Читать книгу 📗 "Игры, в которые играют боги - Эбигейл Оуэн"

Мы замираем, а я все еще держу свой угол поддона.

– Ты цела? – спрашивает Зэй. Не уверена, спрашивает он это у Майке или у Триники.

– Вы должны это видеть, – говорит Майке, и фонарик Амира поворачивается в ее сторону.

Я опускаю свой угол и обхожу поддон.

– Твою мать! – вырывается у меня, когда я рассматриваю ее. Майке подтягивает штаны и показывает нам, как исцеляются ее волдыри.

– На меня водкой плеснуло, – говорит она.

Да. Ну. На хрен.

Мы переглядываемся, потом Зэй вытаскивает еще одну бутылку из открытого ящика, скручивает ей крышку и плещет немного на руки. И немедленно вздыхает.

– Работает.

Хитрый бог Дионис.

Ценный груз, который мы тащим к финишу, – лекарство от яда. И нам надо выбирать между болью и победой.

– Эту бутылку оставим для себя, – говорит Зэй.

И мы все киваем, потом передаем ее по кругу, залечивая волдыри. Сначала очень щиплет, но потом волдыри становятся благословенно прохладными и меняют цвет с ярко-красного на гораздо менее агрессивный. Никакой больше кислоты.

На то, чтобы обработать нас всех, уходит большая часть бутылки.

Что бы мы ни делали, надо держаться подальше от этого проклятого плюща. Здесь это не так сложно. Будем надеяться, во второй долине он не повсюду, как было в первой.

Мы снова движемся вперед во главе с Амиром, освещающим нам путь. Триника как ни в чем не бывало возвращается к поддону и тащит его дальше.

Проходит несколько минут, и Амир спрашивает:

– Ты правда воровка, Лайра?

Я колеблюсь. Только потому, что до сих пор мы берегли дыхание, прокладывая путь по самому длинному километру на планете. Я пожимаю плечами и решаю уклониться от вопроса, не желая признавать, что у меня нет навыков, которые команда может посчитать полезными и оставить меня ради них.

– Ну… – Я тяжело пыхчу. – Родители отдали меня Ордену, когда мне было три, чтобы отработать семейный долг.

Амир останавливается, чтобы обернуться ко мне.

– Я… – Он кашляет. – Я думал, череда нянек перед школами-интернатами – это плохо.

– Амир, – свистяще шепчет Триника, и тот смотрит на нее широко распахнутыми глазами.

– Что? – спрашивает он.

Я усмехаюсь:

– Ничего. Я давным-давно с этим примирилась.

По большей части. Хотя в последнее время я начала представлять, что бы сделали мои родители, если бы я появилась перед ними после победы, со снятым проклятьем. Они бы наконец полюбили меня? Приняли? Или хотя бы дали мне угол, пока я не разберусь в новой жизни?

– Поэтому ты напеваешь? – дальше спрашивает Амир. – Это часть обучения?

Я качаю головой:

– Вообще-то меня пытались отучить это делать. Нас учат работать в тишине. Шум, даже малейший, может выдать мое местоположение.

И, как будто меня услышала какая-то мышь, справа от нас раздается шорох. Мы все таращимся в сгущающуюся темноту. Сейчас, настолько глубоко внизу, рассмотреть что-то очень сложно. Когда не появляется ни чудовищ, ни другой команды, Амир идет дальше, возвращаясь к своим вопросам:

– Так ты это делаешь, когда тебе страшно, или что?

– Нет. – Аид наверняка – где бы он ни был – сейчас наблюдает за этим и орет на меня, чтобы я перестала рассказывать им всякое. – Я это делаю, когда сосредоточена.

Но, серьезно, мне стоит получше это контролировать. Это палево, и из-за него я могу влететь в неприятности на Подвигах.

По нам скользит тень, мы все вскидываем головы, и в этот момент рядом приземляется Зэй, чтобы в свою очередь принять поддон.

– Насколько я могу понять, поблизости никого, – говорит он. – Но все равно будьте начеку.

От последней фразы мы все немного распрямляемся.

Я исподтишка изучаю Зэя, не желая, чтобы он заметил, как я о нем забочусь. Он дышит с присвистом. Я подзываю его поближе:

– Как у тебя дела?

