Читать книгу 📗 "Игра титанов: Вознесение на Небеса (ЛП) - Райли Хейзел"

Арес хлопает в ладони:

— И там мы его и возьмём.

— А как? — спрашиваю.

Он замирает:

— Детали ещё надо доточить.

Пока Афина с Аресом пикируются, а Зевс, Гера и Посейдон изредка вставляют реплики, я устраиваюсь на парапете. Дождь лупит по спине — крыша не прикрывает. От каждой капли вздрагиваю, но упрямо смотрю на плитку под босыми ступнями.

Чего-то не хватает. Что-то я упускаю.

Я каменею:

— Простите, — выпускаю вслух. — Лабиринт — игра Кроноса. Он её придумал, чтобы проверять, достойны ли дети усыновления. Не вижу смысла звать его внутрь со мной. Он всё там знает.

Похоже, Арес ждал этого вопроса. Он готов ответить, но кивает на Афину: та уже прикурила вторую. Зевс с тоской смотрит на пачку, недавно ещё свою.

— Игра меняется для каждого, — говорит Афина.

Ей, как и братьям, неприятно об этом говорить. Но она соглашается охотнее, чем Хайдес, Гермес или Аполлон. Почему? Стальные нервы? Или её испытание было мягче?

— Откуда знаешь? Братья говорили, вы этим не делились.

Афина сглатывает. Ветер выедает сигарету, комок золы падает к тапочке Геры.

— Мы и не делились. Я поняла, когда несколько часов назад вошёл Ньют.

Любопытство так и скребёт, превращаясь в тревогу:

— И?

— В детстве я не видела Минотавра, — шепчет. — Той маскированной фигуры не было.

Этого даже Арес не знал — по крайней мере, по его лицу. Остальные, судя по виду, знали.

— Но это же абсурд. «Лабиринт Минотавра» — и без Минотавра?

— Братья всегда намекали на голоса и людей… — Она вздыхает, вспоминает про сигарету и делает долгую затяжку. — А я была там совсем одна, я в этом уверена. Значит, игра у каждого своя. И если Кронос согласится войти и играть с тобой, это сюрприз будет и для него.

Это безумие. Но и первая за долгое время реальная надежда. Сейчас не момент шлифовать план — все это понимают. Зевс поднимается, дружески хлопает меня по спине:

— Обсудим. А теперь будь рядом с братом.

Арес морщится, и, прежде чем успевает отпустить шуточку, Зевс отталкивает его. Эхо его возмущённого «эй!» висит пару секунд и тонет в грозе.

Афина молча присваивает пачку Зевса и исчезает в своей комнате — лёгкая, бесшумная. Посейдон и Гера задерживаются последними, смотрят на меня с тревогой.

— Я в порядке, — торопливо говорю. — Идите.

В отличие от Ареса, Гера — не полная противоположность Лиззи. В ней ещё угадывается прежнее «я», и меня это успокаивает. Она улыбается почти так же, как в мой первый день в Йеле, когда нашла меня потерявшейся и довела до аудитории. Я тогда только встретила Хайдеса — он оставил меня стоять с его надкусанным яблоком на ладони.

Посейдон подмигивает и уходит следом.

Опять одна. Промокшая до нитки по вине Ареса — и с новым ощущением под кожей. План может сработать. Если я правда хороша в играх. И если Кронос не станет жульничать. Почти уверена, как и Афина: он не упустит шанс сыграть со мной. Но одно дело — бокс с Хайдесом. Другое — запереться в лабиринте с Кроносом Лайвли. В лабиринте, который, похоже, перестраивается под тех, кто внутри.

Рука сама тянется к яблоку на шнурке у горла. Рефлекс. И вспоминаются слова Хайдеса. Я снимаю кулон, рассматриваю, будто могу вытащить из него тайну. Может, он меня разыграл — и это просто камень в форме яблока.

Кручу на свет. Думаю. И когда молния вспыхивает над террасой, меня осеняет.

Я бегу в комнату, ищу телефон. Включаю фонарик. Переворачиваю и кладу яблоко прямо на луч.

Сначала — ничего. Я меняю угол, ещё чуть-чуть — и вижу: на белом потолке проступают буквы.

Я улыбаюсь. Я прекрасно понимаю отсылку — к мифу о яблоке раздора, с которого началась Троянская война.

«Прекраснейшей».

Глава 15. ПОЛНОЛУНИЕ

Артемида была богиней охоты, а позже стала одной из ипостасей луны. Она олицетворяет растущую луну; Селена — полную, а Геката — убывающую.

