Читать книгу 📗 "Другая жизнь. Назад в СССР-2 (СИ) - Шелест Михаил Васильевич"

Однако техники рисования не прибавилось и мне однажды стало понятно, что я плохо рисую. Что можно научиться рисовать лучше и карандашом, и красками. Совершенству, как говорится, нет предела. Вот я и начал совершенствоваться, купив, когда появились деньги, настоящий, хоть и подержанный мольберт, краски и кисти. Просто пошёл в институт искусств и спросил, нет ли чего на продажу? Оказалось, что есть.

Хотя, нет, не просто так пошёл. Подтолкнул меня на этот поход «мой внутренний голос». Да ещё посоветовал взять свои рисунки, чтобы показать специалистам и спросить совета, поступать ли на художественный факультет и продолжать развиваться в этом направлении, или забросить сразу, дабы «не плодить сущности» своим «никчёмным творчеством».

Но начал я с вопроса о подержанном мольберте. Прямо так и спросил вахтёра: «Сказали, что продаётся мольберт. Где найти преподавателя Жоголева? Не уходил ещё?»

Вахтёр удивлённо вскинул брови и поинтересовался, «кто это мне сказал»? Я ответил: «Друзья тут учатся». Вахтёр хмыкнул и предложил пройти на кафедру и там узнать, где теперь Жоголев Николай Павлович.

— Занятия вроде закончились, но он не выходил. В студии может быть…

— Понятно, сказал я, — и двинулся вверх по лестнице.

— Знаешь, куда идти-то? — спросил вахтёр.

— Знаю, — сказал я, имея в виду память «предка»…

Николай Павлович на кафедре обсуждал работы какого-то студента. Лето — время выездных пленэров, а осень — время сдачи практических работ. Вот Николай Павлович и знакомился с работами двух студентов, побывавших, как я начинал понимать из разговора, на Курилах.

Преподавателю было на вид около пятидесяти, студенты походили на старшекурсников.

— Ну, что сказать, молодцы, но работы ещё много. Я бы остановился на этом и этом видах. Они наиболее удачные по композиции, да и рыбацкая тема сейчас актуальна. Выставочные работы. А эти этюды тоже доработаете. Судить о них ещё рановато.

Тут преподаватель увидел меня, скромно стоящего у двери.

— Вам что, молодой человек? — спросил Жоголев.

— Мне в крайкоме партии посоветовали обратиться к вам за консультацией по поводу моих работ.

— В крайкоме партии? — Жоголев нахмурился. — Кто именно?

— Пырков Станислав Куприянович…

— Пырков? Ко мне? А что у вас за работы?

— В основном — графика. Моя стенная газета победила весной на всесоюзном конкурсе…

— Стенная газета?

Недоумение и непонимание происходящего так и лилось с лица преподавателя. Потом оно вдруг резко прояснилось и расправилось от морщин.

— А-а-а… Так ты тот Михаил, который нарисовал к девятому мая стенгазету? Да-да-да… Смотрел я её. Очень необычная работа!

Он обернулся к студентам.

— Очень необычная! Выполненная тушью методом точечной штриховки. Текстура поверхностей танков и самолётов — удивительно правдоподобна. И прорисовка мелких деталей изумительная. Я рад, что ваша работа, молодой человек, была оценена по достоинству. Очень рад! Поздравляю!

Он шагнул ко мне и протянул для рукопожатия ладонь. Я пожал.

— И с чем вы пришли теперь? — спросил Жоголев с нескрываемым интересом.

— Э-э-э… Да, я тут был на слёте наших скалолазов под Находкой и набросал несколько видов. Тоже графических. С краской я не особо дружу… Можете их посмотреть?

— Да-да… Конечно-конечно…

Жоголев показал на большой стол.

— Сюда свою папку кладите и доставайте работы. Мы их вместе и посмотрим. Я тоже увлекаюсь графикой и готов поделиться опытом и дать советы.

Я сделал, как сказал Жоголев и рисунки с моими альпинистками-скалолазками пошли по рукам.

— М-м-м… Вы, как я понимаю, ещё школьник? Выпускной класс?

— Да,- коротко ответил я.

— Хм! Работы очень приличные, хотя видно, что школы у вас нет. Художественной, я имею ввиду, школы, да. Однако, есть стиль и объём. Да-а-а… Стиль и объём.

Он задумался.

