Читать книгу 📗 "(Не)милая Мила (СИ) - Жилло Анна"

Нет, уже нет. Та самая вода, в которую дважды не войдешь.

«Шо, таке коза вышла за своего живодриста?» — ответила, добавив злорадный смайл.

«Нет, но…»

«Тогда нещитово. Извини, я не одна».

И правда нещитово. Да и вообще… пропади все пропадом!

Лешка вышел из ванной, обмотанный полотенцем, сел на край кровати, провел ладонью по ноге от колена до бедра. Посмотрел вопросительно.

— Леш, я, наверно, поеду. Ощущение такое… как на вокзале. Все равно уже не вместе.

— Хорошо, — согласился он. — Есть будешь?

— Не хочу.

Приняла душ, оделась, собралась. Промелькнула мысль, что надо бы помочь с уборкой, но…

Нет, не могу. Чем скорее уберусь отсюда, тем лучше.

Потому что еще немного — и разревусь. Повисну на шее и признаюсь в любви.

Вызвала такси, остановилась на пороге. Лешка стоял, прислонившись к стене, смотрел исподлобья.

Только не целуй меня, пожалуйста. Потому что я на такой тонкой ниточке повисла, на паутинке, и она дрожит, вот-вот порвется.

— Счастливо, Леш…

— Счастливо…

Дверь захлопнулась — как выстрел в спину. Один лифт, второй, холл с консьержем, двор, арка. Вот и такси. Села, поехали. Пискнул телефон — вытащила из сумки дрожащими руками.

Нет, пуш из банка: деньги за поездку списаны с карты.

Это меня и добило. Грубое и веское подтверждение: все кончено.

«Highway to Hell», — крутилось в голове раз за разом, а слезы текли рекой. Таксист поглядывал в зеркало, но помалкивал, за что я была ему крайне признательна. Как и тишине в пустой квартире: мама оставила Инку у себя на весь день, чтобы утром отвести в садик.

Я даже не переоделась. Так и бродила до вечера по квартире в платье, не находя себе места. Рыдала. Смеялась. Снова рыдала. Заказала пиццу и сожрала ее в одни ворота, запивая вином. Включила музыку и скакала, как заводная лягушка. А потом отрубилась на диване и никак не могла сообразить, где звонит будильник. Телефон нашелся почему-то в ванной.

— Ну и рожа у тебя, Немилова, — сказала я, глядя на себя в зеркало.

— Ничего, Немилова, — попыталась улыбнуться в ответ. — Как-нибудь… переживем.

Попыталась — но не получилось. Мантра-улыбака перестала работать. Только губа треснула.

— Людпална, ты опять заболела, что ли? — покачала головой Настя. — Видуха — зашибись.

— Да Инка из сада одну простуду за другой таскает, — отмахнулась я.

— Ой, да, дети-дети. Я со своими с больняков не вылезала. Один поправится, другая заболеет. И так по кругу.

До обеда я честно продержалась. А в столовке увидела Кота, и остатки ресурса ушли на то, чтобы равнодушно отвернуться. Поднялась в кабинет и взялась за телефон.

— Немилова, сукина… то есть блудная дочь, — отозвался со смешком Кондратьев. — Чего тебе?

— Дедушка Андрей Петрович, возьмите меня к себе, — прогундела я умоляюще.

— А я знал, что так и будет, Милка. И даже что-то такое говорил, если помнишь. Ну приезжай, подумаем.

Возвращаться в юрфирму мне совсем не хотелось. Потому что с работы, как и из семьи, уходят только один раз. Вернешься — всерьез больше воспринимать не будут. И доверия особого не будет тоже. Но других вариантов не было. Юрка помочь ничем не смог, как и прочие знакомые. До аттестации оставалось меньше месяца. Надо было или писать заявление, или готовиться к ней, заранее зная, что не пройду.

— Милка, это ты? — в коридоре на меня налетела Юлька Климова. — По делам? Или снова к нам?

— Пока не знаю, Юль, — вывернулась я. — Пойду с Петровичем поговорю.

Юлька, как и я, пришла в фирму студенткой-стажеркой по рекомендации будущего свекра. Тогда ее взял под крылышко другой главный партнер, Василий Вахромеев, семейник. Сейчас она была ведущим юристом, специалистом по разводам. Особо мы не дружили, но общались без проблем. В другое время я охотно с ней поболтала бы, но сейчас настроения не было от слова совсем.

