Читать книгу 📗 "Предавший однажды (СИ) - Шнайдер Анна"

А так бывает? Двадцать лет любила, а теперь — всё?

Может ли умереть то, что существует так долго?

Или вот взять Ромку. Я ведь столько лет с ним работала, и ничего не было. Ну ладно, почти ничего. А теперь… что-то будто бы появляется.

Или мне просто хочется, чтобы появилось? Хочется отвлечься от проблем, которые то ли Костя мне устроил, то ли я сама себе, вот я и уцепилась за приоткрытый Ромкой ящик Пандоры?

Кто бы подсказал правильный ответ…

Уходили с работы мы сегодня одновременно: я, Ромка и Семён. Сеня у нас — белый человек, ездит на работу на машине, старенькой и отечественной, а вот мы с Ромкой — люди безлошадные. Мне хотя бы близко до дома, а Ромке ещё на электричке надо прокатиться, но какое-то время мы с ним едем в одну сторону.

Сколько раз за последние годы мы вот так уходили с работы вдвоём, потом спускались в метро и расставались через несколько станций — не перечесть. Но только сегодня у меня впервые появилось ощущение… не знаю… какого-то заговора, что ли? Хотя это, скорее всего, исключительно потому, что я решила всё-таки дожать Ромку, прояснить кое-что для себя, а он ничего не подозревал.

Но все мои планы полетели в тартарары, потому что поезда ездили с жутким интервалом и в подошедший вагон народ набился как селёдки в бочку. Какие тут разговоры, если вокруг одни чужие головы и со всех сторон стискивают, будто пытаются выдавить наружу внутренности?

Ещё и оказались мы в самом центре вагона, где схватиться не за что, и при торможении поезда приходится тормозить вместе с толпой.

— Романтика, — усмехнулся Ромка над моей головой. Он меня изрядно выше, и теперь я стояла прижимаясь к нему грудью и всем остальным, а его подбородок был на уровне моего лба. — И как мы выживаем в таких условиях?

— Человек привыкает ко всему, — пошутила я, и внезапно вспомнила…

А ведь действительно…

Меня настолько резко осенило, что я умудрилась пропустить момент, когда поезд начал отъезжать, и едва не улетела куда-то в сторону. В такие мгновения всегда удивляюсь, как и откуда в настолько плотно слепленной толпе остаётся ещё место, чтобы куда-то улететь…

Спас меня Ромка, прижав к себе. Улыбнулся, когда я подняла голову, чтобы видеть его глаза, немного приподнялась — иначе не услышит — и почти проорала:

— А почему ты отказался от фриланса, когда Совинский предлагал его тебе несколько лет назад?!

41

Надежда

Шум метро, плотная толпа обступивших нас людей, разнообразно пахнущая послерабочей усталостью, яркий свет, не оставляющий места сомнениям, — всё это будто замерло, остановилось, застыло, пока я смотрела в тёмные Ромкины глаза. Поначалу удивлённые, они постепенно наполнялись пониманием и досадой.

Конечно, он был недоволен, что я вновь начала копать в ту же сторону.

Ромка наклонился, а я, наоборот, приподнялась, почти слившись с ним воедино, и его дыхание коснулось моей щеки, виска, уха… Кожу приятно защекотало, захотелось зажмуриться, как сытой кошке, и я не выдержала — подняла руки и положила ладони Ромке на плечи, а затем и вовсе обняла его, запустив пальцы обеих рук в волосы на его затылке.

Он слегка вздрогнул, но не отстранился. Наоборот. Я почувствовала, что его ладони на моей талии чуть сжались — и как же я в этот момент жалела, что Ромка в куртке, а я в пальто!

— Надя, — прошептал Ромка мне на ухо, именно прошептал, прижавшись губами к раковине и почти целуя меня там, — ну зачем? Зачем ты всё усложняешь? Ты ведь не разведёшься. Тогда к чему всё это?

Я закусила губу. К острому удовольствию, которое я испытывала от каждого прикосновения, добавилось не менее острое сожаление и недовольство собой. Да и Ромкой заодно.

«Ты ведь не разведёшься» прозвучало без малейшей тени сомнения. Я словно была подсудимой, а Ромка — судьёй, и он только что вынес мне приговор.

Безнадёжна.

— Почему?

В отличие от Ромки, я не шептала, а говорила громко, пытаясь переорать гул тоннеля.

