Читать книгу 📗 "Дорога Токайдо - Робсон Сен-Клер Лючия"

Ситисабуро, глава самого популярного театра в Эдо, брел в середине длинной вереницы актеров, учеников и слуг. За ним плелись музыканты, плотники, изготовители париков, портные, костюмеры, декораторы, рабочие сцены и около сотни носильщиков с имуществом театра. Знаменитый актер не сводил глаз с мальчика, который нес лакированную коробку с его деревянной головой: во время драки в Камбаре Ситисабуро пришлось спасать этот шедевр с некоторым риском для себя.

Стрекоза шел рядом с Хансиро, возглавляя колонну, и, как и остальные актеры, скрывал лицо под большой камышовой шляпой, которую лицедеи по требованию властей должны были надевать, встречаясь с простыми людьми. Его шелковая дорожная одежда цвета темной гвоздики была прикрыта бумажным желто-коричневым плащом. Гэта актера, изготовленные из адамова дерева, были на сей раз обычной высоты, что сильно облегчало жизнь его слуге, который держал бумажный зонт над головой хозяина. Сын актера — миниатюрная копия отца — шагал рядом с ним.

Стрекоза сгорал от любопытства: ему невыносимо хотелось узнать, кто на самом деле тот красивый мальчик, которому он помог бежать. Большую часть проведенного в пути времени актер потратил на попытки вытянуть хоть какие-нибудь сведения о нем из своего молчаливого спутника. Но Хансиро уклонялся от ответа, отделываясь невнятными междометиями. Сам он выяснил, что среди членов труппы ходило множество слухов об этом деле. Ближе всего к истине оказалось предположение, что молодой незнакомец — слуга князя Асано и пытается доставить письмо советнику Оёси Кураносукэ.

Шагая по дороге, Стрекоза то и дело подносил к носу кусочек сандалового дерева, чтобы заглушить неприятные запахи, которые носились вокруг и смешивались между собой. Он брезгливо обошел кучу конского навоза, еще не подобранную каким-нибудь расторопным крестьянским мальчиком.

— Путешествие — невеселое занятие и нелегкое испытание, — вздохнул Стрекоза, указывая томным движением руки на проходившую мимо толпу, которую по какой-то странной причине окружало больше детей, чем обычно. — Свечи должны сгорать, чтобы нести свет людям, — добавил он меланхолически.

— Если бы я знал, что вы так неуютно проведете эту ночь, я пригласил бы вас переночевать со мной.

Ронин из Тосы с удивлением обнаружил, что актер ему нравится. Ему нравилось беседовать со Стрекозой. У этого исполнителя женских ролей была чувствительная душа образованной куртизанки, но при этом он не имел склонности обольщать мужчин ради выгоды.

Хансиро подозревал, что жалобы Стрекозы служили лишь прикрытием настоящих причин его грусти: актер тосковал по любящей жене и трем маленьким дочерям, ожидавшим его в Осаке.

— Ох, что вы! Это было бы ужасно! — Стрекоза приподнял подбородок и сочувственно взглянул на Хансиро из-под шляпы. — Мне жаль, что вам пришлось провести ночь в полиции со всеми этими буянами.

— Это оказалось очень поучительно, — ответил Хансиро.

Полицейские быстро и умело связали всех крестьян-драчунов одной веревкой и затолкнули их в маленькую камеру при городской управе. Когда стемнело, драчуны протрезвели и уже раскаивались в содеянном. Хансиро отвели в другую комнату вместе с задержанными самураями, и благодаря этому обстоятельству он сумел подслушать, о чем говорили между собой слуги Киры. Впрочем, почти все услышанное только подтверждало его догадки.

Власти не считали нужным торопиться. Поэтому судья всю вторую половину дня выслушивал жалобы доведенных до отчаяния крестьян из соседней деревни на бабку их старосты, которая снова попалась на воровстве. Поскольку все в деревне знали о ее болезненной склонности к кражам, единственное, что она могла таскать у односельчан, были ведра, служившие ночными горшками. Старая воровка собрала их огромное количество, прежде чем вонь выдала ее. Расследование этого забавного преступления шло долго, свидетели припоминали события и обиды многолетней давности. Судья терпеливо выслушал всех желающих высказаться. Возможно, он просто тянул время, чтобы не браться за более трудную задачу: что делать с толпой нарушителей порядка, заполонившей полицейский участок, и с собравшимися во дворе управы семьями буянивших накануне крестьян? В театральной драке участвовало столько людей, что судья настоял на том, чтобы отправить посланца в Эдо за советом.

