Читать книгу 📗 "Одного поля ягоды (ЛП) - "babylonsheep""
К этому времени они подошли к кабинету учителя трансфигурации. Дамблдор достал руки из карманов и постучал длинным пальцем по ручке двери, и Том услышал щелчок перекидных выключателей, скользящих в запорном механизме. Он внутренне дивился невербальной, беспалочковой магии Дамблдора. Эта дверь была защищена от обычного Алохомора из учебника. Это было больше похоже на чары, которые можно найти в замках премиальных сундуков с незримым расширением.
Кабинет Дамблдора был круглой формы, расположившись в основании одной из многочисленных башен Хогвартса. Полки, простирающиеся по стенам, содержали ряды и ряды замысловатых магических приспособлений: вращающиеся волчки, армиллярные сферы, ожившие глобусы, хронометры, метрономы и барометры. Книжный шкаф позади стола Дамблдора хранил коллекцию древних на вид томов с потрёпанными корешками из всевозможных видов экзотической кожи, а также несколько свитков и глиняных дощечек.
Высокое окно, выложенное ромбовидными стёклами, в глубине комнаты выходило на заснеженный двор, а возле окна на золотой жёрдочке отдыхала большая птица с красными перьями, отливающими тёплым, масляным золотом в длинном хвосте и хохолке. Птица спала, уткнув голову в грудь.
«Феникс, одно из самых редких магических существ, — заметил Том. — Интересно, значит ли что-то то, что у Дамблдора есть феникс, а у моей волшебной палочки сердцевина из пера феникса. У нас есть общие магические способности? Станем ли мы когда-нибудь равными по силе? Немного найдётся волшебных существ столь же могущественных, как фениксы, хотя их магия обычно сосредоточена на исцелении и долголетии».
— Пожалуйста, присаживайся, Том, — сказал Дамблдор, усаживаясь за столом. Он показал на потрёпанное кресло, стоящее перед ним, обитое мягким синим бархатом с узором из движущихся облаков. — Какой ты любишь чай?
Том сел, поправляя мантию, чтобы не раздавить Арахиса:
— С лимоном, если это хороший сорт. А если нет, то с молоком и сахаром. Меня никогда не прельщало послевкусие ферментированной грязи.
— Ты слишком юн, чтобы иметь настолько разборчивый вкус, — заметил Дамблдор.
Он вытащил свою палочку из рукава и постучал по столу. На нём появился серебряный поднос, на котором стояли обычный белый чайный сервиз Хогвартса из костяного фарфора, украшенный золотым ободком и школьным гербом на боках чашек, сахарница, заварочный чайник и молочник. Со взмахом палочки чайник взмыл и начал разливать чай над левитирующим ситечком для заварки.
Том заметил, что он не только не произносил заклинание, но и не делал движение «рассечь воздух и взмахнуть», которому их учили на занятиях. Это было доказательством, что не нужны были слова и взмахи волшебной палочкой — или даже палочка, — чтобы колдовать. Конечно, он знал это и до того, как попал в Хогвартс, но он думал, что это умение распространялось только на тех, кто был Особенным, а среди них Том был Самым Особенным. Как бы ему ни противно было признавать, даже в уединении собственных мыслей, возможно, у Дамблдора тоже была толика Особости.
Только почему-то он прятал свою Особость, как будто ему нравилось быть простым скворцом из тысячи в стае. Том не мог даже представить, почему.
— Я не вижу никаких причин, чтобы делать вид, что мне нравится вкус кипячёной грязи, — сказал Том. — Это лишь способствует тому, что люди, которые покупают дешёвый чай, продолжат его покупать. И знаете, сэр, я не могу сказать, что меня прельщает мысль потворствовать негативному поведению, — он принял чашку, которая приплыла на его сторону стола, сопровождаемая блюдцем ломтиков лимона. — В библиотеке я нашёл книгу об уходе и обращении с нюхлерами, и она показалась мне дельным, практичным советом.
— Но ты забываешь, Том, что нюхлеры не люди, — сказал Дамблдор, опрокидывая ложку за ложкой сахар в свою чашку. — То, что работает на одном виде, не всегда подходит другим.
