Читать книгу 📗 "Антология - Поэзия Африки"

— пишу тебе из этой зимней страны
где птицы сошли с ума
чтоб свихнулся тот кем стал я сегодня

с этой землей ты связала меня
а у нас обожженные травы и воды
а здесь Южный Крест не укажет пути

— из этого зимнего города я пишу
ведь птицы сошли с ума
они одолели тревогу
и завели предсмертную песнь

наши руки уже неспособны изобрести огонь очага
остров шагает по каждой из наших улиц
плотью моей защищенной гневом ведомый моим
а я добровольно ушел
я рвался увидеть похожа ли ты на себя

— пишу тебе из этой комнаты зимней
птицы сошли с ума
всю ночь их продрогшие крылья стучали
в неприкрытые окна наших тел обнаженных

и вот в каждом звуке мы умираем
в каждой израненной птице!

Таково было время:
Днем — жара,
Ночью — холод
И, конечно, москиты.
Таково было время,
А цель была — королевство.

Редкая цепь усталых носильщиков,
Покрытых живописным отрепьем;
На бритых головах громоздятся
Разбитые сундуки.
Нрав у них веселый и пылкий,
Свирепое и палящее солнце
Поднимает их дух,
Губит их надежды,
Каждый день потогонный им тела иссушает,
А на привалах
Мухи вцепляются в их пропотевшие спины.

Так они шли,
А жара еще только начиналась.

Каждый день падал измученный пони,
Его бросали на равнине хищникам;
Каждый день валился тощий, как скелет, человек,
Его бросали на равнине масаям[161];
Но все продолжали тащиться
Во главе с вождем, одетым в хаки;
Он их вдохновлял, он вселял в них надежду.
Затем наступил голодный переход,
Голодный и знойный.
Нил и Ньянца,
Как два близнеца,
Голубели среди зеленого края.
Люди запели и запрыгали,
Как молодые газели у заводи.
Сердца бьются чаще,
Ноша кажется легче,
Если стертых ног коснулась
Водяная прохлада.
А когда засветились костры Мутесы,
Перестали бояться голодных гиен,
Стали хвалиться своими подвигами.

Теперь вместо палящей жары
Будут песни, смех и танцы.

За банановой рощей виднеется деревня,
Сквозь тростник изгороди глядят дети.
Так они были приняты.
Ни женщин, поющих приветствия,
Ни барабанов в честь белого посла;
Только молчаливые кивки нескольких стариков
И раскат барабана,
Чтоб собрать весь двор Мутесы,
Потому что деревня не доверяла.
Тростниковые ворота распахнуты,
Молчанье,
Но молчанье на мгновенье —
Молчанье, когда принимают решенье.
Выступает высокий черный король,
Он возвышается над худым бородатым белым
И, схватив тощую белую руку,
Понижает голос до шепота:
«Мту Мвеупе карибу» —
«Добро пожаловать, белый».
Ворота из полированного тростника закрываются.
И Запад впущен.

Вечер уже вызолотил дальние холмы,
Когда я пробираюсь по извилистой тропинке,
Чтобы повстречаться с ней,
Моей черной возлюбленной.

Она наполняет у заводи
Последний за день кувшин.
Огибая знакомые заросли,
Я уверен, что найду ее там,
Как всегда находил с тех пор,
Когда мы были вместе впервые.

Останавливаюсь и жду;
Сначала показывается горло кувшина,
Потом нагие смуглые плечи,
Стройная шея,
Окаймленная бусами
Цвета закатного зарева.
Черные глаза поворачиваются ко мне,
И — молниеносная тень улыбки.

Вот и все, что она говорит,
Вот и все, что хочу услышать.
Посторонилась, дала мне пройти;
Когда бочком я прохожу мимо,
Наши глаза встречаются,
И бесконечное мгновенье
Мы понимающе глядим друг на друга.
«Завтра в это же время?» — говорит мой взгляд.
А ее: «Я не опоздаю».

