Читать книгу 📗 "Степные боги - Геласимов Андрей Валерьевич"

Так в классической пьесе театра Но кричат демоницы, сменившие маску дэйган на маску хання. Ревность или жажда мести терзает им сердце, и даже самый ужасный крик не в силах выразить обуревающую их боль.

Мокрый щенок, роль которого в этой пьесе была окончена и который мог теперь спокойно удалиться за кулисы, отряхнулся, веером разбрызгивая воду по сторонам, чихнул и неторопливо побежал к дому. Навстречу ему на крыльцо вылетел Петька. Крик бабки Дарьи пробудил в нем самые нехорошие предчувствия, поэтому, даже не будучи поклонником театра Но, он выскочил из дома как ошпаренный. В левой руке он держал фигурку многорукого бога.

– Ты чего? – заорал он на бабку Дарью, в одно мгновение охватив взглядом и своего мокрого питомца, и ведро с водой, и стоящую перед ним на коленях утомленную внезапным испугом демоницу. – Ты зачем?

– Японец! – прохрипела бабка Дарья, ткнув пальцем в сторону застывшего посреди двора Хиротаро.

– Да знаю я, что японец! Ты зачем щенка моего топила?

– Щенка? – повторила бабка Дарья, уже приходя в себя и начиная соображать в привычном для нее ракурсе. – Я те покажу щенка!

Она закряхтела и с трудом поднялась на ноги.

– Я те щас такого щенка задам – ты у меня кверх тормашками лететь будешь!

Для острастки она пнула ногой ведро, опрокинув его, а Петька подхватил свободной рукой волчонка и на всякий случай переместился ближе к воротам.

– Волка в дом приташшил, – продолжала бабка Дарья, наступая на него и угрожающе размахивая пустым ведром. – Вишь, чо удумал! Дуру себе нашел! Потапиха давеча зашла и сразу сказала – волк у тебя. Ефим-то у нее охотник был. Думаешь, если я, старая, не вижу – так никто не поймет? Захлестну засранца!

Она постепенно подобралась к Петьке на дистанцию прямого удара и широко замахнулась ведром.

– Беги! – закричал Петька японцу, ныряя в распахнутую козами калитку. – Драпай! Чего стоишь?!!

Хиротаро сорвался с места и, неуклюже раскачиваясь, побежал следом за Петькой. Позади них звонко грохнулось об землю пустое ведро.

– Захлестну! – вопила на всю Разгуляевку бабка Дарья, и крик ее поднимался удивительным по красоте крещендо в бесконечной ночной симфонии.

* * *

– Если б не ты, она бы его точно кокнула, – сказал Петька, переводя дыхание, когда они отбежали подальше. – Ты чем ее так напугал?

– Я не знаю, – сказал Хиротаро. – Я стояр…

– Ну и молодец, что стоял. Благодарность тебе от лица командования. Видал, чего у меня есть? – он показал японцу многорукую статуэтку. – Щас всех твоих духов прогоним, и будет Валерка живой.

Петька заметил невдалеке одну из бабкиных коз и засмеялся:

– Пусть теперь до утра их собирает. По всей деревне разбежались, дуры.

Они молча прошли несколько шагов, и Петька заговорил снова:

– Слышь, а этот бог как называется?

– Это богиня Каннон.

– Богиня? – удивился Петька. – А я думал – мужик.

– Он в Китае музской пол… В Индии тозе…

– Ну вот, а говорил – ничего про это дело не знаешь. Тоже любите прибедняться. Ты лучше скажи – на фига ей столько рук?

– Памагать, – отрывисто сказал Хиротаро.

– Кому помогать?

– Всем.

Петька помолчал, прикидывая, что восьми рук на всех явно не хватит и что японец крепко загнул, но вслух говорить ему об этом не стал. Тому предстояло серьезное дело, и сбивать его с правильного настроя своими сомнениями Петька не хотел. Под руку ведь только последние гады говорят, а Петька гадом никогда не был. К тому же он и сам любил прихвастнуть – с кем не бывает. Да и затея со всеми этими руками ему очень нравилась. Он быстро представил себе, кому бы он помог, окажись у него восемь рук, а кому накостылял бы по шее, и после этого, вполне довольный собой, молча зашагал дальше.

