Читать книгу 📗 "Танец над пропастью (СИ) - Смирнова Ольга Викторовна"
Хочет. Безумно. До дрожи в теле, до стона мышц, до пьяной одури в мозгах...
Судорожно вздохнул. Положил Наташу на спину. Сколько лет он мечтал хотя бы прикоснуться к ней. Провёл губами по её соблазнительно приоткрытым губам и впился в них.
Сильно. Жадно.
Оторвался и обсыпал поцелуями любимое лицо. Припал к изгибу шеи. Вдохнул запах кожи.
Родной. Любимый.
Застонал. Да. Он сволочь. Но сделает это. Назад дороги нет... Рука прошлась по женскому телу. Губы коснулись груди. Жилы рвануло вброшенной кровью. Зажал в стальные тиски рук. И молнией пронзила мысль: сдержаться... не навредить... попридержать коней... всё... и выдохнул:
— Наташка... ёжик мой колючий... попался.
Глава 44 "— Вычеркни из памяти Романа"
Ярослав лежал, крепко обняв Наташу, но мысленно был не с ней, хотя тепло её тела согревало и поддерживало в путешествии в прошлое...
Его новая жизнь началась в темноте. И вокруг — тишина, ничто и безвременье. Он не чувствовал тела, рук и ног. Но мог думать. Осталась память. И он вспоминал. Мучительно, медленно, но вспоминал. Отец. Наташа. Дочь. Самолет. Ярослав. А затем крик, вой, круговерть, удар, грохот, треск. И ещё удар... и пронизывающий холод... и голос... надрывный... рыдающий... молящий и постепенно сходящий на нет:
— Брат... живи. Живи, брат... Сейчас... немного осталось. Живи... Я только нашёл тебя... живи…… живи…… береги…… Наташу……
А потом тишина. И темнота. И не понятно, то ли жив, то ли мертв. Не было паники, не было сожаления, не было чувств. Никаких. Только констатация фактов. Времени тоже не было, пока не запел комар. Он прислушался. Откуда в темноте комар? И удивился своей эмоции. Удивился удивлению.
А комар пищал всё громче и громче, пока не заполнил нестерпимым визгом и лязгом всё его сознание. Пробовал кричать, но не мог. Пытался вылезти из мучительно визжащего кокона, но не пошевелился. Его резало, разрывало, кромсало. Хотелось взвыть... умереть... улететь вольным в небо...
Внезапно визг пропал. Как обрезало. Его заменил мягкий размеренный звук работающего прибора, и свет расколол тьму.
Дрогнули веки, дёрнулись пальцы.
Услышал биение сердца.
Своего.
Жив.
Судя по звукам — больница. Вокруг забегали, заговорили. Язык незнакомый. Он приподнял веки, и свет резанул по глазам. Закрыл. Сглотнул. Услышал шёпот:
— Посмотри на меня. Прошу тебя, посмотри.
Открыл глаза... закрыл... ещё раз... Сначала видел только белесый туман, который медленно рассеивался... Постепенно в нём проявились родные глаза. Хотел улыбнуться, но не смог. Лицо зажато бинтами.
«Пап, это я».
И понял, что не узнаёт. И понял, почему. Радужки одинаковые...
Пошевелил рукой. Отец отвел взгляд в сторону. Взял его пальцы и слегка сжал.
Он почувствовал руку и потихоньку стал царапать её ногтями. Отец понял, подставил свои пальцы под его и, не разрывая зрительного контакта, замер.
Нажим на один ноготь. Один. На второй. Два. На третий. Три.
Глаза отца наливались слезами, а подбородок затрясся.
Четвертый ноготь. Четыре. Пятый. Пять. Так он учился считать в детстве. Пересчитывал ногти на руке отца.
Раздался тихий шёпот, больше похожий на шелест:
— Сын... ты жив...
Застонав, отец разогнулся. Освободил свою руку и обратился к кому-то, стоящему в стороне, хриплым и уставшим голосом:
— Подтверждаю. Это Завьялов Ярослав Макарович. Мой сотрудник.
«Нет, папа!!! Это же я!! Роман! Викторович... Титов...», — закричал он, но прекратил мысленный крик, поняв всё.
Закрыл глаза, успокаивая себя и постепенно утопая в обыкновенном сне.
А потом был ад. Почти три года он не вылезал из клиник, где его собирали чуть ли не по частям, иногда проводя операции на одних и тех же местах по нескольку раз. Учили двигаться. Учили самостоятельности. Учили есть, говорить, видеть, даже лепить из пластилина различные фигурки... как маленького... И не обещали полного восстановления. Но у него были Наташа и Лиза. У него были ёжик и Капелька... Он должен был к ним вернуться прежним. Здоровым и крепким. И делал для этого всё... хотя были и срывы, когда вера покидала его при очередной неудаче...
