Читать книгу 📗 "Призраки Гарварда - Серрителла Франческа"

– Да, спасибо, что прочитали нам перевод, содержащийся в сноске, но я искал реального понимания. Двигаемся дальше…

– Сноска? Почему я этого не заметил? Но это всего лишь перевод. Он не рассказывает историю.

– Он не рассказывает историю, – как попугай, повторила Кади.

– Простите? – профессор обернулся.

Расстроившись, Кади потеряла осторожность и выдавала вслух слова Роберта так легко и естественно, словно они были ее собственными:

– Кумская Сивилла была пророком Аполлона. Она просила его даровать ей бессмертную жизнь, но забыла попросить вечную молодость, и поэтому ее желание стало проклятием.

Профессор сверлил ее взглядом из-за стекол без оправы, и, хотя его неприязнь была очевидна, Кади понимала, что хоть где-то дала верный ответ.

– Вы, вижу, немного поднапряглись, разыскивая справочный материал. Похвально.

Но Роберт еще не закончил, и Кади, соответственно, тоже. Она до смерти устала от того, что Хайнс постоянно ее недооценивает, даже если на этот раз она заслужила. Она продолжала:

– Да, это интересно, потому что аллюзия на идею бессмертия как вечной смерти повторяется в последней строфе первой части, начиная с шестидесятой строки, когда Элиот пишет: «Город-Фантом: В буром тумане зимнего утра…» и так далее.

– О, но вы ошибаетесь, – Хайнс просиял. – Строка шестьдесят отсылает к бодлеровским «Les Fleurs du mal», «Цветам зла», написанным в тысяча восемьсот пятидесятых. Это совершенно другой текст.

– Другой текст, но с той же идеей. «Цветы зла» – это сборник. Я о конкретном произведении «Les Sept Vieillards», или «Семь стариков», – уверенно транслировала Кади слова Роберта. – Элиот цитирует только первую строчку, но остальная часть стихотворения Бодлера описывает Париж как город, «где плывут кишащих снов потоки, где сонмы призраков снуют при свете дня…» [14]. Затем идет жуткая процессия из семи несчастных стариков, и Бодлер говорит: «Но верь, все эти семь едва влачивших ноги, семь гнусных призраков являли вечный вид!» Подобно Сивилле, которая просила бессмертия, но не вечной молодости, это еще один пример, где вечная жизнь предстает в образе ходячих мертвецов.

Губы профессора Хайнса по-прежнему кривились в снисходительной улыбке, но в глазах отражалась паника.

– Скажи, пусть сам посмотрит, если мне не верит, – закончил Роберт.

– Да, наблюдение хорошее, – Хайнс причмокнул, словно у него пересохло во рту.

«Спасибо», – мысленно обратилась к Роберту Кади.

– Pas de problème [15].

Профессор Хайнс продолжил:

– Двигаемся дальше. Сама поэма начинается строкой: «Апрель жесточайший месяц…» Что думаете по этому поводу? Да, Линдси?

Линдси была рослой симпатичной девушкой с высоко завязанным на затылке конским хвостом, одетая в свитшот волейбольной команды Гарварда.

– Я по специальности изучаю психологию и буквально недавно читала, что, по статистике, большее число самоубийств в месяц приходится на апрель.

Эрик покончил с собой, помнила Кади, двадцать шестого марта.

– Интересно, – произнес Хайнс. – Я бы поставил на период поближе к выпускным экзаменам.

Все, кроме Кади, засмеялись. Профессор дождался тишины и спросил:

– Есть гипотеза, почему так происходит?

– Есть мнение, что сезонные изменения влияют на серотонин или гормоны. Я не думаю, что кто-то знает наверняка, – ответила Линдси.

– Полагаю, Элиот представлял бы интерес для психологии. Как считаете?

– Определенно, – продолжала держать аудиторию Линдси. – Его мысли так рассеянны, он перескакивает из прошлого в настоящее, ссылаясь на разных поэтов, и рассказчик постоянно транслирует разнообразных персонажей, разные языки, разные голоса. По-моему, немного отдает шизой.

