Читать книгу 📗 "Несмеяна для босса (СИ) - Амурская Алёна"

Дверь столовой распахивается тихо, почти бесшумно. Внутри - мягкий свет, полированные столы, стулья с кожаными спинками, кофемашина в углу, тихие голоса. Людей немного, но они рассажены по разным местам. Кто-то пьёт чай, кто-то работает прямо за обеденным столом.

Я оглядываюсь, скользя взглядом по лицам… и вижу его.

Артур сидит за угловым столиком. Он чуть наклонился вперёд, небрежно опираясь локтями о стол. Пальцы сцеплены перед собой в замок. Его плечи такие широкие, словно специально созданы для того, чтобы держать на себе вес чужих проблем. На нем темный деловой костюм, который идеально подчёркивает его развитую мускулатуру, заметную даже сквозь ткань. Четкая линия тяжелой упрямой челюсти и тень щетины придаёт лицу тот суровый, почти хищный оттенок, который я помню и боюсь одновременно.

Он хмур. Между бровей пролегла тонкая, глубокая складка - та самая, которую мне так часто хочется разгладить рукой. Я не всегда решаюсь это сделать. Но сегодня… сделаю. Если он позволит.

Жадно и влюбленно любуясь им, я делаю шаг вперёд… и застываю.

Эта незнакомка появляется в моём поле зрения так, будто всегда стояла рядом с ним. Просто секунду назад я почему-то упорно не замечала ее.

Девушка…

Очень красивая, эффектная брюнетка. Волосы густые, длинные, блестят, как чёрное стекло, перехваченные тонкой заколкой у затылка. Лицо тонкое, изящное, глаза тёмные, глубокие, и в них есть то опасное спокойствие, которое умеют носить женщины, знающие себе цену. На ней светлое платье с мягкой линией плеч, и в каждом её движении - тихая, притягательная хрупкость, которая так нравится властным мужчинам.

Она стоит вплотную к Артуру, чуть наклонившись, и нежно касается его лба кончиками пальцев. Не мимолётно и не случайно, а… осознанно.

Как хозяйка, уверенная, что имеет на это право.

Она разглаживает складку между его бровей… и я слишком хорошо знаю эту складку, чтобы не заметить, что он спокойно позволяет ей это. Не отстраняется, не хмурится сильнее, не отбрасывает руку. Просто сидит, давая ей гладить себя, как будто это нормально. И пусть он не улыбается ей, пусть его взгляд тяжёлый и задумчивый, но сам факт… сам факт, что он не возражает…

Этого достаточно, чтобы во мне что-то хрустнуло.

Если он позволяет ей это - значит, она своя. Значит, между ними что-то есть. Может, было давно, может, началось только сейчас, но это - близость. Та, которую я так и не смогла ему дать, потому что всё время бежала, всё время отталкивала, всё время оставляла его одного на границе моего доверия.

Я вспоминаю, сколько раз он просил - прямо и жёстко, с чудовищной усталостью в голосе: не убегай, доверься, скажи, что у тебя внутри.

А я? Что делала я каждый чертов раз?

Снова и снова выбирала молчать и исчезать, вместо того чтобы остаться. И, наверное, он наконец понял, что со мной возиться бесполезно. Решил, что я безмозглая дура, и просто махнул на меня рукой.

И вот теперь сидит, позволяя другой женщине сглаживать следы его усталости, там, где раньше я только мечтала коснуться.

Горечь поднимается изнутри, тяжёлая, как ржавчина, и оседает на языке. Это не просто ревность. Это ревность, умноженная на мою вину. Потому что я… только я сама всё испортила. И он, похоже, принял это быстрее, чем я успела осознать.

И всё. Этого достаточно, чтобы мир внутри меня треснул.

Я ещё пару секунд стою в проёме, глядя, как она что-то шепчет ему, чуть склоняясь ближе, и как её пальцы задерживаются на его лбу, так мягко и интимно… словно это касается только их двоих, а весь мир подождет.

Внутри, прямо под рёбрами, что-то начинает мелко дрожать, словно в меня забросили пригоршню острых стеклянных осколков, и они теперь царапают изнутри при каждом вдохе. Хочется развернуться и уйти, но ноги будто приросли к полу. И я вынуждена ещё и ещё раз впитывать в себя эту картинку: он… такой большой и сильный… и рядом она, эта изящная фарфоровая куколка, которая в разы легче меня и, наверное, пахнет дорогим парфюмом и утренним кофе, а не уличной пылью и больничными коридорами.