Но вновь брал себя в руки.
А однажды ему рассказали о брате. Смертельно раненый, тот тащил завернутого во что-то Романа по снегу ползком, вытаскивая из-под козырька скалы, куда по инерции проскользил уже покорёженный самолёт. Его не было видно с воздуха. Ярослав вернулся под козырёк, притащил что-то яркое, раскидав вокруг, и лег сверху на Романа, сохраняя тепло в его теле. Так и умер. От потери крови и замерзнув. Но, согрев брата, и тот продержался до прилёта спасателей.
Долго находился Роман в состоянии тихого бешенства. Хотелось орать и громить всё, что его окружало. Дать самому себе возможность очистить душу от новых знаний, травящих и убивающих её. Но лишь дотянулся до вазы с цветами и швырнул с размаху в стену, не услышав ни удара, ни звона разлетевшихся в разные стороны осколков. Потому что оглох от собственного звериного воя.
Но пришло время, успокоился и смирился. А может, врачи помогли. Чёрт знает, сколько и каких лекарств прошло через его организм.
Помог и отец, понемногу привлекая к работе. Роман умудрялся из палаты помогать ему управлять фирмами. Это были тяжелые времена. Топ-менеджеры не подвели, не предали, когда закружились вокруг бизнеса акулы, жаждущие его проглотить. Отбили атаки, обошли подставы. Сохранили все предприятия, филиалы и подразделения. И отец потихоньку пошёл на поправку: уже начал подниматься на ноги и делать первые шаги.
Роман привык быть Ярославом, привык думать, как Ярослав, работать, как Ярослав. Отзываться на новое имя. Он в него вжился. Это имя стало его плотью и кровью. Стало его спасением. Только приёмных родителей брата он побаивался. Не знал его жизни «до» и периодически попадал впросак. Списали на частичную потерю памяти.
Родители Ярослава приезжали часто. Уже знали, что прежнего лица не увидят. И прежнего голоса не услышат. Даже незначительные повреждения связок изменили тембр голоса. Голос теперь не Романа и не Ярослава.
Зато они видели глаза. Серые с чёрным ободком. И благодарили небеса, что те не забрали их сына к себе...
Ещё один день Ярослав запомнит надолго. Его готовили к зеркалу. Он уже знал, что больше ничего сделать нельзя. Лицо собрано заново и останется частично неподвижным.
Бросил взгляд на отражение. Хотя и был заранее подготовлен к тому, что увидит, но вздрогнул. Рядом что-то тараторила врач. А он почти ничего не услышал. Только понял, что ему придётся ходить на тренировки по управлению мышцами лица. Если не знать, какую из сохранившихся подвижными мышц и как задействовать, то можно получить на лице неприятную для людей гримасу. И он тренировался. И с косметологом, и с челюстно-лицевым хирургом, и самостоятельно. Ходил на специальный массаж. Научился держать лицо. Научился разговаривать, задействуя минимальное количество мышц. И даже слегка ухмыляться. Тренировал веки и сохранившиеся мышцы вокруг глаз. И всё равно отличался от здоровых людей.
И Виктор Валентинович, и Ярослав рвались в Россию. По трём причинам: Наташа, Лиза, бизнес.
Сведения о Наташе приходили, но редко и скупые. Ребёнка в коттедже не было. Узнать, родила дочку или нет, не удалось. В школу не ходила весь десятый класс. Где училась тоже не выяснили, но закончила его с отличием и уехала на отдых во Францию. И на этом всё.
А он хотел знать больше. Даже мелочи... Хотел дать ей знать о том, что жив... Но возможностей не было. В тайну были посвящены только двое. И оба — и отец, и Сергей — высказались против открытия тайны Наташе. Категорически. Осталось смириться и ждать возвращения домой.
— Ёжик мой… — этими словами начинался и заканчивался каждый его день.
А ночью она ему снилась. Мягкая, нежная. С улыбкой и слезами, молчащая и язвительная, в одежде и без...
Скорее всего, узнав, что он погиб, потеряла ребёнка. Как это пережила? Сама ещё ребёнок и такой удар. Он мечтал скорее вернуть ей хотя бы себя... Но боялся. Боялся, что она не примет его таким. С другим лицом, с почти изменившейся личностью и слабого, с обвисшими мышцами. Хотя последнее поправимо. Это подтолкнуло к тренажёрам.
