Читать книгу 📗 "Месть. Идеальный сценарий (СИ) - Вестова Лея"

— Дима!

— Все в порядке, — его голос был уставшим, но спокойным. — Мы его забрали. Он в безопасности. Легкая потасовка, но обошлось без стрельбы. Они не ожидали нашего появления.

Я без сил опустилась в кресло, и из моих глаз хлынули слезы облегчения.

— Где вы? Где Сомов?

— Мы в надежном месте. Я привезу его к тебе утром. Он готов говорить.

На следующее утро я встретилась с доктором Сомовым в одном из анонимных офисов, которые арендовала Анна. Он был сломлен. На его лице были кровоподтеки, но страшнее всего был его взгляд — пустой, выжженный ужасом. Его трясло. Я не стала его допрашивать. Я молча положила перед ним две папки. В одной было официальное постановление об освобождении его сына из-под стражи за отсутствием улик. Во второй — контракт со швейцарской клиникой и грант на обучение в Кембридже.

Он долго смотрел на бумаги, потом поднял на меня глаза, полные слез.

— Зачем… зачем вы это делаете? — прохрипел он.

— Потому что мой отец был порядочным человеком, — тихо ответила я. — И он бы не хотел, чтобы из-за него рушились жизни других людей. Я не прошу вас о мести, доктор. Я прошу вас о правде. Ради него. И ради вас самих.

В этот день он дал полные, исчерпывающие, официальные показания. Он рассказал все. Про шантаж, про подмену лекарств, про то, как Элеонора лично контролировала, чтобы отец принял смертельную дозу. Это было последнее недостающее звено в цепи наших доказательств. Последний гвоздь в крышку гроба их защиты.

Вечером, когда все закончилось, мы с Дмитрием снова остались вдвоем в моем кабинете. Усталость была такой, что, казалось, можно было уснуть стоя.

— Спасибо, — сказала я, подойдя к нему. — Ты спас не только его. Ты спас меня.

— Мы спасли друг друга, — ответил он, и в его глазах была бесконечная нежность.

Он шагнул ко мне и осторожно притянул к себе. На этот раз это были не просто дружеские объятия. Это было что-то гораздо большее. Я подняла голову и посмотрела в его глаза. И в этот момент я поняла, что больше не хочу ждать. Не хочу бояться. Не хочу анализировать. Жизнь была слишком короткой и слишком хрупкой, чтобы тратить ее на страх. Я сама подалась вперед и поцеловала его.

И он ответил мне — с такой нежностью, с такой страстью, с такой накопленной болью и надеждой, что у меня закружилась голова. В этот момент, в этом кабинете, высоко над спящим городом, наша война наконец закончилась. И началась наша жизнь.

Глава 24

После той ночи в кабинете отца, после того поцелуя, ставшего одновременно и точкой в прошлой жизни, и многоточием в будущей, мир, казалось, обрел новые краски. Хроническая серость моего существования, выжженного предательством и болью, начала медленно отступать, уступая место робким, акварельным оттенкам надежды. Я все так же работала на износ, все так же вела свою корпоративную войну, но теперь у этой войны появился новый, глубинный смысл. Я сражалась не только за наследие отца. Я сражалась за наше с Димой право на простое, тихое будущее.

Наши отношения развивались неспешно, осторожно, как будто мы оба ступали по тонкому льду, боясь одним неловким движением провалиться обратно в холодную воду прошлого. Мы не говорили громких слов, не давали клятв. Наша близость рождалась в мелочах: в том, как он приезжал поздно вечером, чтобы убедиться, что я поела; в том, как он молча забирал у меня из рук очередную папку с отчетами и заставлял сделать перерыв; в том, как я, засыпая, знала, что он не позволит ни одному кошмару пробраться в мой сон. Он стал моим воздухом, моей точкой опоры, моим нерушимым тылом. И от осознания этого мне иногда становилось страшно. Слишком страшно снова поверить, снова открыться, чтобы потом опять не обжечься.