Молодой воин с запада, назвавшийся Мумэсаем, молча просидел в углу комнаты всю ночь, пока задержанных одного за другим вызывали для дачи объяснений. На рассвете, когда Хансиро вышел из участка, художник еще сидел на том же месте, как приклеенный. Казалось, он обдумывал последствия своего безрассудства.

Старая поговорка, что «охотник, который гонится за добычей, не видит го», была верна: Хансиро и сам так увлекся схваткой с Мумэсаем, что полицейские смогли намотать концы его рукавов на свои тупые жезлы-вилки и растянуть его за руки. Это было унизительно. Всю ночь в уме Хансиро звучали строки старинного стихотворения:

Княжна Асано явно покорила его: мысль о встрече с ней по-прежнему лишала его спокойствия. Он даже стал с сомнением поглядывать на свой дорожный костюм, — впервые с тех пор, как покинул Тосу.

— Стирать ли одежду? — произнес Хансиро строку из старинного стихотворения.

— Долго прожив с вшами, он их полюбил, — подхватил Стрекоза и улыбнулся уголком губ. Актер понял, зачем его спутник так упорно разыскивает беглеца из Эдо: сдержанный и молчаливый ронин влюблен в этого мальчика.

Проходя мимо аптечных ларьков, теснящихся возле ворот храма Сэйкэн, Стрекоза внимательно осмотрел яркие наряды и широкие пояса молодых продавцов, торговавших чудесным бальзамом, который являлся самым знаменитым товаром Окицу. А сами накрашенные мальчики были второй гордостью города. Но на Стрекозу они не произвели впечатления, и он, вновь приподняв поля шляпы, понимающе переглянулся с Хансиро. Окицу насчитывал более двухсот домов и считался достаточно большим городом Японии. Торговые ряды возле храма всегда были полны народа. Но сегодня здесь, кажется, было оживленнее, чем всегда: множество детей разных возрастов со смехом и криками носились по рынку. Голоса взрослых солидных людей звучали явно громче, чем следовало. Воздух наэлектризовала приближающаяся гроза, но казалось, что он вибрирует еще и от возбуждения этой толпы, словно от нее исходили волны, которые можно было пощупать рукой.

Стрекоза и Хансиро подошли к старым сливам, росшим возле монастырской стены. Огромные ветви древних деревьев были такими огромными, что гнулись к земле под собственной тяжестью. Держась за одну из таких ветвей, среди суетливой толпы стоял плачущий ребенок. Это был очень маленький мальчик с почти полностью обритой головой, если не считать пучка волос на макушке, одетый в нагрудник, набедренную повязку и стеганую куртку. На боку у малыша висела сумочка из камки с амулетом, защищающим от всех бед, которые могут обрушиться на человека в детстве.

Хансиро присел на корточки рядом с плачущим мальчиком:

— Что случилось?

— Мой брат ушел к алтарю богини Солнца без меня!

— Ты еще слишком мал для такого далекого пути, — Хансиро вытер мальчику глаза и нос одним из своих бумажных платков.

— Но я тоже нашел молитву! — Мальчик открыл свою сумочку и вынул оттуда обрывок бумаги.

— Где ты это взял?

— Они упали с неба сегодня ночью. Мы находим их всюду. Все говорят, что это знамение Небес. Другие дети идут в храм. Я хочу пойти с ними.

Ронин осмотрел расплывающиеся строки. Молитва была написана торопливо. Хансиро показалось, что он узнает почерк княжны Асано. «Дурак! — мысленно обругал он себя. — Она чудится тебе повсюду».

— Невыносимый ребенок! — Мать мальчика выбежала из толпы, подхватила сына на руки и усадила себе на спину. Пока мальчик устраивался поудобнее, женщина терпеливо поддерживала его скрещенными за спиной руками. Потом, даже не взглянув на незнакомцев, быстрыми шагами пошла от храма. Мальчик, как заправский наездник, подскакивал у нее на спине.