— Да-а-а… Стиль и объём. Удивительный объём. Да… И жизнь! Да, молодые люди? Какая в этом взгляде жизнь!

Молодые люди согласились кивками голов. Лица у них были растерянные.

— И опять… Потрясающая прорисовка мелких деталей!

Жоголев посмотрел на меня.

— Вы, молодой человек, — приходите через год сюда. — Я с удовольствием возьму вас в студенты. Но вам придётся немного подналечь на работу с цветом. Цветопередача хромает, да.

Это я показал пару своих экспериментальных работ в гуаши.

— Нет основы и понимания работы с краской, а это необходимо при поступлении и, особенно, при учёбе. Но, думаю, у вас должно получиться.

— Я ещё и не работал толком с краской, — пожал плечами я. — У меня и этюдника нет. Купить надо. И мольберт.

— У нас есть кое-что в запасниках. Кое-кто приходит, поучится и бросает. Некоторые потом возвращаются, отслужив армию.

Преподаватель обвёл взглядом своих студентов. Один из них, самый старший, улыбнулся.

— А кое-кто и имущество оставляет.

— Я готов выкупить, — сказал я.

Жоголев вскинул брови.

— Мы чужим не торгуем. Но во временное пользование дать можем. Собирай рисунки и пошли.

Так первого сентября я получил во «временное пользование» мольберт и этюдник, которые с трудом допёр до дома. В этюднике имелся не очень пользованный набор масляных красок и кисти, чему очень обрадовался, ха-ха, отец. Краски я пока пользовать не собирался, а вот папа грозился в сегодня уйти на пленэр, и ушёл-таки. У мамы сегодня были занятия с заочниками и папа посвятил первую половину сегодняшней субботы себе.

Так я шёл домой, вспоминая прожитое, думая о настоящем и мечтая о будущем, когда возле сорок восьмого дома меня сзади окликнули:

— Эй, пацан! Погоди!

Я обернулся. Ко мне спешным шагом подходили четверо парней. Скорее всего они были старше меня. Мне так показалось.

— Чего вам? — спросил я, понимая, что нужен я им только для одного, и от этого осознавая опасность получить по голове, чего мне сильно не хотелось. Всё-таки я не супермен, чтобы с четверыми сразиться и не получить ни разу по тыкве.

— Близко не подходите, я заразный. Чумкой болею.

— Чего? — не понял первый, но группа резко остановилась.

— Какой чумкой? Чо гонишь! Ты Светку провожал! Я видел!

— Ну и что! Она тоже болеет! Нас коты заразили! Она приходила мне сообщить, что надо ложиться в больницу. Вот спешу домой собирать вещи.

— Да он точно гонит! — обратился к напарникам первый.

Он был мордат, высоким ростом не отличался, а потому казался полным. Его неопрятные волосы торчали как-то клочьями.

— После моря, что ли не мылся и не расчёсывался? — подумал я.

На «мордатом» были надеты тренировочные штаны «треники» с вытянутыми коленками, кеды, какая-то вылинявшая от стирок рубашка, висевшая краями «на выпуск».

Остальных я не разглядел, потому что «мордатый» сделал рывок вперёд, пытаясь ударить меня сразу несколько раз.

— Хорошие удары, — оценил я машинально, делая уклон в левую сторону и насаживая его селезёнку на носок кеда не высоким боковым ударом.

«Мордатый" сложился в животе, а я пробил ему в голову левой ногой снизу, попав куда-то в нос. Бил не носком, а по футбольному, но не со всей силы, а полегоньку. Так, что он даже не отлетел. Я контролировал удары и контролировал трёх других гавриков, которые, постояв в замешательстве, кинулись на меня. А я кинулся от них вдоль длинного многоподъездного 'сорок восьмого».

Сразу за домом шёл «козьей тропой» крутой гористый спуск к моему дому, но сбегать по ней я не хотел. Можно было дать «круголя» вокруг дома и оторвавшись от преследователей, бегом достичь родного порога, но у меня вдруг возник другой план и я нырнул в последний подъезд, бывший по счёту первым.

Самый первый бежавший за мной получил сначала открывшейся дверью в лоб, а потом и от меня ногами в живот и в голову. Освободив дорогу третьему, второй отполз в сторону. Третий, не успев махнуть руками, получил, точно так же, сначала ногой в живот, а потом серию в прямых бороду и отошёл, приходя в себя.