Читать книгу 📗 "Другая жизнь. Назад в СССР-2 (СИ) - Шелест Михаил Васильевич"

Получился такой, вполне себе, неплохой комикс. Хотя я рисовал картинки чёрной тушью, они мне казались очень динамичными и оттого очень живыми. Преподаватель Жоголев показал мне лично, как правильно создавать объёмный графический рисунок, плюс я сходил на несколько его лекций. А когда я рассказал ему, что хотел бы нарисовать несколько картинок для своей знакомой японской девушки в память о проведённом с ней времени в лагере «Океан» в стиле японских комиксов, Жоголев задумался.

— Да, ты не простой парень, если тебя допустили к японским товарищам. Я слышал про этот приезд. От Пыркова и слышал. А ты, значит, там побывал? И, наверное, свои работы выставлял? Точно! Смотрел я твоих скалолазок. Точно — смотрел! Думаю ещё, где же я их видел. У тебя очень необычный стиль рисования. Кхм… Значит эта девушка, играющая в теннис и бадминтон, — твоя знакомая японка?

Я кивнул.

— Очень интересно. И ты хочешь нарисовать комикс, или японскую мангу?

— Хотел бы нарисовать, как рисуют японцы. У меня есть три книжки с их комиксами.

— Мангами! — поправил меня Жоголев. — У японцев это называется «манга» и они, эти «манги», отличаются от европейских комиксов. У японцев свой стиль, основанный в основном на так называемом «аниме». И чтобы картинки превратить в настоящую мангу тебе придётся постараться. Но если у тебя, ты говоришь, есть книжки с мангами, это уже большая часть дела. Я интересовался японской графикой и вообще изучал японское графическое искусство. И даже читаю на эту тему лекции. Мы, дальневосточники, обязаны знать и китайские, и японские традиционные рисунки. Так что тебе, м-м-м, а возможно и мне, можно сказать, повезло, что мы познакомились. Я вижу в тебе перспективу.

Жоголев рассказал мне, как выбрать образ главного героя, как написать сценарий истории, как выполнить раскадровку, и у меня на листах формата «А-4» стала рождаться история — настоящая японская манга. Причём, с права налево, как и заведено в японских книжках и с японскими иероглифами.

Сходство со мной у главного рисованного героя было минимальным, а вот сходство рисованной японской девочки с Тиэко усматривалось очень хорошо. Как, впрочем, сходство и других, второстепенных, персонажей моей истории с оригинальными участниками событий этого лета.

Первой полноценной читательницей моих комиксов стала Татьяна Федосеева. Она начинала картинки смотреть, она и дала первую оценку.

— Во! — показала она мне два своих больших пальца и разразилась выразительной тирадой из набора междометий и непередаваемых сленговых выражений.

Татьяна мне всегда нравилась. Она своими повадками и темпераментом немного походила на маленькую разбойницу из сказки «Снежная королева», но очень неплохо училась — была почти отличницей — и имела почти примерное поведение, только сильно материлась в кругу друзей. И если бы не Светлана с Тиэко, я бы, наверное, в неё влюбился. Но Татьяной я точно не рассматривался, как «объект страсти», она была влюблена в Тиханова Андрюху, и поэтому наше общение с ней имело чисто дружеский и стабильный характер.

[1] Сэмпай (яп. букв. «товарищ, стоящий впереди») и кохай (яп. букв. «товарищ, стоящий позади») — японские термины, описывающие неформальные иерархические межличностные отношения, общепринятые в организациях, кружках, клубах, школах и на предприятиях Японии.

Глава 27

— Тебе пришёл вызов, в Японию на международную художественную выставку, — сказал куратор.

— Э-э-э… Мне? — искренне удивился я. — На какую художественную выставку?

— На международную! Я не понятно выразился, что ли⁈

Куратор был хмур и недоволен.

— Соберёшь свои работы и привезёшь в картинную галерею.

— Какие работы? — всё ещё находясь в трансе от услышанного, спросил я.

— Все, — коротко бросил «инструктор крайкома КПСС».

— Все, — это много. На автобусе я не довезу. Машина нужна.

— В основном их интересуют картинки японских детей, которые ты рисовал этим летом. В Токио с этого года открылся международный музей, где создана постоянная экспозиция русской живописи. Вот там и появились твои картинки, которые ты подарил японским детям. Хозяйка музея Йоко Накамура возжелала приобрести все твои картины из этой серии.

