Читать книгу 📗 "Фортуна Флетчера (ЛП) - Дрейк Джон"
И тут одна девушка пронзительно взвизгнула, перекрывая всех остальных.
— Эй, вы там! — крикнула она в сторону «Фиандры». — Посмотрите на меня!
И она, опасно пошатываясь, встала на ноги в качающейся шлюпке, повернулась спиной и задрала юбки, чтобы покрутить перед нами голым задом, розовым и круглым, с пухлыми ляжками и белыми чулками, подвязанными красными подвязками.
Матросы дико взревели, девушки закричали еще громче, а лодочники налегли на весла. А потом… а потом… у меня не хватает слов, чтобы описать последовавшую сцену. Сразу же дюжина канатов змеями скользнула с борта и через пушечные порты, чтобы помочь в жизненно важном деле подъема девушек на борт. За считанные секунды они кишели повсюду. Начался сущий ад, и жестокая флотская дисциплина, подкрепленная штыком и «кошкой», дисциплина, которая могла по своему усмотрению вешать или пороть… просто испарилась.
Я видел, как мистер Уэбб, помощник штурмана, боролся с одним из матросов за девушку, которая приглянулась им обоим. Победил матрос, сбив с ног своего офицера и с восторженным криком схватив девушку. Такое нападение в обычных обстоятельствах заслуживало смерти (по меньшей мере), но на сей раз лейтенанты благоразумно держались в стороне. К тому же, для их особого внимания была специальная шлюпка с отборными юными леди из одного из более эксклюзивных борделей Портсмута.
Вскоре на борту стало больше женщин, чем мужчин, и оргия пьянства и похоти была в полном разгаре. Мужчины, которым не терпелось даже спуститься вниз, спускали штаны и набрасывались на них прямо на палубе, на всеобщее обозрение, среди мелькающих юбок и задранных ног. И вдруг я перестал быть просто зрителем. Толпа расступилась, и появился Сэмми Боун, под руку с парой девиц. Одна была пухленькой, заводной блондинкой с огромной грудью и бутылкой бренди. Другая — черноволосая, со смуглой, как у цыганки, кожей, вышагивала в ярко-красном платье. Сэмми был вне себя от восторга и уже изрядно приложился к бренди.
— А вот и он, девчонки! — сказал он. — Поздоровайтесь с Джейкобом! Ну и верзила же он, а?
— О-о-о! — протянула блондинка высоким, удивленным голосом, надув губки и округлив глаза. — Он что, весь такой большой? Может, придется брать с него двойную плату, девчонки!
И все трое зашлись хохотом. Но я был как вкопанный, колени превратились в желе, а весь мир стал маленьким цветным пятнышком, видимым через перевернутый телескоп. Я слышал, как говорит Сэмми, но очень слабо и издалека (что было странно, потому что он ревел мне в лицо с расстояния в два дюйма).
— Это Полли Гримшоу, — сказал он, представляя цыганку. — Она о тебе позаботится.
Затем его ухмыляющееся, счастливое лицо исчезло, и девушка уже смотрела на меня снизу вверх, накручивая на палец длинные волосы и делая вид, что кокетливо улыбается через плечо, а ее язык скользил взад-вперед, как влюбленная змея.
— Привет, Джейкоб, — сказала она сочным девонским говорком. — Ну и здоровяк же ты!
— Бу-бу-бу, — пробормотал я, пятясь.
Но она прижалась ко мне, теплая и мягкая, и ее духи закружились у меня в голове. Я никогда не испытывал такого женского присутствия, и от ужаса меня пробрала дрожь.
— Посмотрим, какой ты на самом деле большой! — сказала она и метнула руку мне в штаны, как хорек за кроликом.
Я ахнул от ужаса и бросился бежать.
Собрав все силы, я пробился сквозь толпу, закрывая глаза на то, что видел, и проложил себе путь вниз по трапу квартердека, через главную палубу, вниз через главный люк и на нижнюю палубу. Здесь идти стало легче, ибо мало кто еще удосужился спуститься вниз. Я пошел дальше, вниз на орлопдек, в сырую, темную вонь трюма, среди бочек и балласта, ниже ватерлинии. Там я нашел покой в темном углу, прижавшись к одному из массивных дубовых книц, крепивших палубу к корпусу. Я опустился на пол, прислонившись спиной к дереву и вытянув ноги.
Постепенно я отдышался, слушая грохот наверху, и гадал, что делать дальше.
Но, о ужас! Что это за маленькая темная фигурка, которая подкрадывалась ко мне, хихикая и задыхаясь от погони. Что это последовало за мной во мрак трюма?
