Читать книгу 📗 "Ложные надежды (СИ) - "Нельма""
А ещё заглядывайте и подписывайтесь в недавно созданную мной группу в ВК:
https://vk.com/nelma_fish_house
Там будет эстетика, плейлисты, анонсы новых глав и новых работ, не вошедшие в основные работы отрывки, разбор персонажей, пояснения по символизму и отсылкам (в этой работе их много-много!), и много ещё интересного и полезного.
Так же 8 марта выйдет подарок: мини-пвп история о том самом новогоднем корпоративе Вики/Ильи (да, новогодняя история весной - потому что я невероятно оригинальна! 😏)
С нашими героями мы не прощаемся навсегда, обещаю. Так что просто: до скорой встречи..!
========== Бонус. Возведение в квадрат. ==========
Чёртовы привычки сводят меня с ума. С полудня хожу сонной мухой, еле нахожу силы для самых простейших дел, даже не разговариваю без лишней необходимости — то ли слабость такая, то ли лень. Но в половину одиннадцатого вечера мой организм вдруг вспоминает, что ложиться спать он привык ближе к двум ночи, и под тяжёлым тёплым одеялом я просто кручусь и ёрзаю, проклиная всё на свете.
Зима — время спячки. У меня она тоже настала, но совсем в ином плане: притаилась тревога, с которой мы шли рука об руку сколько себя помню. Теперь же она ждёт ненавистного апреля, звуков прошлого, — капли по карнизу, визг шин, телефонный звонок, — что давно не пугают меня как раньше, но заставляют сердце рефлекторно пропускать один удар. Она ждёт жаркой поры, душных ночей, чтобы шепнуть мне сквозь рваный, поверхностный сон: «Ты помнишь?»
Я помню. И тоже жду.
Впервые жду со спокойствием, со столь несвойственной мне смелостью, с лёгким любопытством. Впервые уверена, что выдержу это и не сломаюсь.
Горячее дыхание щекочет шею, и по коже то и дело пробегают мурашки. Они игриво скачут по плечам, а потом подхватывают всё тело, — когда ладонь ложится мне на грудь, — и растворяются теплом под уверенным крепким объятием.
— Я так по тебе соскучился, — шепчет Кирилл торопливо, и можно подумать, будто он очень спешит рассказать мне о своих чувствах. На самом-то деле он и вовсе не хочет ничего говорить, но день ото дня ломает собственные привычки, учась озвучивать мысли и выражать вслух то, что раньше читалось лишь во взгляде.
У меня так не получается. Но я стараюсь, правда. Просто эти привычки… чёрт, как же тяжело их менять.
— Почему-то именно сегодня соскучился особенно сильно, хотя обычно совещания помогают, постоянно перетягивая внимание и отвлекая от мыслей о том, что происходит дома, — он прижимается вплотную к моей спине, и каждый миллиметр тела, где моя голая кожа соприкасается с его, словно кипятком обдают. У меня и дышать выходит еле-еле, настолько сильно, отчаянно он стискивает меня рукой под грудью, но отстраниться я не могу. И не хочу.
У него теперь есть слова, у меня же осталась только возможность вцепиться в его предплечье пальцами, — так, что подушечка указательного ложится аккурат в бороздку шрама, — и хотя бы так показывать, насколько сильно мне нравится быть на своём месте.
И это тоже — впервые.
Я люблю, когда он говорит со мной. Не важно о чём, лишь бы слышать его голос, — подумать только, уже четырнадцать лет! — отгоняющий от меня кошмары, яркой путеводной звездой выводящий из тьмы собственных тревог и страхов.
И когда среди ночи меня вновь настигает пожар, кусают в спину языки распространяющегося пламени, душит едким чёрным дымом, пробирает до дрожи доносящимся откуда-то издалека, — прямиком с того света, — смехом и криком Ксюши, я прижимаюсь к нему и прошу, чтобы он говорил, говорил, говорил мне хоть что-нибудь. А Кирилл гладит меня по голове, шепчет такое родное, любимое, уютное «Тише, тише», и рассказывает мне обо всём на свете.
Как они с мамой ходили на речку, и он каждый раз пытался утащить с собой несколько камней в карманах, потому что боялся, что кто-нибудь другой придёт после них и заберёт все до последнего.
