Читать книгу 📗 "Василий Пушкин - Поэты 1790–1810-х годов"

                        Маститый сын Беллоны!
            Могучий севера Перун!
Всемощна счастия разрушивый запоны!
Сквозь стоны, молний треск внуши бряцанье струн,
                       Твою поющих славу,
Разбитый истукан Европы под ярмом,
У ног раздавленну гордыню величаву
            И росский всепалящий гром!

Из ила ржавых блат, из тины неизвестной,
            Возник внезапу исполин:
            Шагнул, льет ужас повсеместный,
            Взмахнул мечом Европы властелин —
За ним лежат в пыли престолы раздробленны,
            Чернеют весы, грады опаленны,
            Несется всюду плач и стон.
            Герои от его бледнеют взора,
Владыки от него ждут славы и позора, —
Судьбины колесом вертит Наполеон.
                           Где край тот неизвестный,
            Куда бы силою чудесной
                           Злодей не доступил?
            Достиг — за ним возможны кары,
            Разбои, грабежи, пожары!
Там старец пал; тут меч младенца обагрил
На персях матери полмертвой, осрамленной!
            Как тигр, алчбою разъяренный,
                         В Россию ворвался;
Со скрежетом зубов чрез холмы, долы рыщет,
Как вепрь очми грозит, как змий прельщеньем свищет;
В обмане не успел — ток крови полился.
Бесстрашный, твердый росс в волшебном изумленьи
            Теснится в отступленьи.

«Колосс полночный пал!» — весть скорбная летит;
            Европа в ужасе дрожит
            И стерту выю протягает.
                        «Погибло всё! — гласит. —
                                      Москва пылает!..»
Спокойтесь, робкие! — еще Кутузов жив,
                        Не верьте — слух тот лжив,
            Что всё пред галлом погибает;
            И северный не пал колосс, —
            Он только уязвлен глубоко.
Дивись, сколь в бедствиях велик, чудесен росс!
                         В нем чувствие высоко,
Как кедр под бурями, твердеет и растет;
Как кедр, пусть сломит вихрь, но к долу не погнет;
            Пусть грянет гром — скала лишь озарится,
                       Не дрогнет, не смутится.

                       Таков, Смоленский, ты!
От ярости громов твой бодрый дух крепчает,
Ум невозможности считает за мечты
И к гибели врага махины созидает.
В змеиный вьется ль клуб, иль страшно рычет львом,
            Глядит — и жмет в деснице гром;
            На шлем твой сыплются удары
                      И искры вкруг летят;
            Как на гранит перуны яры,
Зубчаты молнии с чела его скользят:
            Так ты лица не изменяешь,
                      Ни веждей не смежаешь,
            Но, быстрый устремивши взгляд,
Все меришь вражески и взмахи и движенья,
            Ждешь буйных сил изнеможенья,
            Чтоб изверга послать во ад…
            Приспел твой час — пустил перуны,
            Грохочет эхо по горам.
Враг гулом изумлен, погибли мысли буйны,
Спасенье не мечу вверяет уж — ногам.

            Широки степи тесны стали
                        Для бегства — о злодей!
        Тебя корысть и злость в Россию звали —
            И се мзда лютости твоей…
            Очнулся поздно, кровопийца!
Где грезы льстившие? неслыханный убийца!
            Где горы золота? — давай!
            Где слава? — лавры где? — вещай!..
Бесчисленны полки, послыша росски громы,
Узнали их (они вселенной всей знакомы),
                                     И лютый страх
                                     Завыл в сердцах.
Не смеют уж в лицо увидеть росса в поле,
Постыдно тыл предав его всемощной воле,
                                     Закрыв глаза, бегут;
                                     Доспехи, колесницы,
            Дышащи смертию бойницы —
            Бросают всё, лишь срам несут.
Усеялись поля несчетными телами,
Пирует черный вран, играют псы костями
            Воителей твоих, вождей.
            А ты! творец их бедства и позора,
            Ты к ним не обращаешь взора!
            Бежишь — и слезы брызжут из очей,
Остатки ярости, дань сраму и боязни!
Бежишь — куда, злодей? — Тебя ждут всюду казни,
                                         И нет нигде отрад.
            Впреди проклятие встречает,
            В тылу Смоленский ужасает;
            Убежище — единый ад!
Разверсты челюсти его к тебе зияют,
Батый и Тамерлан, и Не́рон восклицают:
                                       «Приди, дражайший брат!
            О превосшедший нас во злобе!
Довольно — отдохни — уж полвселенной в гробе!
            Се ты достиг желанья своего!
Живущие тебя вовеки не забудут,
Тираны имени ужасна твоего
            Как поношения стыдиться будут».