Судебный процесс медленно, но верно двигался к своему логическому финалу. Анна Петрова, словно гениальный гроссмейстер, методично загоняла защиту Вячеслава и Элеоноры в цугцванг, где каждый их следующий ход лишь ухудшал и без того безнадежное положение. Показания доктора Сомова, подкрепленные его новой, недосягаемой для шантажа жизнью в Швейцарии, стали тем последним гвоздем, который намертво заколотил крышку их гроба. Казалось, победа была уже не просто близка. Она была предрешена.

Именно в этот момент кажущегося затишья Корчагин нанес свой ответный удар. Удар, нацеленный не в меня и не в компанию. А в самое сердце нашей обороны. В Дмитрия.

Все началось с малого. С короткой, ядовитой заметки в одном из грязных анонимных телеграм-каналов, специализирующихся на «сливах» компромата. Заметка была безымянной, но намеки более чем прозрачными. В ней говорилось о «скандально известном бывшем следователе», который сейчас выступает главным «решалой» в деле Гордеевых, и о том, что у этого «правдолюбца» у самого рыльце в пушку. Автор намекал на некие «вновь открывшиеся обстоятельства» по его самому громкому делу десятилетней давности.

Я увидела эту заметку утром и не придала ей значения. Мало ли грязи льется в анонимных каналах. Но когда я показала ее Дмитрию, он изменился в лице. Его взгляд стал жестким, а на скулах заиграли желваки.

— Они начали, — тихо сказал он, глядя в экран смартфона.

— Что начали? Дима, что все это значит?

Он долго молчал, словно решая, стоит ли посвящать меня в эту историю.

— Это мой старый должок, Кира, — наконец произнес он, и в его голосе я услышала бесконечную усталость. — Призрак, который, как я наивно полагал, давно похоронен.

И он рассказал мне. Рассказал о своем последнем деле в качестве следователя по особо важным делам. О деле, которое сломало ему карьеру и веру в систему. Он вел расследование против могущественного строительного магната, который был тесно связан с верхушкой силовых структур и был практически неприкасаемым. Человека из ближайшего окружения Корчагина. Дмитрий почти год собирал доказательную базу, рискуя жизнью, подбираясь все ближе к цели. И когда до ареста оставались считанные дни, его вызвал к себе его непосредственный начальник, генерал, которого он считал своим наставником. И положил на стол выбор: либо Дмитрий немедленно закрывает дело «за отсутствием состава преступления» и получает новые звезды на погоны, либо он сам становится фигурантом уголовного дела о фальсификации доказательств.

— Они подкупили моего главного свидетеля, — рассказывал Дмитрий, и его голос был глухим. — Заставили его написать заявление, что я якобы оказывал на него давление, угрожал его семье, заставил оговорить честного человека. Это была классическая подстава. Грязная и эффективная.

— И что ты сделал? — спросила я, затаив дыхание.

— Я ушел. Хлопнул дверью так, что зазвенели стекла в окнах. Я не мог закрыть дело, это было бы предательством всего, во что я верил. Но и бороться дальше внутри системы было бессмысленно, она бы меня сожрала и не подавилась. Я передал все материалы журналистам и написал рапорт. Дело в итоге развалили, магнат вышел сухим из воды, но публичный скандал стоил ему нескольких крупных госконтрактов. А я стал для системы врагом. Предателем. Отступником.

Я слушала его, и у меня холодела кровь. Я поняла, какой именно ящик Пандоры вскрыл Корчагин.

— Они нашли того свидетеля? — прошептала я.

— Да, — кивнул Дмитрий. — Он уже десять лет живет где-то в Испании. Корчагин вытащил его оттуда. И теперь этот человек даст «правдивые» показания о том, какой я ужасный «оборотень в погонах». Цель проста: полностью дискредитировать меня в глазах следствия и суда. Представить все доказательства, которые я собрал против Вячеслава и Элеоноры, как очередную «фальсификацию» от отчаявшегося частного детектива с сомнительной репутацией. Они хотят превратить меня из твоего главного свидетеля и защитника в твоего сообщника.

На следующий день Дмитрия официально вызвали на допрос в Следственный комитет. В качестве подозреваемого по вновь открывшимся обстоятельствам дела десятилетней давности. Это был удар невероятной силы. Я видела, как он уходит — спокойный, собранный, непроницаемый. Но я знала, что творится у него в душе. Его прошлое, от которого он так долго бежал, догнало его и вцепилось мертвой хваткой.