое, которая стояла рядом, слегка теребя край платья. Он глубоко вздохнул, словно собираясь с силами.
— Я решил, отец, — сказал он, его голос был тихим, но твердым. — Я люблю Зою. Мы хотим жить своей жизнью, не здесь, не под твоим диктатом. В Ленинграде я найду работу, может, на заводе. Училище… это не для меня сейчас.
Сергей почувствовал, как раздражение нарастает, но подавил его, стараясь говорить мягче, чем привык настоящий Сталин.
— Яков, ты мечтал о паровозах, — сказал он, указывая на книгу, чья потрепанная обложка лежала на столе. — Ты хотел быть инженером, строить будущее страны. А теперь бросаешь все ради свадьбы? Женитьба не должна быть необдуманной. Ты мой сын, и я хочу, чтобы ты думал о своем будущем.
Яков нахмурился, его глаза вспыхнули гневом, и он встал, его худые плечи задрожали.
— Ты всегда говоришь о будущем! — выкрикнул он, его голос сорвался. — О партии, о стране, о том, что я должен! Но ты никогда не спрашивал, чего хочу я! Зоя — это мое счастье. Я не хочу быть как ты, сидеть в кабинетах, играть в эти игры! Я хочу жить своей жизнью!
Зоя шагнула вперед, ее голос был мягким, но решительным, как у человека, который знает, за что борется.
— Иосиф Виссарионович, — сказала она, глядя Сергею в глаза, ее коса слегка качнулась. — Мы с Яковом любим друг друга. Мы не хотим ссориться с вами. Но мы решили. В Ленинграде я могу работать учительницей, а Яков найдет место на заводе. Мы справимся, мы уже не дети.
Сергей посмотрел на нее, чувствуя, как ее решимость контрастирует с его собственными сомнениями. Он знал из истории, что Яков действительно женился на Зое Гуниной в 1925 году, и их брак стал первым шагом к его отчуждению от семьи, к трагедии, о которой Сергей читал в книгах. Он хотел изменить эту судьбу, спасти Якова от боли, но понимал, что давление может только усугубить раскол.
— Зоя, — сказал он, стараясь говорить мягче, — я не сомневаюсь в ваших чувствах. Но Яков — мой сын, и я хочу, чтобы он получил образование, стал кем-то. Ты понимаешь, что вас ждет? Жизнь у вас будет тяжелой.
Яков шагнул вперед, его лицо покраснело от гнева, голос дрожал от эмоций.
— Ты не понимаешь! — выкрикнул он. — Ты думаешь, что можешь все контролировать — меня, Зою, партию! Но я не твоя пешка! Мы уедем, и ты не остановишь нас! Я не хочу твоей помощи, твоих училищ, быть твоей тенью!
Сергей почувствовал, как сердце сжалось. Он хотел крикнуть, приказать, как сделал бы настоящий Сталин, но знал, что это только оттолкнет Якова. Он встал, его голос стал тише, но тверже, с ноткой боли, которую он не смог скрыть.
— Яков, ты мой сын, — сказал он, глядя ему в глаза. — Я не хочу, чтобы ты потом жалел. Если ты уедешь, я не смогу тебя защитить. Не ради меня, ради себя. Подумай еще раз. Не спеши.
Яков отвернулся, его плечи дрожали, словно он боролся с собой. Зоя взяла его за руку, ее взгляд был полон решимости, но в нем мелькнула тень сочувствия.
— Мы подумаем, Иосиф Виссарионович, — сказала она тихо. — Но мы уже решили. Мы хотим быть вместе.
Сергей кивнул, понимая, что дальнейший спор бесполезен. Он вышел из комнаты, чувствуя, как внутри растет пустота, как будто часть его мира рушится. На веранде его ждала Надежда, ее лицо было бледным, глаза полны тревоги. Она сидела за столом, накрытым для обеда. Она смотрела на него, теребя край скатерти.