Хиротаро тоже молчал, погруженный в свои мысли. С одной стороны, он очень хотел помочь Петьке, но с другой – ему было мучительно стыдно. Он искренне страдал от осознания того, что вот сейчас он снова войдет в дом к этим отчаявшимся наивным людям и вместо лечения предложит им полную чепуху, в которой он к тому же совершенно не разбирался. Мало того, что он абсолютно не верил ни в какой экзорцизм – к несчастью, он даже не помнил деталей той высмеянной господином Ивая процедуры. Ироничные реплики отца легковерного Масахиро врезались ему в память гораздо глубже, чем сакральные жесты и действия монахов-ямабуси.

Чтобы заглушить эти неприятные мысли, Хиротаро стал размышлять о том, откуда у русского мальчика могла оказаться статуэтка богини Каннон. Строго говоря, это была не столько Каннон, сколько ее китайское соответствие Гуань Инь, но Хиротаро было легче назвать Петьке ее японское имя. Впрочем, и то, и другое божество, насколько он знал, являлись воплощением бодхисаттвы Авалокитешвара.

Хиротаро вспомнил свои ранние детские посещения храма Кофукудзи, во время которых ему рассказывали о божествах буддийского пантеона. Авалокитешвара был бодхисаттвой, давшим великий обет выслушать молитвы всех, кто обратится к нему в минуты страданий. Он решил отказаться от своей сущности будды до тех пор, пока не поможет каждому существу.

Дойдя в своих размышлениях до этой точки, Хиротаро внезапно остановился, и Петька встревоженно посмотрел ему в лицо.

– Ты чего? – сказал он. – Опять за свое? Пойдем. Близко уже.

Он подул в ухо своему волчонку, который весело прикусывал его за пальцы, а Хиротаро протянул руку к фигурке Гуань Инь.

– Дай, – сказал он, и Петька послушно отдал ему многорукую статуэтку.

Несколько секунд Хиротаро вглядывался в лунном свете в смиренное лицо божества, затем вернул его и зашагал к Валеркиному дому так быстро, что Петьке пришлось перейти на легкую рысь.

* * *

Решительно войдя в дом, Хиротаро прямо с порога потребовал чернила и куриное перо. Петька шикнул на свою удивленную мамку, чтобы та шевелилась, и через минуту японец с пером в руке приблизился к Валеркиной кровати. Дед Артем, который светил японцу керосиновой лампой, вопросительно посмотрел на внука, но тот уверенно кивнул ему.

Опустив волчонка на пол, Петька вынул из кармана бурятское зеркальце и поднял его над головой. В другой руке он держал фигурку китайского бога. Валеркина мамка, все еще сидевшая рядом с кроватью, оторвала взгляд от сына и безучастно посмотрела на Петьку. Тот стоял за спиной Хиротаро с таким серьезным лицом, как будто держал в руках не покрытое какими-то закорючками старое зеркальце и кусок деревяшки, а две противотанковые гранаты, и как будто из Валерки сейчас должны были полезть не духи, а как минимум немецкие «тигры».

Хиротаро оглянулся и тоже посмотрел на ужасно серьезного Петьку. Невольно вспомнив себя и свои собственные попытки удержаться от смеха, когда это было так важно для Масахиро, он вдруг испытал чувство безграничной признательности к этому русскому мальчику и понял, что раз уж тот встал у него за спиной со своим странным «оружием», то злым духам – неважно, есть они или нет – сейчас придется несладко. Во всяком случае, это как-то оправдывало его самого, и то, что должно было сейчас произойти, могло стать его последней и самой важной попыткой получить прощение у Масахиро.

Хиротаро откинул Валеркино одеяло и быстро написал что-то по-японски куриным перышком на его впалом животе.

– Это чего такое? – прошептал дед Артем, склоняясь к Петьке, который даже слегка покачивался от напряжения.

– Тарисманы, – едва слышно выдохнул тот.

– Чего?

– Защита от злых духов.

– А-а, – понимающе качнул головой дед Артем. – Хорошее дело, ети его. Точно тебе говорю.

Хиротаро выпрямился и перечитал иероглифы, написанные его рукой на Валеркином теле.

Это хокку было первым, что пришло ему в голову, когда он склонился над умирающим мальчиком. Он больше не мучился от стыда перед этими людьми. Если поэзия обладала хоть какой-нибудь силой, то она обязана была проявить эту силу сейчас.