Он бросает взгляд на остальных и подтягивает вверх ворот, а значит, не хочет, чтобы они узнали.

– У меня есть ингалятор, – шепчет Зэй в ответ. – И я взял с собой инъектор, если все пойдет совсем плохо. Левый карман на молнии у меня на штанах.

Я киваю, и он берет левую оглоблю, напрягая сухие мышцы и занимая место Майке.

Мы долгое время идем в тишине, но потом Майке нарушает молчание:

– Значит… очевидно, что Декс хочет выиграть состязание. Кто-нибудь еще надеется выиграть? Может, вашей семье нужно благословение?

Мы все замираем, глядя на нее. Она думает, что мы станем друзьями?

Майке моргает.

– Я могу первая, если это поможет. У меня есть соседка, с которой я живу много лет. Моя лучшая подруга. Но мы счастливы с тем, что у нас есть. – Она пожимает плечами. – Так что у меня нет интереса в выигрыше.

– Другой семьи нет? – спрашиваю я.

Ее глаза смотрят куда-то вдаль, и я понимаю, что она видит уже не меня, а свои воспоминания.

– Мои родители умерли, а я была единственным ребенком. – От ее улыбки мое сердце болезненно екает.

– Мне жаль, – произносит Зэй.

– И мне, – говорю я.

Триника перемещается поближе, чтобы пожать Майке руку.

– Я тоже потеряла родителей и сто лет как в разводе. Мы с бывшим дружим. Мы были неплохими родителями, но наш сын уже вырос, так что я редко вижусь с ним. Но мой сын Дерек женится. – Она улыбается самой себе, глядя в темный, покрытый ядовитым плющом потолок. – Я бы хотела выиграть. – Улыбка Триники превращается в ухмылку. – Я бы использовала свое благословение для внуков. Как насчет тебя, Амир? – спрашивает Триника после.

Тот возвращается к вырубке кустарника, и мы понимаем его намек и движемся вперед.

– Мои родители оба живы, но мы никогда не были близки. – Амир говорит это настолько буднично, что если бы я не смотрела прямо на него, то не заметила бы, как опустились его плечи. Няньки и школы-интернаты. Должно быть, ему…

– Похоже, тебе одиноко, – говорит Зэй, сняв слово прямо у меня с языка.

Если кто и понимает, как может быть одиноко в семье, то это он.

– Я был бы не против выиграть, если это будет означать новое начало, – говорит Амир, не обращаясь к Зэю. – Не думаю, что моей семье есть какое-то дело до этого.

Внезапно до меня особенно ясно доходит, что эти поборники, которых выбрали боги и богини, – не просто бойцы на одном ринге. Они настоящие.

Настоящие люди с надеждами, мечтами и любимыми… которых украли из их жизней. Мы – все мы – просто стараемся добраться до дома живыми.

Ну, может быть, кроме Декса.

Наверное, мы все пришли к одной мысли, потому что больше не раздается ни звука, кроме пыхтения людей, которые тащат поддон, и звяканья стекла о стекло от бутылок водки. Несколько менее темный круг впереди нас – другая слепая долина – становится ближе. И я внезапно надеюсь, что мы выберемся отсюда.

– Моя очередь, – говорит Амир минуту спустя.

Как будто дурное предвестье: как только мы опускаем поддон, чтобы передохнуть и смениться, пещеру накрывает тьма.

Спускается ночь.

Справа от меня что-то шелестит.

– Что это было? – шепчет Амир.

– Мелкая пещерная жаба, мышь или еще что-нибудь, – говорю я. И надеюсь, что я права. Впереди я вижу небольшое движущееся свечение. Диего?

Он слегка подсвечивает все вокруг, но я вижу только лозу ядовитого плюща, свисающую с ближайшего камня.

Я и не думала, что его побеги настолько близко от нас.

Амир передает Тринике телефон и принимает у меня груз. Я делаю всего шаг, чтобы идти чуть перед ними, когда что-то цепляет меня за ноги, и я падаю набок. Я пытаюсь за что-то зацепиться, но земля здесь – сплошные камни, и я кубарем лечу куда-то в сторону от остальных.

Прямо в сплетение плюща, который как будто смыкается надо мной, цепляясь, как паутина.

Огненная боль немедленно вспыхивает по всему моему телу.

И где-то вдалеке перед нами кто-то начинает кричать.