Читать книгу 📗 "Дом на берегу океана, где мы были счастливы - Мартен-Люган Аньес"

А потом, по завершении медицинской пятнадцатиминутки, я наслаждалась их обществом. Мы устраивались за низким столиком, за которым обедали подростками, они готовили мои когда-то любимые блюда, и я заставляла себя немножко поклевать, чтобы не огорчить их и не напугать. Мы сочиняли друг для друга сказку, и они это прекрасно понимали. Поев, я ложилась на диван, а они садились на пол поближе ко мне, и мы разговаривали.

Точнее, я слушала их. Сестры рассказывали мне о своих мужьях, о моих племянницах и племянниках, жаловались на то, что боятся старости, – эти жалобы были их прямой обязанностью, мне хотелось, чтобы они сетовали и придумывали для меня кризис сорокалетнего возраста со всеми подробностями. Они наперебой доказывали насущную необходимость инъекций ботокса и утренних пробежек. Я смеялась. Им от этого становилось легче, мне тоже.

В тот день они погрузились в воспоминания детства. Такое случалось очень редко. Уже давно мы жили настоящим, и это никак не было связано с моей болезнью. Мы никогда не мусолили прошлое. Нам это было не интересно. Мы жили.

На этот раз что-то изменилось. В особенности для моих сестер, которых одолела ностальгия. Нашу историю мы пока еще разделяли втроем. От семьи, в которую помимо нас входили родители и обожаемая тетя, остались только мы. Скоро их будет лишь двое из троицы девчонок с именами, позаимствованными из другой эпохи.

Откуда у папы и мамы взялась такая странная идея? Сейчас никто не обращал на это внимания, но в детстве родительский выбор обеспечил нам шутки и насмешки. Сюзанна, Анита и Мадлен. С тех пор мы с нашими именами успели запустить новую моду и все чаще встречали маленьких девочек – наших тезок. По крайней мере, это относилось к Сюзанне и ко мне. Анита все еще была в немилости. Просто смешно.

Я была, что называется, поздним ребенком, сюрпризом, младшенькой, явившейся к уже уставшим родителям, погрязшим в проблемах. Если задуматься, у нас с моей дочкой есть нечто общее: мы обе не входили в планы взрослых. Мои родители владели рестораном, их существование состояло из упорной работы, и после выхода на пенсию подорванные организмы сопротивлялись недолго. А ведь они так радовались, что наконец-то переехали в деревенский дом, о котором столько мечтали. Они едва успели им насладиться, потому что ушли один за другим меньше чем за два года. Единственным утешением для меня в их ранней смерти было то, что она избавила их от присутствия при моей. Они, пожертвовавшие своей жизнью, чтобы сделать лучше нашу, не заслужили такого горя. В особенности это относится ко мне, от которой они изрядно натерпелись…

Сюзанна, Анита и я росли в ресторане, между залом и кухней, где безраздельно царила мама. Крошечная брассерия, в которой всегда было полно народу, стала нашим вторым домом. Сестры на правах старших участвовали в моем воспитании. Втроем мы были вполне самостоятельными, пусть я и держалась чуть в стороне – во многом из-за своего юного возраста, более скромного характера и большей мечтательности. Можно сказать, сестры в некотором смысле продолжат выполнять свой долг с Лизой. Придут мне на смену, заботясь о моей дочке. Невероятное везение, что у меня есть сестры, а вот Лиза такого шанса лишена. Зато у нее есть тетки: лучшие из всех, самые любящие, самые забавные, самые надоедливые.

На нашу с ними долю выпало огромное счастье. Сестра нашего отца стала нам второй матерью. Ее утрата была не менее тяжела, чем уход родителей. Гены в семье начали ослабевать, и я всем сердцем надеялась, что последние неполноценные достались мне. Софи порхала по жизни, не находя подходящего партнера, с которым могла бы ее разделить. У нее не было детей, мы заменили ей отсутствующих дочек, и она всячески помогала нашим родителям растить нас. Мы бегали с ней по выставкам, ходили в кино и по магазинам. По средам [1] она провожала нас на наши внешкольные занятия. Она одаряла нас теми сокровищами детства, которые родители не могли нам обеспечить. Она развлекалась вместе с нами. Мы развлекались вместе с ней.

