Читать книгу 📗 "Праведник мира. История о тихом подвиге Второй мировой - Греппи Карло"

Не знаю, какие именно слова произнес Лоренцо во время того разговора. Но могу судить по открытке, которая пришла через три недели. Так и представляю себе этот ответ, произнесенный за бог знает каким бараком — с опущенной головой и отведенным взглядом: «Не имеет значения, amico».

Ночь, которая не хотела заканчиваться

Лоренцо крепко стоял на ногах у самого края ада — дольше двух лет и восьми месяцев подряд. Мы не знаем, планировал ли он побег до знакомства с заключенным № 174 517 (но среди вольняшек только за первые месяцы 1944 года было не меньше 500 попыток) [779].

По прошествии десятилетий и учитывая, насколько потаенной бывает человеческая душа, мы не можем узнать, почему Лоренцо остался. Из страха? Оттого, что ему было важно «хорошо делать» свою работу? А может, потому, что ему платили? Или оттого, что в Италии у него не было ’na fumna — женщины, из-за которой его бы тянуло домой? Он не мог бросить двух тонущих в нужде доходяг? Его не пускала неразрывная связь, возникающая между спасателем и спасаемым? [780] Или он остался по совокупности причин?

Но мы точно знаем: кроме Леви, в «Суиссе» у него был еще один друг. Я не упомянул о нем, описывая первую встречу Примо и Лоренцо: это была важная сцена, и я решил убрать из нее «фоновый шум». Но в лунном пейзаже — результате разрушительных бомбардировок — присутствовал еще один человек, итальянец по фамилии Перук (если она, конечно, настоящая) и с неизвестным нам именем.

Зная о привычке Леви добавлять в рассказ элементы вымысла и давать новые имена многим «персонажам», я решил не тратить слишком много времени на поиск информации. К тому же сам Леви рассказывает о Перуке в нарративе легенды, а не реальной истории.

Леви упомянул Перука в рассказе, опубликованном в 1981 году и посвященном Лоренцо, и, насколько мне известно, больше ничего о нем не писал. Перук был в том тексте единственным добавлением. Автор поместил его между теми, кто помогал безусловно, как Лоренцо, и теми, кто облегчал чужой голод, чтобы просто избежать жадных взглядов либо из эфемерных проявлений человечности или мрачного любопытства.

Перук помогал заключенным, но нерегулярно. Потому что трусил.

В какой-то момент я все же решил поискать информацию в Архивах Арользена. Сколько таких Перуков оставили след в сломленной господством «Оси» Европе? Много. И мое внимание привлекли двое из них. Первый, Этторе [783], родился в 1908 году в коммуне Кьонс [784], однако в марте 1944, согласно немецким документам, никак не мог быть в Аушвице.

Второго звали Антонио [785], и он, как и «наш» Перук, был фриульцем из коммуны Канева, недалеко от города Порденоне. Если я правильно разобрал написанное от руки, Антонио был почти ровесником Лоренцо (родился 22 апреля 1906 года) и работал на компанию Colombo (владелец — инженер Марио Коломбо из Рима [786]). Эта компания подписала контракт одновременно с фирмой G. Beotti в 1943 году [787], что способствовало итало-немецкой интеграции. На начало 1945 года Антонио числится заключенным Дахау, и это не сходится со сведениями, которые у нас имеются благодаря Леви.

Многочисленные телефонные звонки предполагаемым потомкам не дали никаких результатов. Перук остался тенью без реальных зацепок. В архивах Аушвица нет списков итальянских вольнонаемных работников — о них вообще крайне мало данных [788]. Можно оценить масштаб поиска: приходится действовать наугад, вылавливая одно имя из миллионов «добровольцев» и «свободных», заполонивших Третий рейх в те годы. Из рабочих-рабов, на самом деле принуждаемых к труду и закованных в кандалы. Извлечь этих людей из забвения непросто, а в некоторых случаях — и невозможно.

Леви не раз говорил, что как писатель сознает свою (относительную) беспомощность перед могуществом трехмерной реальности, начиная с самого интимного — психологического аспекта.

В статье «Аушвиц, тихий городок» (Auschwitz, citta tranquilla), опубликованной в газете La Stampa в марте 1984 года, он признался: прочитал десятки книг о психологии палачей, но так и не получил ответов на свои вопросы; «возможно, проблема в том, что задокументированные свидетельства не могут передать всю глубину человеческого естества, — с этой задачей драматурги и поэты справляются лучше, чем историки и психологи» [789].

Что уж говорить о связи между словами и действиями: «Облекать факты в форму слов — занятие бесперспективное», — написал он в рассказе «Углерод» [790]^,  [791], последнем из «“минеральных” рассказов» [792]^,  [793] сборника «Периодическая система». «Невозможно полностью отобразить человека из крови и плоти в персонаже и создать ему объективную историю, ничего не исказив», — подчеркнул Леви десять лет спустя на страницах сборника «Чужое ремесло» (L’altrui mestiere) [794].

Яркий пример — рассказ «Железо», посвященный Сандро Дельмастро [795], который в литературной обработке Леви стал сыном каменщика (в реальности это было не так) [796]. Сандро — друг Примо с университетской скамьи и верный товарищ по горным походам. В те времена альпинизм был синонимом свободы и возможностью проверить себя на прочность. Дельмастро стал для Леви учителем жизни.

«В самой глубине его души зрела потребность подготовиться (и подготовить меня) к железным временам, которые с каждым месяцем приближались», — писал Леви о многочисленных парных восхождениях с Сандро [797]^,  [798]. В программе Би-би-си Bookmark в 1985 году [799] Леви вспоминал: благодаря этим «тренировкам» он задолго до лагеря научился выживать и терпеть усталость, опасность, холод и голод.

Во время одного из подъемов, описанных в рассказе «Железо», альпинисты попали в сложную ситуацию, но это не смутило Сандро. «В двадцать лет, — сказал он, — простительно иной раз сбиться с пути» [800]. На вопрос друга, а как же спускаться, Дельмастро «таинственно» ответил: «Там видно будет… Возможно, придется отведать медвежатины, это самое худшее, что может случиться» [801]^,  [802].