Читать книгу 📗 "Дорога Токайдо - Робсон Сен-Клер Лючия"
Потом беглянки полакомились знаменитыми пельменями с бобовыми цветками — гордостью Окицу, и смаковали леща, поджаренного на доске, вынесенной волнами на берег. Кошечка смотрела на огни, горевшие по другую сторону залива. Этот свет дрожал в окнах рыбацкой деревни Эдзири, прятавшейся в уютной ложбине между темных склонов предгорий.
До Эдзири было рукой подать, и Кошечка сегодняшнюю ночь рассчитывала провести там. Даже купив поношенную одежду, циновки и другие необходимые вещи, беглянки имели достаточно средств, чтобы нанять лошадь и покинуть Окицу. Но в первый раз за все время совместного путешествия Касанэ заупрямилась, и совсем не из-за поврежденной лодыжки.
— Мы тогда не успеем совершить обряд упокоения духа до темноты, госпожа, — заявила она.
— Обряды совершаются и в темноте.
— А нельзя ли найти священника здесь, в Окицу, сейчас? Пожалуйста, госпожа, прошу вас.
Голос Касанэ дрожал: она боялась, что обездоленный дух мертвеца со скал станет преследовать путниц и настигнет их в темноте прежде, чем они умилостивят его. Кошечка, подумав, согласилась на остановку.
Теперь Кошечка сосредоточилась на том, чтобы, как говорится в пословице, «связать лопнувшую завязку своей сумы с терпением». До сих пор вечной спешкой она не только навлекала на свою голову дополнительные опасности, но и обижала верную спутницу. Мусаси говорил, что торопливость не входит в Путь, и настоящий мастер никогда не выглядит озабоченным. Торопливость и озабоченность нежелательны для ума.
— Лещ очень вкусный, — похвалила она Касанэ. Та застенчиво опустила голову:
— Кажется, он чересчур суховат. Я по глупости передержала его на огне.
— Нет, Касанэ, лучшего и желать нельзя. — Кошечка подхватила палочками с доски последний поджаристый кусочек рыбы и аппетитно захрустела им. — Что еще надо человеку в сезон лещей? — Она улыбнулась Касанэ и лизнула свою ладонь, на которой еще оставались кристаллики морской соли. Потом Кошечка промыла рот слабым чаем.
До восхода луны оставалось еще много часов, но звезды уже усыпали ночной купол неба, и их свет мягко обтекал причудливые очертания сосновых ветвей. Звезды мерцали в пушистых иглах, как светляки. Кошечка закрыла глаза и вдохнула резкий запах смолы.
— Ваша трубка, госпожа.
Кошечка поклонилась в знак благодарности и попросила:
— Покажи свою ногу, старшая сестра!
— Мне уже легче, — ответила Касанэ, смущенная таким вниманием, но протянула ногу к костру, чтобы Кошечка могла видеть ее распухшую лодыжку. Она вздрогнула, когда Кошечка коснулась больного места пальцами. — А завтра будет еще лучше, и намного.
— Завтра подует завтрашний ветер! — Кошечка вынула из красивой упаковки ракушку с лекарством. — Посмотрим, заслуживает ли этот «Бальзам, придуманный во сне» того, что о нем говорят.
Кошечка вытряхнула немного густой черной мази на один из своих бумажных платков, разложив его на плоском участке скалы. Потом вынула из костра пару раскалившихся в огне медных палочек и размазала снадобье по бумаге. Запах вспенившегося бальзама был таким едким, что Кошечка сморщила нос, но не отступила и осторожно наложила бумагу на опухоль. Кошечка чувствовала себя такой виноватой, словно свернула подружке ногу собственными руками.
— Молодые женщины, продававшие бальзам, были очень красивы, — сказала Касанэ и наклонилась вперед, наблюдая, как Кошечка туго обертывает полотенце вокруг больной лодыжки.
— Дорогая Касанэ, ты знаешь о мире не больше, чем лягушка в колодце! — засмеялась Кошечка. — Это были не женщины.
— Не женщины?
— Конечно, нет. Это были мальчики.
— Правда?
— Ну, да. — Кошечка засунула конец полотенца под повязку и осторожно опустила ногу Касанэ на мягкий песок.
Потом она зажгла трубку, в которой лежала щепотка знаменитого табака «Царь-дракон», купленного в Окицу, и выпустила клуб дыма, глядя, как блики звездного света играют на поверхности залива. Касанэ тем временем что-то писала веткой на песке.