— Ну, этих немного, — сказал я, задумчиво почёсывая затылок. — Но я не хотел бы их продавать…

— Правильно! Надо подарить!

— С хера ли⁈ — вырвалось у меня. — Ой! Извините, товарищ капитан!

— Да ничего-ничего. Нормальная реакция советского мальчишки.

— Мне они тоже нравятся. Эти картинки. И кому они нужны в музее? Вы смеётесь, что ли?

— Это не мы смеёмся. Нам нисколечко не до смеха. Эта Йоко Накамура поставила на уши Союз Художников СССР, ищя тебя, где, естественно, и слыхом не слыхивали ни про какого Шелеста Михаила. Хорошо, что у этой Накамуры были твои точные паспортные данные. Ты это зачем японцам даже серию и номер своего паспорта дал?

— Тиэко попросила. Сказала, что для почтового перевода или посылки нужно.

— Какого почтового перевода? — нахмурился куратор. — Валютного, что ли?

— Я думал, перевод — это бандероль какая-нибудь, типа пластинки.

Куратор отмахнулся.

— Короче! Паспорт тебе готов. Вези картинки на экспертизу в галерею, и собирайся. До открытия, млять, твоей персональной выставки осталось три дня.

— Да вы охренели⁈ — выскочило у меня. — В чём я поеду? Вот так?

Я растопырил руки, как артист «Крамаров» в «Джентльменах удачи», когда ему сказали бежать в трусах и в майке по дорогам «общего пользования». На мне были надеты прошлогодние школьные брюки синего цвета, уже чуть-чуть коротковатые мне, рубашка в мелкий цветочек и длинным воротником лежащем на сером полувере. На ногах были надеты мои вечные неубиваемые «Саламандры».

Я был вызван в «Серый Дом» — управление КГБ, расположенное на Улице Двадцать Пятого Октября. «Инструктор крайкома КПСС» обитал в просторном кабинете с двумя столами на втором этаже. Поэтому я и назвал его «товарищем капитаном» и он не поправил меня, а значит, я угадал. Молод он ещё был для майора. Со званиями же всё просто: лейтенант — старший лейтенант — три года, старший лейтенант — капитан — ещё три, капитан — майор — четыре года. Тридцати лет «инструктору» ещё не было. Двадцать пять, или, от силы, двадцать семь. Значит, если старлей, значит я прибавил ему звезду, а он и не дрогнул лицом. Да — всё равно.

— Костюм прямо сегодня подберёшь, не проблема. У тебя же джинсовый костюм есть? И куртка приличная? Сапоги? Ботинки. В них и полетишь. А туфли, рубашку галстук и костюм, что сегодня выдадут, там оденешь. Его отдельно повезут.

— Где выдадут? — удивился я.

— Салон для новобрачных знаешь на «Цирке»?

Я покрутил отрицательно головой.

— Хотя, откуда тебе знать-то? — не дорос ещё до свадьбы-женитьбы… Короче, рисую.

Он нарисовал план, как найти «салон».

— Найдёшь там Марию Фёдоровну. Спросишь, тебя к ней отведут. Слушайся во всём и не спорь.

Я пожал плечами.

— Чтобы я спорил? — подумал я и спросил. — А деньги?

— Потом внесёшь.

— На долго поездка? — спросил я.

— Пока неделя. Там видно будет. Поедешь с двумя сопровождающими. Вернее, из союза художников представитель уже там. Полетишь с нашим человеком. Завтра утром к тебе заедет машина, отдашь ящики с картинами. Картины сфотографируют и сделают опись. Тебе ехать не надо.

— Вы же сказали…

— Я пошутил. Сейчас после салона едь домой и готовься к поездке. Маму и отца твоих мы предупредили.

— Они не против? — спросил я.

— Они не против, — кивнул головой «куратор».

А меня вызвали сегодня на первом уроке к директору, которая и сообщила, что меня срочно ждут в «Сером Доме». И я поехал, не заходя домой, правда портфель оставил у Светланы Яковлевны.

— Вылет в Хабаровск завтра в шестнадцать военным бортом. Вылет в Японию завтра же вечером в двадцать ноль-ноль на «Боинге семьсот двадцать семь» Японских аэролиний. Первым классом полетите. Фонд Накамуры платит. Твои ставки растут, малыш!