А ты! Муж доблестный, непобедимый
            Ни клеветою, ни мечом!
Ты оживил полки, тобой водимы,
И возвратил орлу его палящий гром.
            Он при тебе взмахнул крылами,
Налег на облака — давнул — и вихрей свист,
            Как осенью опадший лист,
                                 Погнал, клубя, полями.
Так злобный враг, твоей развеянный десницей
За лютость, грабежи и в селах и градах,
Бежит, приявши мзду достойну со сторицей.
Мужайся, доблий муж! и при закате дней
            Сверши твой подвиг исполинский:
Даруй спокойствие подлунной всей,
И да герой чудесный Италийский
            В тебе воскреснет для полков.
При имени твоем обымет страх врагов,
            И да смятутся их советы;
Да славы твоея не потемнят наветы,
И клевета у ног безмощная шипит,
Как лютая змия, ярящась на гранит.

В глубокой нощи час, терзаемый тоскою,
Течет к Катону Брут поспешною стопою.
Притек — еще был чужд Катона сладкий сон;
Нет, в думу погружен, над Римом бдит Катон.
Душа великого — как бурная пучина;
В глубокой думе сей вселенныя судьбина!
«Друг добродетели, гонимой искони,
Катон! — вещает Брут, — ко мне твой слух склони;
Порывный счастья вихрь ничтожен пред тобою;
Рим властвует один высокой сей душою!
О доблестный Катон! ты будь светильник мой,
Яви мне правый путь, подай совет благой:
Пусть Кесарю одни, другие вслед Помпею,
Один Катон мне вождь, — другого не имею!
Вещай, пребудешь ли ты другом тишины,
Когда весь стонет мир от ярости войны?
Или алчбу вождей содейством увенчаешь,
Междоусобну брань участьем оправдаешь?
Ах! в пагубну сию, позорну Риму брань
Для выгод лишь своих всяк ополчает длань:
Один, чтоб избежать заслуженныя казни,
Забыл, презрел свой долг из рабския боязни;
Другой, чтобы не пасть в томленье нищеты,
Злой хищник, мчится вслед обманчивой мечты
И чает золотом ограбленной вселенной
Уврачевать беды, плод жизни развращенной.
Кому в борьбе властей, и бедствий, и сует
Здесь нечего терять, тот всё приобретет.
Ужели и Катон для брани брань возлюбит?
К чему ж тогда, увы! к чему ему послужит
Тот доблественный дух, в волнении умов
Непотрясаемый, как камень средь валов?

В тот стан или в другой сын Ромула строптивый,
Ворвавшись яростно с победой злочестивой,
Явит свое чело, покрытое стыдом,
И, кровью согражда́н омыт, в свой внидет дом, —
Когда Катон был с ним, Катону осужденье!
О боги! — нет!.. да прочь отыдет преступленье
От доблести сея, не знающей укор!
Не дайте, чтоб в веках покрыл ее позор,
Чтоб неповинные, доселе чисты длани
С отцеубийственным мечом явились в брани!
Так, будь участник ты — и над твоей главой
Все бедствия падут, рожденны сей войной.
Кто не похвалится, изъя́звленный средь бою,
Что смерть ему дана Катоновой рукою!
И всяк за смерть свою уже сторицей мстит,
Коль смертию своей Катона он винит.