— Один очень глупый человек попытался сложить стихотворение, — призналась она.
— Пожалуйста, прочти его.
— Оно не закончено. — Касанэ уже пожалела, что открылась своей госпоже. — Оно неумелое и грубое.
Кошечка наклонилась к маленькому костру и прочла:
— Твой взгляд и наряд из шелка…
Касанэ густо покраснела и быстро затерла написанное.
— Хорошее начало, — похвалила Кошечка. — Когда придумаешь завершающую строку, сможешь собственноручно порадовать своего паломника.
— Простите меня за грубость, госпожа, но он уже знает ваш почерк и станет искать его.
— Это верно. — Кошечка вспомнила, что поклонник Касанэ в последнем письме сообщил, что собирается искать записки от нее на досках объявлений всех храмов. — Мы придумаем окончание к твоему стихотворению, и я запишу его для тебя…
— Он, наверное, очень красивый, — тихо сказала Касанэ.
— Кто? — спросила Кошечка и только тут поняла, что крестьянка имеет в виду ее выдуманного возлюбленного. — Да, некоторые говорят, что у него красивое лицо.
Воцарилось неловкое молчание. Кошечка знала, что Касанэ невыносимо хочется узнать подробности ее любовной истории, но из вежливости и стеснения девушка не решается ее расспрашивать.
— Мы встретились весной, когда я со своими служанками отправилась на прогулку за город, чтобы услышать первую песню кукушки, — заговорила Кошечка, цитируя отрывок из «Записок у изголовья» госпожи Сёнагон [26]. — Мы ломали плети камнеломки, которая вся была усыпана белыми цветами, и обвивали ими решетки наших паланкинов. Наконец цветов стало столько, что они окутали наши носилки, как покрывала. Нам это так понравилось, что мы приказали носильщикам доставить нас в загородный дом двоюродного брата моей матери. Мы появились у ворот и смехом и криками стали вызывать брата из дома. Мой любимый случайно гостил у него. Увидев молодого гостя, я сразу почувствовала, что никогда не смогу быть счастлива ни с кем, кроме него.
— Как это чудесно! — мечтательно вздохнула Касанэ. — А мой бывший будущий муж родился в год Крысы.
— Это хорошо, — сказала Кошечка. — Значит, он бережлив и будет процветать.
— Но я не знаю, в какой год Крысы.
— А! — сочувственно вздохнула Кошечка: в этом случае жениху Касанэ могло исполниться и двадцать, и тридцать два года, и сорок четыре, и пятьдесят шесть. Спутницы умолкли, погрузившись в свои воспоминания.
Касанэ вспомнила, как сидела в хижине, потупив глаза, а отец, мать и сваха обсуждали ее как товар и торговались из-за подарков, которые семье невесты полагалось поднести семье жениха.
А Кошечка вспомнила своего первого мужчину. В нем не было ничего романтического — простой клиент, который дорого заплатил старой Кувшинной Роже за право оказаться первым. Ожидая его, Кошечка почти жалела, что поступила в Ёсивару. Но она напомнила себе, что ей все равно пришлось бы когда-нибудь заниматься любовью с незнакомым мужчиной даже в первую брачную ночь после свадьбы.
Ночной ветер донес до молодых женщин удары барабана, аккорды сямисэна и звуки поющих голосов: кто-то веселился в одной из многих гостиниц Окицу. Этот городок считался хорошим местом для отдыха, и вечеринки здесь продолжались до первых лучей солнца.
Кошечка узнала песню из старинной пьесы, ее действие происходило в этих краях.
— В давно прошедшие времена, — заговорила она, — некий рыбак нашел на одной из этих сосен платье из перьев.
— И чье же оно было?
— Платье принадлежало прекрасной принцессе. Она вышла к рыбаку и стала умолять его вернуть одежду. Без платья она не могла вернуться к себе домой — на Луну.
Кошечка отложила трубку, накинула на плечи дорожный плащ и вышла на берег.
— Она пообещала рыбаку, что за одежду покажет ему танец, который знают только бессмертные.
На фоне залива, в котором отражались звезды, Кошечка начала танцевать под далекую музыку. Она наклонялась из стороны в сторону, рисуя в воздухе сложный узор двумя складными веерами.
