Читать книгу 📗 "Чудовище - Даунхэм Дженни"

– К сожалению, нет. Ей было неудобно говорить, она же за рулем, да и голос у нее был грустный. Перезвони ей сама через часок-другой.

– Я ей только что звонила, она трубку не берет.

Повисло долгое молчание.

– Вы поссорились, что ли? – наконец спросила Мерьем.

Почему она думает, что мама сбежала из-за меня? Почему бы ей просто не сказать: «Бедная девочка, все тебя бросили. Представляю, как тебе больно».

Но потом я вспомнила, как в последний свой визит, не прощаясь, хлопнула дверью, не обращая внимания на то, что Мерьем звала меня с крыльца.

– Если хочешь, заходи к нам после школы, я тебя чаем напою, – предложила Мерьем.

Я что-то пробормотала про факультативные занятия после уроков и про то, что мне нужно делать домашние задания. Хочу быть дома, когда мама вернется.

– Так что с тем сообщением? – поинтересовалась Мерьем. – Он его получил?

Я обернулась к Джону. Он как-то неловко, угловато скрючился над мобильником. Казалось, даже локти и колени заострились.

– Что там? – спросила я.

– Он прочитал? – сказала Мерьем. – Дай ему трубку.

Я не знала, как ей объяснить, что он вряд ли захочет с ней разговаривать, и просто протянула ему телефон, а когда Джон попытался увернуться, громко произнесла: «Мерьем просила позвать тебя!», так что ему ничего не оставалось, как взять трубку.

Уж не знаю, о чем они говорили, поскольку Джон отвечал в основном односложно. Наверное, Мерьем спросила, знает ли он, почему мама уехала, потому что Джон сказал: «Понятия не имею, что этой женщине взбрело в голову». А потом Мерьем, видимо, предложила нам помочь, так как Джон заявил, что и сам прекрасно справится. После этого занервничал и произнес: «Это не поможет. Ты нам не поможешь. Просто позвони мне, если что-то узнаешь, хорошо?» И повесил трубку.

Выругался, закрыл глаза и осел на диван.

– Что мама тебе написала? – спросила я.

Он открыл глаза, уставился на меня.

– Собирайся в школу.

– Она написала обо мне?

– Иди, не то опоздаешь. И оставь мне свой мобильник, вдруг она позвонит.

21

Через полчаса с лишним я вошла в кабинет массовых коммуникаций, все обернулись и уставились на меня. Я обвела одноклассников злым взглядом.

– Чего уставились? – огрызнулась я.

– Лекси, – предостерегающе произнес учитель.

Бен помахал мне с другого конца класса.

– Все в порядке?

Я покачала головой.

Он поднялся, но я жестом велела ему сидеть. Мерьем явно уже рассказала ему, что мама меня бросила. Вот он меня и жалеет.

– Мы обсуждаем итоговую работу, – сказал учитель. – Пожалуйста, Лекси, достань учебник. Тебе предстоит многое наверстать.

Меня так и подмывало что-нибудь расколошматить. В субботу уехал Касс. Потом Джон несколько дней с нами не разговаривал. В среду меня отвезли к психиатру. Сегодня сбежали мама и Айрис. А я сиди в школе без телефона и наверстывай упущенное. Я достала из рюкзака учебник и анкету, которую дал мне доктор, и принялась отвечать на вопросы. Да, мне хочется плакать. Да, живот болит, и голова тоже. Часто ли я злюсь? Постоянно. Часто ли мне грустно? Каждый день. Боюсь ли я, что меня на уроке вызовут отвечать, а я не слушала? Еще как. Одиноко ли мне, ругаюсь ли я со сверстниками? Все время. Я всех ненавижу, у меня все плохо. Я неудачница, и вокруг меня тоже одни неудачники. Я так усердно обводила ответы, что проткнула бумагу.

После этого меня немного отпустило, и я некоторое время тупо глазела в окно, а учитель втирал нам про сроки сдачи работ. Синее небо было таким ровным, словно его туго натянули на раму; в вышине белел самолетик, и я представила, как в нем сидят пассажиры. Касс мне как-то сказал, что каждую минуту в небе находится около миллиона людей – целый город. Вот бы мне тоже сейчас очутиться в самолете. Кругом одни незнакомые, можно притвориться кем угодно.

Бен передал мне записку: «НАДО ПОГОВОРИТЬ». Я прочла ее и сунула в карман, даже не взглянув в его сторону.

Я чувствовала, что он смотрит на меня. И меня это раздражало. Я не хотела, чтобы народ подумал, будто мы встречаемся – придурочный рыжий парень и чокнутая девица.

Тогда Бен передал мне еще записку: «ЛЕКС, ХОЧЕШЬ СТАТЬ КИНОЗВЕЗДОЙ?»