Как он мечтал стать ветеринаром и спасать животных, увидев одну из тех передач, что крутили по телевизору. Но, когда учился в первом классе, ребята как-то притащили на школьный двор сбитую машиной кошку, и палками ковыряли её, чтобы посмотреть, что внутри. Даже девчонки посмотрели, а он — не смог, слишком противно стало, и от мечты пришлось отказаться.
Как первый год работы с Глебом специально изводил его, вынуждая уволиться. А тот изводил его в ответ, и это всегда выходило неожиданно весело.
Как наблюдал за мной издалека с первого же дня, как я переехала в Москву. Провожал на учёбу по утрам, встречал у общежития вечерами, и тайно мечтал, что однажды я сама замечу его и не придётся больше держаться на расстоянии.
А я слушаю — и всегда молча. Только всхлипами, сбившимся дыханием, шорохом скользящих по его груди пальцев вклиниваюсь в рассказываемые им истории.
— Так и представлял себе весь день, что приеду домой, поймаю тебя и буду обнимать. Долго и крепко. И целовать. Между прочим, Маша, где положенный мне после тяжёлого рабочего дня поцелуй?
Из угла спальни раздаётся громкий, протяжный, крайне демонстративный зевок, — это пёс решил напомнить нам о своём присутствии. И я останавливаюсь ровно на середине крайне неубедительной попытки повернуться к Кириллу лицом, снова откидываю голову на подушку и начинаю смеяться.
На прикроватных тумбах горят лампы, и в этом тёплом приглушённом свете его глаза выглядят совсем чёрными, только мелкие искры мерцают в их глубине, словно далёкие звёзды на ночном небе. Он смотрит на меня, и во взгляде его столько обожания, столько восторга, что я смущаюсь и притихаю, прячу лицо у него на плече.
Это происходит каждый раз, стоит ему поймать хотя бы одну мою мимолётную улыбку. В такие моменты Кирилл замирает и выглядит так, словно только что увидел сотворение мира, а я… я просто не знаю, как выдержать это чувство, распирающее изнутри каждую клеточку моего тела.
Кажется, это называют счастьем?
— Никогда не поздно вернуть тебя на заправку, дружище, — бросает недовольно Кирилл и приподнимается на локтях, чтобы с укором посмотреть на пса. Только тот понимает внимание к себе по-своему, тут же подлетает к кровати и пристраивает морду на самый край, напрашиваясь на ласку.
— Не переживай, меня он тоже когда-то обещал навсегда вернуть в мой сраный зажопинск, — шепчу псу, охотно почёсывая короткую шёрстку между ушей и игнорируя очередной укоризненный взгляд Кирилла, на этот раз уже адресованный мне.
— В наш зажопинск, — исправляет он и добавляет со смешком: — Но ты же понимаешь, что тогда бы мне пришлось переехать туда вслед за тобой?
— Вот как? Тогда ты подобных уточнений не делал, — улыбаюсь, чувствуя прикосновение тёплых сухих губ к своему виску. Одно, второе, третье — и я уже пытаюсь поймать их своими, чтобы медленно и с нажимом облизать, но получаю лишь один короткий, лёгкий поцелуй, после которого Кирилл и вовсе отодвигается от меня.
Хорошо, что хоть один из нас в состоянии себя контролировать. Плохо, что это всё ещё не я.
Внешне он совершенно спокоен, но напряжение между нами уже заискрило в воздухе, и у меня просто не получается оторвать взгляд от его лица: первых мелких морщинок во внешних уголках глаз, пробившейся под вечер тёмной щетины, почти затянувшегося следа от глубокой царапины на левой щеке — цена поставленной псу прививки. Я засматриваюсь на него настолько, что совсем не замечаю, как пёс принимается облизывать мою руку. И время ползёт, шагает, бежит вокруг нас, но не имеет больше никакого значения.
Мы с ним больше не враги.
Ни с временем. Ни с Кириллом.
Только прикосновение прохладных пальцев к моей щеке заставляет встрепенуться и опомниться. Током расходится по всему телу, покалывает под кожей похотливым желанием, следом за которым появляются страх и вина.
Ему не легче, чем мне. Я чувствую это по неровному, — то ускоряющемуся, то замедляющемуся, — дыханию на своём затылке, когда среди ночи он рефлекторно опускает руку мне на бедро. Слышу по хрипотце в голосе, говорящем мне «Спокойной ночи» и «Доброе утро». Вижу по напряжению в мышцах, в сплетении вен на его руках, во взгляде, порой затянутом сплошной мутной пеленой.