Мысль врезается в голову как удар: ему с ней точно будет проще.

Она лёгкая. Она не тащит за собой шлейф из проблем, угроз, бегства и недомолвок. Она, в отличие от меня, не исчезает из больницы посреди ночи, не встречается с полубезумными врагами его корпорации, не вечно “подумает, сбежит и потом расскажет”. Она, наверное, говорит всё сразу, и он слышит её. Они понимают друг друга без этих бесконечных пробежек по кругу, которые продолжаются у нас снова и снова, как будто мы оба прокляты судьбой.

Где-то в глубине сознания мелькает глупый голос маленькой наивной девочки: ну и что, что он позволяет себя гладить по лицу так близко? Может, он просто устал. Может, он думает о тебе прямо сейчас…

Но этот голос быстро тонет в глухом, вязком болоте убеждённости: нет, он просто отпустил. Перестал ждать. Перестал верить, что я когда-то выберу остаться.

Мне даже становится мерзко от самой себя. От того, что я смотрю на него с такой жадной, жгучей ревностью, как будто имею право. Кто я ему теперь? Никто. Девчонка, которая слишком много раз подставляла его под удар своим упрямством, а потом сбежала, даже не дав объясниться.

Где-то внутри рвётся истеричный порыв подойти, схватить его за руку и сказать, что всё не так, что я… что я скучала, что не хотела всего этого. Но этот порыв тут же захлёстывает холодной волной страха…

А что, если он скажет, что и правда всё? Что поздно? Что это место уже занято?

Я разворачиваюсь, будто выдирая себя из липкой смолы, и иду прочь.

Не помню, как оказываюсь в коридоре, как прохожу мимо лифта, выбираю лестницу, чтобы не встретить никого по пути. Колени странно подгибаются, и шаги выходят медленными, волочащимися, как у человека, который несёт на плечах мешок с мокрым песком.

Когда я вхожу в кабинет Батянина, мне кажется, что я старше лет на десять, чем утром. В голове только одна мысль: всё пропало. Я окончательно потеряла его. И в этот момент я даже не знаю, что больнее.

Потерять Артура или признать, что в этом есть моя прямая вина.

Глава 52. В команде с папой

Я закрываю дверь кабинета с той осторожностью, с какой закрывают шкаф, за которым прячется что-то тёмное. На секунду прислоняюсь спиной к прохладной панели, ловя дыхание и пытаясь не вслушиваться в собственный пульс.

Здесь, у подножия маленькой межъярусной лестницы, тише, чем в приемной. Ровное гудение кондиционера, приглушённый свет, а сверху виднеется стекло с видом на серое декабрьское небо. Переведя дух, я медленно поднимаюсь наверх с чувством тяжелой пустоты внутри.

Батянин сидит за столом и не двигается. Только поднимает на меня взгляд, и мне кажется, что за эти две-три секунды он успевает прочитать во мне всё. Лёгкую дрожь в пальцах, ту самую… нелепую пустоту под рёбрами, что остаётся после проваленного прыжка, и тугую занозу где-то в горле, от которой хочется кашлянуть, но нельзя.

Он не говорит “Сядь”, не спрашивает “Ну что?”... вообще ничего не требует. В его молчании нет ни капли холодного начальственного, наоборот. Оно как мягкое полотенце, которым накрывают, когда трясёт.

Он просто есть.

Спокойный, собранный и невероятно уравновешенный для отца, который час назад принял на себя удар моего дочернего презрения и вытащил из настоящей чёрной дыры. Вот только в плечах у него какая-то еле заметная зажатость. Как у человека, который всю ночь таскал мебель, и теперь растягивает оставшуюся выдержку дозированно.

- Я передумала, - слышу свой тихий, какой-то чужой голос. - Не буду с ним пока говорить.

Батянин некоторое время пристально смотрит на меня.

- Это твоё право и твоя жизнь, - отвечает он наконец. - Я никогда не буду вмешиваться в твои личные дела, Яна. Если только прямо сейчас тебе не понадобится мой совет. Пока скажу лишь одно: я приму любое твоё решение и дам тебе лучшее прикрытие из всех возможных.