— Хотела бы — уже подала на развод, — ответил Ромка, и я почувствовала, как он ласково потёрся носом о мой висок. — А ты медлишь. Сначала два года, теперь три месяца. Я знаю, это ловушка. Я нахожусь в похожей. Она капитально засасывает, Надя. И если всё так, как я думаю, то не стоит добавлять к твоим переживаниям ещё и угрызения совести.

Поезд начал приближаться к станции, снижая скорость, и Ромка отстранился, выпрямился, вновь посмотрел мне в глаза.

Удивительно, но… Я прожила с Костей двадцать с лишним лет и ни разу не видела в его взгляде столько боли и сожаления. Даже когда он просил у меня прощения в прошлом — даже тогда в его глазах не было такого океана горечи.

— Сейчас нас вынесут наружу вместе с толпой, — произнёс Ромка, улыбнувшись мне. Он явно не ждал от меня никакого ответа, и не зря — я не знала, что сказать. — Приготовься, Надя.

Через несколько секунд так и случилось. Двери распахнулись, и человеческий поток хлынул наружу, подхватив и нас. Избежать принудительного выноса из вагона можно было только активно сопротивляясь, но мы с Ромкой предпочли выйти вместе со всеми, а потом вошли обратно.

Я не знаю зачем, но, когда мы вновь залезали в тот же вагон, уже более свободный, я взяла Ромку за руку и, ощутив ответное пожатие, подумала: «Господи, как же это похоже на жизнь».

Точно так же, как здесь, в метро, человеческий поток привычки и нежелания что-то менять подхватывает тебя и уносит, куда ему угодно. Кто-то сопротивляется, но всё равно оказывается унесённым, кто-то добивается успеха и остаётся внутри вагона, но для этого нужно что-то делать, шевелиться. А шевелиться порой не хочется.

И, возможно, дело вовсе не в любви, как я думала два года назад. Возможно, я просто не захотела сопротивляться потоку?

И судя по тому, что сказал Ромка только что, — он тоже.

42

Надежда

Неделя была суматошной, однако больше до пятницы я не видела ничего, что дало бы мне новую пищу для подозрений Кости в измене. Впрочем, мне было некогда следить за соцсетями Оли Лиззи, и я заходила туда всего пару раз, быстро проглядывала посты, понимала, что ничего подозрительного не вижу, — и уходила. Я зашивалась на работе, выполняя одновременно функции секретаря и свои привычные, редакторские, и вечером просто падала в постель, толком не обращая внимания на попытки Кости меня расшевелить. Лишь в четверг я осознала, что даже не рассказала ему о том, что временно сижу у Совинского секретарём! И это было поразительно — раньше я всегда делилась с мужем подробностями происходящего на работе, а теперь нет. И не тянуло.

По правде говоря, я мало думала о Косте и трёх месяцах, которые он попросил. И совсем не следила за ним по приложению — не сомневалась, что не увижу там ничего подозрительного. Если Костя сам его установил и отлично знает о том, что я могу в любой момент открыть и посмотреть, где он, конечно, он не станет палиться. Не нужно быть гением, чтобы понимать подобное. Его действия были демонстративными — эдакая презентация: вот, смотри, я на всё готов, лишь бы тебе было спокойно, — но не рассчитанными на реальную слежку. Костя отлично знал, что я таким заниматься не стану. Максимум, на что я была способна, — это заходить в соцсети Оли Лиззи, но то совсем другое, публичное. А сидеть и скрупулёзно проверять, не уехал ли муж во время обеденного перерыва из офиса, — для этого нужно быть чуточку психованной, а я надеюсь, что пока нормальна.

В пятницу мне наконец повезло — Максим Алексеевич утвердил кандидатуру нового секретаря, юной, очень худой и высоченной девушки по имени Яна, и я наконец смогла покинуть свой пост и вернуться в редакцию. На радостях мы с ребятами даже в кафе сходили и тяпнули там по пиву — естественно, безалкогольному. Но жить сразу «стало лучше, жить стало веселее».

Ромку я тоже больше не пытала, после разговора в метро осознав, что расколоть его невозможно. Он явно не желал делиться подробностями личной жизни, причём не только из-за своего скрытного характера — не видел смысла. «Ты ведь не разведёшься», да. И я не знала, прав он или нет.