Я прошел мимо него,
Слоняющегося на задворках,
Сутулого, напряженного, измученного,
Понурившего голову.
То была черная тень
Среди черных теней.

Я всмотрелся;
Наши взоры встретились,
Но на его темном негритянском лице —
Ни веселой улыбки,
Ни надежды,
Ни сулящего надежду желания.
Взгляд
Вспыхнул и погас,
Пронзая безразличие толпы,
Страстно ища
Лицо,
В котором мелькнет понимание.

Он,
Черный ливерпульский работяга,
Покинул отчизну
С надеждой
Обрести себя
В стране свободных.
Но разве солнце,
Приветствовавшее его рожденье,
Сияет и сейчас?
Во всяком случае, не здесь —
Здесь вся его надежда на лопату,
Здесь его удел — смиренье.

Чистый смех африканских детей
Вечерами звучит еще громче;
На глухую эту деревню
Ниспадает вечер, как мантия,
Все таинственно покрывая.

Тащусь
Со службы
Домой в деревню,
Мой кирпичный казенный поселок,
В мою новую ссылку.
В этом новом поселке
Никому я глаза не мозолю.

Перейду по жерди пропасть,
Оседлаю неодолимую бурю.
Так все и пойдет
Тихо-мирно.
Детский смех раздается,
Возвращая
Простые радости,
Мне неведомые доныне.

С запада
Мчатся тучи, торопясь за ветром,
Круто разворачиваются,
Где придется,
Словно стаи саранчи,
Вихрятся,
Хватают что попало
И подбрасывают, словно безумцы,
Гонящиеся за призраками.

Разбухшие тучи
Скачут на хребте у ветра,
Скапливаются, чтобы оседлать холмы,
Машут над ними мрачными, зловещими крыльями;
Ветер свищет вдаль,
И деревья гнутся, чтоб освободить ему дорогу.

В деревне
Крики восхищенных ребятишек
Мечутся, сливаясь
С воем кружащегося вихря;
Женщины
С малышами за спиной
Места подходящего не сыщут,
Возле хижин рыщут,
Потерявши голову;
Ветер свищет вдаль,
И деревья гнутся, чтоб освободить ему дорогу,
Платья плещут, как изодранные флаги,
Разлетаясь,
Чтобы обнажить манящие груди —
Острые ослепительные вспышки.
Грохот, рокот, треск
В разливанном шествии грозы
И в чаду багровеющего дыма.

Солнце повисло над холмистым западом,
Запечатлевши длинные острые тени
На темнеющих склонах;
Одинокие усталые парни,
Измотанные долгим переходом,
С мычащим, сонным, тяжелым на подъем стадом
Поворачивают в деревню.

Позади задымленных хижин
Трещат очаги и кипят котелки,
Покуда полногрудые молодухи
Кормят перед сном сопящих детей.
Тьма заглатывает день,
Небеса просыпаются,
Сквозь темные тучи
Глазеет серебряная луна,
В то время как в недрах темнеющих хижин
Возникают черные тела.

В ночи негромко звучит
Бум-диди-бум барабанов.
Сначала робко и медленно,
Потом непрерывно и мощно,
Настойчиво ухая и бухая,
Переполняя ночь
Волнующим и горячащим кровь
Трепетом.
Рывки ритмичных ног,
Хлопки плещущих рук,
Песни, рвущиеся ввысь,
Когда ритм вселяется в ритмичные мышцы,
Тела кружатся и корчатся
Вслед нарастанию и убыли барабанов.

Затем уголь покрывается пеплом,
Ночь остывает
И танцоры
Один за другим
Тают во тьме,
Оставляя после себя тишину,
Чтобы наглая сова
Улюлюкнула свое «спокойной ночи».

Едва в леденящей лесной тьме
Проснется
Тайная жизнь,
Гневный, яростный, презрительный рев
Раздерет ночь, словно гром,
Отошлет барабаны спать.

Симба —

Он стоит и смотрит,
Потом надменно зевает,
Пылающее величество
В чернильной тьме ночи,
Владыка африканской ночи.