— Ну что? — с иронией посмотрел на меня Кондратьев, когда я вошла в кабинет и присела к столу. — Припекло задницу?

Ему недавно исполнилось шестьдесят, выглядел он соответственно и чем-то напоминал мрачную жабу, но я все равно любила его нежно.

— Ну как бы да, — созналась я.

— Колись.

Пришлось расколоться. Врать не имело смысла.

— Ясно, — кивнул Кондратьев, когда я закончила. — Все знают, что нельзя срать там, где жрешь, но неизменно срут. Потому что у всех блядки, а у них любовь. Ладно, поздно тебя воспитывать, тридцать стукнуло — мозг уже каменный, жопа тоже. В апреле у нас уходит один трудовик. Могу взять на его место. Будешь заниматься медицинскими делами, но поскольку их в принципе немного, придется быть на подхвате у Вячеслава. Вахромеев возражать не будет.

— У Мальцева? — скривилась я. — Он еще здесь?

— Не корчись, Людмила! — рассердился Кондратьев. — Это все, что я могу тебе предложить. Не устраивает — извини.

На самом деле не устраивало, конечно, потому что Славка был редкостной скотиной, да и на подхват не хотелось. Но и ситуация сложилась такая, когда дареному танку в дуло не смотрят.

— Устраивает, — буркнула я. — Спасибо.

Алексей

Когда Милка уехала, я долго сидел на диване в холле и смотрел в никуда. Потом встал и занялся уборкой. Методично и механически, ни о чем не думая. Мозг словно впал в анабиоз, бросив на дежурство лишь базовые функции.

Осталось снять постельное белье, на этом я и сломался. Лежал носом в подушку, впившись в нее зубами. От Милкиного запаха темнело в глазах. Словно утонул в нем. А когда вынырнул, оказалось, что на самом деле стемнело. Собрался, оделся, остановился на пороге: сумка на плече, мешок с мусором в руке.

Символично — что-то заканчивается, и вот ты закрываешь дверь, унося с собой мусор воспоминаний. Может, начать книги писать? Про несчастную любовь? Хотя в этом я точно дилетант, и в любви — в первую очередь. Каждый должен заниматься тем, в чем разбирается.

Одна надежда, что наконец выработается стойкий иммунитет.

Видимо, заморозкой мозг спасался от перегревания. Это было похоже на обезболивание у стоматолога — тупое онемение. Я ездил на работу и даже работал. С кем-то разговаривал. Правда, мог зависнуть на полуслове, глядя в одну точку. Как будто выпадал из реальности.

— Алексей Геннадьевич, с вами все в порядке? — испугалась Юля, когда я давал ей какие-то указания и вдруг вот так замер.

— Извини, задумался, — очнулся я. — О чем я говорил?

Я правда не помнил, потому что все шло на автопилоте. Иногда он отключался, и тогда не сразу получалось сообразить, кто я, где я и какой на дворе год.

Так прошла неделя, а в четверг вечером анестезия вдруг закончилась. Я зашел поужинать в «Лимончелло» на Литейном, выбрал казаречче с креветками, и их вкус резко, наотмашь, напомнил о тех самых вьетнамских блинчиках. О Милке…

Всю эту неделю я о ней не думал. Она просто была в моих мыслях — как депрессивный циклон, зависший над Питером. Как и раньше — когда настраивал себя на предстоящий разрыв. Но, пожалуй, только сейчас осознал, что это наконец произошло. Что больше мы не увидимся.

Ни-ког-да…

Острые слоги, рваная рана — и через эту дыру хлынули жгучие флеши нашей последней ночи. Невероятной, сумасшедшей ночи. Все было так, как будто я признался ей в любви и она ответила тем же. Только без слов.

Без слов…

Стоп!

Сигнальная лампочка тревоги мигала снова, как в тот день, когда Милка позвала меня к себе, а я согласился, но не поехал, потому что привезли кота. Наверно, она всю неделю мигала, а я не замечал сквозь морозный наркоз.

Отмотаем назад. К самому началу.

Она ведь зацепила меня сразу. Ну… ладно, не с первого взгляда, конечно, но еще в тот вечер, в «Мегуми». Может быть, сначала это было просто желание. Ничего большего, чем обычно. И тот разговор в хинкальной, пусть даже и не стандартный, но все равно вписывался в схему «потрахаемся и разбежимся». Но когда поцеловал ее у парадной… наверно, уже тогда понял: это что-то другое. Для меня — другое. А для нее?