– То, что кажется спонтанным, или шизой, как вы выразились, Линдси, на самом деле блестяще продумано, пересмотрено и вносит свой вклад во всевозможные оттенки смысла. Гений под маской сумасшедшего, а не наоборот. – Хайнс повернулся к группе, но взгляд вперился в Кади. – У кого-нибудь есть еще идеи по поводу прочтения первой строфы? Каденс, вы проявили усердие, налегая на источники. Но позвольте поставить вас под удар. Почему бы нам не начать с вашей фирменной интерпретации первых десяти или около того строк? И помните, неправильных ответов не существует – на бо2льшую часть вопросов.

Студенты рассмеялись.

Кади начала читать поэму, которую впервые видела:

Роберт молчал; значит, придется отвечать самой. Кади медленно начала:

– Я думаю, автор считает апрель жестоким, потому что желает новому быть свободным от прошлого, но это не так. В принципе, не может быть. Смерть – часть весны.

Парень по имени Джефф вскинул руку и замахал ею с раздражающим энтузиазмом. Хайнс знаком разрешил ему говорить.

– Не согласен, – сказал Джефф. – Смерть здесь не окончательна. Он использует глаголы несовершенного вида, создавая ощущение постоянного движения, как жизненный цикл. Корни были дряблые, но он их венчает с дождем. Если жизнь возникает из смерти, то смерть – ложное явление. Жизнь вечна.

Хайнс одобрительно кивнул Джеффу, затем повернулся к Кади:

– Что скажете?

– Наверное, я трактую с обратной стороны, – произнесла Кади. – Жизнь – фальшива. Это просто ожившая смерть. Жизнь может возникнуть из смерти, но она не чиста. От останков мертвых никуда не деться. Смотрите, дальше автор пишет: «Зима нас греет, хоронит землю под снегом забвенья». Мы хотим прикрыть прошлое, вымарать, стереть. Но весна напоминает, что это лишь временное решение. Смерть все время лежит внизу, чтобы снова и снова подниматься. По-моему, эти строки выражают, что, если вы думаете, что жаждете смерти, на самом деле вы желаете, чтобы все вокруг обновилось.

– И Каденс выдает нам прочтение Элиота с точки зрения Тима Бертона, – перебил Хайнс. – Хороший спор, оба молодцы. Люблю здравые дебаты. Теперь поговорим о структуре…

Кади внесла вклад в обсуждение, не выставив себя полной идиоткой, а потому мысленно засчитала сегодняшний день победой и позволила себе отключиться до конца занятия. Она практически спала с открытыми глазами. К концу семинара Кади так отчаянно мечтала о сне, что почти ощущала, как ее обнимает пуховое одеяло.

Она уже собирала вещи, как Хайнс вдруг ее окликнул, поманив пальцем, словно маленького ребенка.

– Да? – Кади подошла, изо всех сил пытаясь выглядеть бодрой.

– Вы сегодня были необычайно разговорчивы.

– Я старалась.

– Полагаю, вы уже изучали «Бесплодную землю».

– Нет, поэтому было очень интересно. – Кади улыбнулась, надеясь, что капля вымученного энтузиазма сумеет скрыть ее изможденность.

– Вы бодлеровский стипендиат?

Кади поколебалась:

– Нет.

Профессор вздернул брови:

– То есть вы, новичок в изучении творчества обоих поэтов, и все же, прочитав слова «город-фантом», смогли не только уловить намек, но и прочесть по памяти строки из бодлеровского «Les Sept Vieillards»?

Кади молчала, как и голос в голове. Где Роберта носит? Пришлось импровизировать:

– В этом семестре у меня курс французской литературы, и мы проходим Бодлера. Поэтому, читая «Бесплодную землю», я уловила знакомое. Перепроверила догадку, когда готовилась к семинару.

– Но то, о чем вы сегодня рассуждали, было целиком и полностью из вашей собственной головы?

– Да.

– Почему мне кажется, что вы меня обманываете?

«Потому что я и обманываю», – подумала Кади.