Дни тянутся медленно, вязко, утомительно. Секунды липнут ко мне, как платье не по размеру. Минуты колышутся, будто сухие листья на ветру, никак не касаясь земли. Часы крутятся впустую.

Каждый миг я провожу у кровати Ньюта. Отхожу только ночью, чтобы поспать. И не всегда сижу одна — и это хорошо. Плохо лишь то, что иногда компанию составляют те, кого видеть меньше всего хочется.

Заглядывают даже Зевс, Посейдон и Гера. Никогда не задерживаются. Они куда менее лицемерны, чем кузены. Им плевать на Ньюта — это ясно без слов. Приходят из уважения: жизнь есть жизнь, и он — мой брат.

Арес выдержал пять минут. Появился с… флейтой.

Утверждал, что вычитал в интернете: музыка помогает выводить людей из комы. Сначала дул сам — ужасно, добавлю. Когда я уже не могла терпеть эти фальшивые звуки, он начал постукивать флейтой по сжатому кулаку Ньюта. Знаю: вернётся, несмотря на мои угрозы. А может, именно поэтому и вернётся.

Единственный, кто не исчезает, — Хайдес. Постоянный. Молчаливый. Каждое утро я прихожу ровно в восемь — он уже здесь. Сидит в дальнем углу на неудобном металлическом стуле. На столике меня ждёт завтрак, который, очевидно, принёс он. К обеду исчезает только затем, чтобы добыть еду для меня. И как бы это ни было возможно, к восьми вечера, когда я возвращаюсь к себе, возле двери всегда стоит поднос с ужином.

Во всём остальном он безмолвен. Приветствует, конечно, но не навязывает разговоров. Я не знаю, благодарна я за это или мне от этого только хуже. Может, он сам чувствует себя лицемером. А может, просто хочет быть рядом. Не знаю. Сейчас его чувства точно не в списке моих приоритетов. По крайней мере, я упорно пытаюсь себя в этом убедить. Первым идёт Ньют. А сразу после — Хайдес. И где-то в крошечном уголке головы зудит чувство вины за то, как я обошлась — и продолжаю обходиться — с Аполлоном. Крошечное. Почти ничтожное.

Заходит и Лиам — навестить друга. У него мотивы благороднее, хоть его визиты не радуют. Но всё же он куда менее раздражающ, чем Арес. Каждый раз, как открывается дверь и появляется Лиам, в комнате эхом звучит глухой удар — это Хайдес с силой отклоняет голову к стене, молча выражая протест.

Щёлкает ручка двери за спиной.

— Привет, ребята. Как Ньют? — это Лиам.

Хайдес снова бьётся затылком о стену.

— Стабильно. Как и всегда, — отвечаю я.

Когда он подходит ближе, я оборачиваюсь и невольно удивляюсь. Щёки пылают, пахнет кремом от солнца. А на шее — ожерелье из разноцветных бусин. Лиам замечает мой взгляд и трогает его.

— Нравится? Купил сегодня в Сантoрини.

— В Сантoрини? — переспрашиваю я.

Он кивает, садится на край кровати, аккуратно, чтобы не задеть ноги Ньюта.

— От Афин до Сантoрини меньше часа лёта. Там чудесно, если интересно.

Я вздыхаю. Глупо злиться, что у других жизнь идёт дальше. Я не могу требовать, чтобы все страдали, как я. Или хотя бы делали вид что страдали. Лиам и так задержался здесь дольше ради Ньюта.

— Напомни, почему ты до сих пор не вернулся в Штаты? — врезается в тишину скрипучий голос Хайдеса. Я почти успела забыть, что он здесь.

Лиам поворачивается к нему:

— В твоих словах, кажется, я уловил лёгкий упрёк.

Хайдес уже открывает рот для ответа, но я поднимаю ладонь — и этого хватает, чтобы он умолк.

— Не надо.

Лиам копается в холщовой сумке с надписью I LOVE GREECE. Даже не заметила, что он её носит. Спрашивать не приходится — Лиам сам всё расскажет. Даже то, о чём его никто не просит. Особенно это.

К моему удивлению, он достаёт ещё два ожерелья, такие же, как на нём. Одно надевает Ньюту, почти не касаясь, будто боится причинить боль. Второе протягивает мне. Я беру.

— Зачем? — шепчу, перебирая бусины. Они идеально круглые, гладкие.

Лиам снова садится, пожимает плечами. Я надеваю ожерелье под его взглядом.

— Увидел в лавке сувениров и подумал: будет красиво подарить тебе и Ньюту. Ну, как оберег. Как талисман, на который мы скинем все надежды и молитвы. Понимаешь?