Спокойство среди зол — отличье душ высоких!
Так в безднах воздуха небесного далеких
Течет светил собор в предписанный свой путь;
Раздор стихий до них не смеет досягнуть.
Трясется дольний мир, колеблемый громами,
Олимп покоится и светл за облаками —
Непременяемый таков природы чин.
Но сколько Кесарю для торжества причин,
Как сердце Юлия от радости взыграет,
Когда во стане он, неистовый, узнает,
Что добродетельный и твердый сей Катон
Междоусобия стремленьем увлечен!
И за него ли ты или за виды чужды,
Ему в том вовсе нет иль очень мало нужды.
Уж Кесарю Катон желанну платит дань,
Когда в мятежных прях простер с мечом он длань.

Сенат, патриции и консулы смятенны
Текут под знамена́, Помпеем водруженны.
Катон! склонися к ним сей добльственной главой —
И Кесарь лишь один свободен под луной.
Но если ты за Рим, за отчески законы,
Но если станешь в бой граждан для обороны,
Тогда, Катон, я твой, во власти я твоей;
Тогда располагай ты жизнию моей!
Быть может, всё теперь усилие напрасно.
Отечество, увы, отечество злосчастно!
Но знай, не Кесарь мне и не Помпей мне враг:
Брут будет враг тому, победа в чьих руках!»

Изрек, — Катон подъял взор, мглою покровенный,
И потекли из уст слова сии священны:
«Ты право мыслишь, Брут! междоусобна брань —
Зло тяжко, коим нас казнит всевышних длань;
Но я последую нетрепетной стопою
В путь, мне назначенный таинственной судьбою.
Преступником меня коль боги учинят,
Пусть в преступлении себя и обвинят!
Но кто, о пылкий Брут, с душой несокрушенной
Спокойно может ждать падения вселенной?
Народы дикие, сыны чужих морей,
Участие берут в ужасной битве сей;
Цари, рожденные под дальними звездами,
Делимые от нас законом и страстями,
Вкруг римских днесь орлов стеснилися, как рой;
А я, я римлянин, — могу ль вкушать покой?
О всемогущие, о боги всеблагие!
Да падающий Рим, тряся концы земные
(Коль так положено), пусть суд ваш совершит,
Но пусть в падении Катона раздробит!
О Рим, отечество, любовь и жизнь Катона!
Погибнем вместе мы, не знав царя и трона!
И не расторгнуть нас, доколе не приму
Я вздох последний твой и пепл не обниму!
О небеса! итак, весь Рим, обитель славы,
Всё жертвой должно быть: свобода, честь и нравы!
Не скроем ничего из жертвы роковой
И склонимся во прах под тайною рукой!

О, если б мог собрать все римлян преступленья
На собственну главу и — жертва очищенья —
Возмог бы я предстать пред яростных богов!..
Как славно Деций пал средь вражеских рядов!
Пусть оба воинства, свирепствующи ныне,
Катона одного увидят посредине!
На стрелы я пойду, пойду против мечей:
Открыты взор и грудь, — стремися, сонм смертей!
Излейтесь на меня, и язвы, и мученье!
Блажен, коль кровь пролью отчизне искупленьем,
Коль гибелью моей престанет гнев богов!
Но для чего губить сии толпы рабов,
Покорный сей народ, к ярму уже готовый,
Способный лобызать тирана скиптр свинцовый?
Меня единого потребно истребить,
Меня, стремящегось законы оградить!
Пролита мною кровь, и смерть моя блаженна —
Свободы торжество, печать ее священна!
Кто без меня возмнит раздоры воспалять,
Не узрит нужды тот к оружью прибегать.
Но до сего, о Брут! в бездействии ль томиться?
Рим, Рим зовет сынов, и должно ополчиться!
Коль победит Помпей, кто может ожидать,
Чтобы он возмечтал вселенной обладать?
Пойдем, и под его мы станем знаменами!
Да знает он, что брань не за него с врагами!
Коль ратником Катон в рядах Помпея стал,
Когда сразим врагов — победу Рим стяжал».