— Приветик, Джейкоб, — сказала она своим шоколадным голосом, — славно тут, а? Тихо так… — и она перелезла через мои ноги и устроилась, положив руки мне на плечи, свою теплую попу — на мои бедра, а ее глаза сверкали, глядя на меня сверху вниз, не дальше чем в футе от моего лица. Она повела бедрами, и ее грудь подпрыгнула у меня под носом, пухлая и сочная в своем тесном лифе без малейшего намека на корсет.
— Уйди! — пропищал я. — Уйди, ты… женщина!
Она рассмеялась и попыталась меня поцеловать, но я ее оттолкнул. Она сменила тактику, проводя пальцами по моей шее и груди и царапая мне уши кончиками ногтей.
Каждый волосок на моем теле встал дыбом от такого обращения, и мне стало как-то не по себе. Но я все равно ее отталкивал.
— Эй! — сказала она, недовольно. — Это еще что такое?
— Уйди! — сказал я. — Ты мне здесь не нужна!
На этот раз она рассердилась.
— Ах, вот как? — сказала она, уперев руки в бока и вскинув плечи. — Ты что, из этих? Из тех, кто предпочитает это делать в задницу своему товарищу?
Я ахнул, до глубины души потрясенный этим отвратительным предположением. Даже доктор Вудс не предупреждал меня об этом, но я понял, что она имела в виду.
— Разумеется, нет, мадам! — сказал я, оскорбленный в лучших чувствах. — Просто оставьте меня в покое… Я… я хороший мальчик, правда…
Бог знает, из каких глубин моего детства вырвались эти жалкие слова, но, к моему большому удивлению, они заставили Полли Гримшоу закатиться от смеха.
— О боже! О боже! «Я хороший мальчик»! Господи, благослови нас всех…
И странно, но колыхание ее тела прямо у меня на коленях, и ее чистая красота, когда она смеялась, и ее рассыпавшиеся волосы — все это начало оказывать на меня действие, и я смотрел на нее с восхищением, пока страх и смущение угасали.
— Слушай, — сказала она наконец, — ты ведь никогда этого раньше не делал, да?
— Нет, — ответил я.
— Что ж… неважно, голубчик, — ласково сказала она, — это совсем неважно. Совсем нет. Всем ведь надо когда-то начинать, правда? — И она наклонилась, подняла мой подбородок и поцеловала меня.
Если я проживу тысячу лет, я никогда не забуду этого мгновения. На этот раз по мне пробежала такая дрожь удовольствия, о какой я и мечтать не мог. Затем понемногу, дюйм за дюймом, она извивалась, двигалась, расстегивала и расшнуровывала, пока между нами ничего не осталось, и ее кожа горячо прижалась к моей. Наконец, умело, как любой рулевой, она направила меня глубоко внутрь себя, и я чуть не сбросил ее с себя в неистовом порыве своей первой любви.
И не прошло и десяти минут, как я снова зарядился и приготовился, а она крепко держалась, откинувшись на мои колени, и хохотала до упаду, пока я вновь неистово двигался. И на этот раз не было ни капли смущения.
Последующие дни прошли в одном большом загуле с выпивкой и женщинами, пока я завершал свое образование как моряк. Так все и продолжалось, пока деньги, попавшие на корабль, пройдя через временное владение команды, не нашли свой предначертанный дом у городских девиц и еврейских торговцев, которые приходили на борт вместе с ними, принося все те дешевые и кричащие товары, которые так любят покупать моряки. Полагаю, со среды до следующего воскресенья «Фиандру» обчистили дочиста. Для моряков деньги были чем-то, что сваливалось с неба и предназначалось для траты в чудовищном разгуле.
К воскресенью торговцы и большинство женщин ушли. Все, что осталось, — это несколько дешевых, дрянных часов от евреев, несколько ярких воспоминаний и несколько случаев для хирургической ртути. Я говорю, что большинство женщин ушли, ибо пятьдесят или шестьдесят остались на борту по своей воле. Некоторые действительно были женами матросов и использовали эту возможность, чтобы навестить своих мужчин. А некоторые были девушками, которым приглянулись возлюбленные, и они не хотели их пока покидать. К моему горю, Полли Гримшоу не была одной из них. За те несколько дней я влюбился в нее по-настоящему и хотел удержать ее навсегда. Я хотел ее за ее сверкающие глаза, за ее густые черные волосы и за дрожь, пробегавшую по моей спине, когда она смеялась.