— Так ли, сэр? — спросил Том. — Я читал, что Министерство магии считает кентавров «нелюдьми». У них даже есть Отдел контроля магических популяций, чтобы заниматься ими. Я пока не начал курс ухода за магическими существами, но мне кажется, что достаточно самонадеянно решать, кого считать человеком, а кого — нет. Но, опять же, я всего лишь посторонний, который узнал про волшебный мир несколько месяцев назад, откуда мне знать?
Ему было легко войти в роль непредвзятого маленького школьника с широко раскрытыми глазами, скромного ученика, который рвётся впитывать мудрость изо рта учителя. Профессор Слагхорн больше всех преподавателей обожал его представления, хотя он не имел ни малейшего понятия, что это была самая что ни на есть инсценировка. Гермиона, которая спорила с ним в словах и письмах, называла эту его сторону своим адвокатом дьявола.
Пронзительные глаза Дамблдора смотрели на него из-за ободка чайной чашки:
— Ты умный мальчик, Том. Я уверен, что ты можешь для себя определить, что делает человека человеком, а что — нет.
И вот пожалуйста. Дамблдор однозначно не был похож на профессора Слагхорна. Слагги был слабовольным простаком, несмотря на его талант к зельеварению и налаживанию связей. Но Дамблдор лишь прикидывался, что он слаб и бесполезен, и он бы точно не позволил называть себя «Дамблс».
По крайней мере, не кому-то вроде Тома.
Том не мог решить, должен ли он уважать Дамблдора за то, что у него есть характер.
— Я поддерживаю право на самоопределение, сэр, — ответил Том, сдерживая мускулы своего лица от подёргиваний, чтобы не показать ему ни тени бесчестности. Гермиона рассчитывала лишь на голые факты, чтобы выиграть в споре. Тому всегда удавалось выставить свои мнения в лучшем свете, подсветить свою точку зрения в споре так, чтобы она звучала настолько разумно, что люди бы вообще забыли, что это просто мнения. — Индивидуум должен решать, как он хочет — каким именем он хочет, чтобы другие его называли. Но если кто-то по собственной воле позволяет себе совершать поступки, будь то покупка или бойкот дешевого чая… Что ж, как говорится, действия кричат громче слов.
— Воистину, — безмятежно сказал Дамблдор, опуская чашку и откидываясь в своём кресле. — Наши поступки определяют нас больше, чем слова или способности, врождённые или нет, — он прижал руки к животу. — Как у тебя дела в школе, Том?
— Хорошо, — сказал Том. — Сэр, Вы мой профессор. Разве Вы не должны знать мою успеваемость по результатам наших семестровых экзаменов?
— А помимо экзаменов и отметок, как ты обживаешься в Хогвартсе?
— Вполне отлично, — сказал Том. — Мне нравится замок, и мне нравится учиться магии. Мне нравится это гораздо больше сиротского приюта, но это несложно. Даже жить в сарае с мётлами в Хогвартсе гораздо лучше, чем быть запертым с кучкой маглов три месяца, — Том импульсивно решил спросить что-то, что беспокоило его с первой недели сентября. — Сэр, я полагаю, я не мог бы остаться в Хогвартсе на лето? Просто я бы не хотел оставаться в приюте, если есть такая возможность.
Дамблдор с сожалением покачал головой:
— Мне жаль, но это невозможно. Учителя возвращаются к себе домой на лето, и единственный взрослый работник, кто остаётся в замке круглый год, — это смотритель. Это и близко недостаточный уровень надзора. В конце концов, для старост Хогвартса есть веская причина.
— Полагаю, надеяться на это было излишне, — сказал Том беспристрастно, но лишь внутри он чувствовал себя, будто Дамблдор только что отвесил ему пощёчину. Редко когда Том сталкивался с жалом открытого отказа. Том мог спорить, уговаривать, льстить, угрожать, чтобы добиться расположения большинства людей, но с Дамблдором это никогда бы не сработало. Дамблдор был слишком проницательным. Слишком принципиальным. Как Гермиона, но ей было двенадцать лет, и единственным человеком, которого она знала, который был так же убедителен, как Том… был Том. Том догадывался, что Дамблдору за десятилетия встречались и другие люди, которые могли делать то же, что и Том, и это делало его устойчивым к умным словам или поверхностному шарму. Гермиона лишь начинала наращивать такую устойчивость — к его огромному раздражению.