И ее я тоже сунула в карман. Он же вроде сам хотел повторять пройденный материал? Я быстро нацарапала ответ: «ОТВАЛИ. ДАЙ ПОЗАНИМАТЬСЯ СПОКОЙНО».

Он улыбнулся, словно моя записка произвела на него впечатление, и спрятал ее в карман. Я притворилась, будто внимательно слушаю учителя, который разглагольствовал о том, как будет проходить экзамен и как важно вовремя сдать итоговые работы. У меня точно не получится. Горло перехватило от ужаса: а вдруг мама никогда не вернется? Вдруг я завалю экзамены, и мне придется до скончания дней жить вдвоем с Джоном? Надо как-то связаться с мамой, выяснить, где она, и поехать к ней. А на уроке я только время зря трачу.

Прозвенел звонок; в коридоре ко мне подскочил Бен.

– Можно тебя кое о чем спросить?

Я решила, что он хочет пригласить меня на свидание, и вспыхнула.

– Некогда мне.

– Да я быстро, – пообещал Бен. – Просто нам обоим надо сделать итоговую работу по массовым коммуникациям, а ты свою даже не начинала. Вот я и подумал: почему бы тебе не сыграть в моем фильме? Мы оба от этого только выиграем: ты классная актриса, так что мне наверняка поставят «отлично», а у тебя все равно нет другого выхода, значит, ты мне точно не откажешь.

Не свидание. Ну, разумеется. Наверняка Мерьем его подговорила. «Бедняжка, даже родная мать не в силах вынести ее характер. Будь с ней поласковей, Бен».

Я остановилась, скрестила руки на груди.

– Почему именно я?

– Ты отличная актриса.

Я вспомнила записку, в которой Бен предложил мне стать кинозвездой.

– Ты же снимаешь документалку, – возразила я. – Зачем тебе актриса?

– Ну ладно, давай ты будешь ведущей. Или я вообще сменю формат.

– Ты готов сменить формат, лишь бы я сыграла в твоем фильме?

Бен огляделся. Я повысила голос, и на нас стали поглядывать.

– А почему нет?

Я достала записку из кармана и отдала Бену.

– У меня мать пропала, а ты мне такое предлагаешь.

Бен посмотрел на скомканную бумажку.

– Я думал, она уехала на денек.

– Ага, и оставила меня одну с этим психом.

– Что он натворил? – Бен покосился в мою сторону.

Словами не передашь, да и некогда мне выбирать выражения, которые не прозвучат смешно.

– Извини, Бен, мне пора идти.

Не оглядываясь, я стремительно вышла из здания, пересекла игровую площадку и вошла в главный подъезд. Спросила у секретарей в приемной, нет ли у них номера маминого сотового. Оказалось, что только наш домашний и мобильный Джона. Нет, ни то, ни другое не годится. Знают ли они номер Касса? Секретарь ответила, что школа не хранит личные данные выпускников, так что лучше мне позвонить Джону и спросить у него телефоны мамы и брата.

– Касс мне не брат, – ответила я.

Секретарь сочувственно кивнула. Я попросила ее посмотреть еще раз, вдруг мамин номер все-таки найдется, она терпеливо проверила, но ничего не обнаружила. К нам подошла ее коллега, спросила, что случилось. Обе смотрели на меня. Мне плохо? А то я что-то бледненькая. Не хочу ли я присесть?

– Если я вам скажу, как называется школа моей сестры, вы дадите мне их номер? Может, у них есть мамин мобильный.

Одна из секретарей принялась искать информацию, а вторая заметила: едва ли по телефону мне сообщат мамин номер, разве что я лично приду в ту школу и докажу, что я – это я. После этого мне протянули бумажку с телефоном школы. Оба секретаря, моргая, смотрели на меня. Не нужно ли мне еще что-нибудь?

– А вы мне не дадите телефон, только до завтра? – попросила я. – Какой-нибудь из конфискованных мобильных.

Нет, это невозможно, ответили они, и сочувствие в их глазах сменилось подозрение. По правилам школы учащимся запрещено пользоваться телефонами, к тому же, если они дадут мне чужой конфискованный телефон, это будет вмешательство в личную жизнь хозяина мобильника, не так ли? Нет, денег на поезд они мне тоже не одолжат, как бы я ни клялась, что отдам, и кстати, в каком я классе? Потому что им кажется, что следует позвонить моему руководителю, чтобы тот со мной побеседовал. Уж не та ли я девушка, что разбила окно стулом? Но тут прозвенел звонок на третий урок, а с улицы вбежали двое мальчишек, все в крови, – столкнулись головами на игровой площадке, – глаза секретарей снова засветились сочувствием, и обе женщины потеряли ко мне всякий интерес.