Анита и Сюзанна вспоминали, как летом тетя увозила нас на каникулы. Я молча слушала.

– Ты туда никогда не вернешься, – вдруг обратилась ко мне Сюзанна.

Мы лишились дара речи. Сестры по очереди гладили меня по голове, я прикрыла глаза, стремясь сконцентрироваться на настоящем времени, на том, что действительно важно. Бесконечно долго, как показалось, мы не шевелились и не произносили ни слова. Но это было необходимо. По крайней мере, мне.

Мы услышали, как кто-то откашлялся, и вышли из ступора. Лиза вернулась с занятий, а мы этого не заметили. Я улыбнулась ей. Она осторожно улыбнулась в ответ. Она выглядела такой же озабоченной, как и сегодняшним утром, если не больше. Ее тетки по очереди поцеловали меня, потом встали и заключили в объятия Лизу. Я любовалась их троицей. Это было красиво и представлялось мне обнадеживающим.

Как бы мне хотелось унести эту картинку с собой туда, где я окажусь. Сохраняются ли воспоминания? Или исчезают? Сможет ли мой дух, если он продолжит существование в какой-нибудь форме, укрыться и набраться сил в этих образах, которые я не прекращала копить? Или же дальше меня ждет пустота? Полное и окончательное небытие. Тогда получится, что все было бессмысленно. Я утрачивала свое прошлое целиком. Внутренне я протестовала против потери всего, что его наполняло. Против исчезновения любви моих сестер, дочери, Васко. Неужели смерть – жирная и окончательная черта под всем, что было до нее? Неужели у меня больше вообще ничего не останется? Дыхание. Воспоминания. Эмоции. Отзвуки любимых голосов. Придется бросить всех, кто был рядом, согласиться с тем, что твои действия, планы, чувства превратятся в ничто.

Ты испаришься, и от тебя останется только пустота.

Этим вечером, как только я легла в постель, Лиза скользнула ко мне и уткнулась лицом мне в шею. Ее напрягшееся тело прижималось ко мне. Еще немного, и ее пробьет дрожь. Мне подумалось, что сил ее лишили грызущие мысли, которые она не могла или не осмеливалась облечь в слова. Может, она боялась меня? Или моего молчания? Эта неловкость, это расстояние между нами были нестерпимы.

– Что с тобой? – спросила я.

Она стиснула меня, обняла за талию и изо всех сил вцепилась в нее. Она меня не отпускала. Как в самые первые школьные дни, когда надо было идти на занятия, а она не хотела расставаться со мной.

– Помимо того, что ты меня покинешь…

По моей коже покатились ее слезы, она позволила себе поплакать вместе со мной. Маленькая победа. Я хорошо знала свою дочь и ее сильный характер и догадывалась, что обычно она не позволяет горю вырваться наружу. Она переставала жестко себя контролировать только с отцом и моими сестрами – они мне это подтвердили, – но никогда не разрешала себе расслабиться со мной. Я обняла ее, насколько хватило сил, и стала тихонько покачивать. Я с радостью встретила ее рыдания, несмотря на весь ужас, который мне внушала такая моя реакция. Я чудовищная эгоистка. Но разве я не имею на это права? Утешать дочь обязана я и только я, пока я еще здесь. У нее должна сохраниться возможность все мне сказать, во всем довериться. Я останусь ее матерью до последнего вздоха. Она занималась мной так, как не должна была бы: кормила, ухаживала, как за младенцем, поддерживала, когда силы покидали меня, она брала все на себя, как инстинктивно все берет на себя мать ребенка. Этот обмен ролями причинял нам вред. Я буду ее мамой до самого конца. И даже потом, как мне хотелось верить. С другой стороны, я не собиралась обременять ее разговорами о том, что все будет хорошо и что она справится, потому что сильная. Что мне было об этом известно? Да ничего. Я всем сердцем надеялась, что однажды она вернется к нормальной жизни, но я никогда не увижу, когда это произойдет и как. Поэтому пока я рядом и могу хотя бы поговорить с ней и крепко обнять, я обязана забрать ее печаль, ее боль, признать, что я в ответе за ее искалеченную юность.