Читать книгу 📗 "Карел Чапек-Ход - Чешские юмористические повести. Первая половина XX века"

Наш спутник, грустный человечек, который до сих пор сидел в углу так тихо, что о нем успели забыть, вдруг беспокойно заерзал, прокашлялся и хрипло произнес:

— На вашем месте я бы не очень хвастал, пан Нивлт!

Брачный посредник удивленно посмотрел в его сторону. По-видимому, он узнал нашего спутника, ибо, приподняв блестящий цилиндр, громогласно его приветствовал:

— Дай бог вам здоровьица, пан Мюльштейн! Как поживаете?

— Как я поживаю? — горько посетовал тот.— Как может поживать человек, которого вы отдали на растерзание злому недругу и ввергли в пучину рабства?

— Но что же с вами случилось?

— Он еще спрашивает! — горько воскликнул старик.— Вы соединили меня с женщиной, которую коварно выдавали за ангела!

— Не может этого быть! — защищался посредник.— Я не имею такого обыкновения… Я веду дело солидно.

— Ну еще бы! Вы утверждали, что она тишайшая голубица, воды не замутит, будто за всю свою практику вы не знали более чувствительной девицы. Она, мол, такая хозяйственная, сэкономит больше, чем я заработаю! Уверяли, что в браке я познаю неисчислимые радости и блаженство. О, сколь горьким было мое пробуждение!

— На что ж вы жалуетесь? — нервно перебил его сват.

— На что жалуюсь? Ха-ха! Вы обручили меня с вампиром, с женщиной, посягавшей на мою жизнь!

— Она посягала на вашу жизнь?!

— Да! Сидит себе сложа руки и никакой работы звать не желает, колено у нее, видите ли, распухло…

— Вам следовало купить в аптеке мазь.

— Я и купил, бездну денег ухлопал, а колено все равно не прошло. К тому же она оказалась глухой. Говорю ей: «Подтолкни тележку к сараю», а она: «От этой телушки все равно проку не будет». Иной раз погладишь ее палкой, чтобы слушала повнимательней…

— Неужто вы ее били? Это нехорошо…

— А что прикажете делать? Подумайте сами: варить умела одну чесночную похлебку. Да и ту по-человечески не приготовит. Учу ее: чеснок не режут, а трут. Не понимает! Ну как быть с такой бестолочью? Оладьи напечет, а чтоб казалось, будто они готовы, черным кофе подкрасит! Слыхали вы что-нибудь подобное? Раз как-то не спалось мне и стал я прикидывать, во что обошлась мне эта женщина за семь лет совместной жизни. Получилось больше трех сотенных! Ошалеешь от таких убытков! По счастью, господь милостив — скоро ее прибрал. Свалилась с сеновала, точно кто у нее стремянку из-под ног выбил. И вот я один…

— Зато научились ценить свободу,— философски заметил посредник.— Теперь отдохнете…

— Хорошо вам говорить,— грустно возразил наш спутник.— Разве это жизнь? Бродишь по дому тенью, ничто тебя не радует, тишина кругом, как на погосте. Прежде бывало весело. Начнет она лаяться, я схвачу что под руку попадет, палку или мотыгу — и на нее. Она меня цап за бороду и держит, пока не утихомирюсь. Не заметишь, как день прошел. А нынче — торчишь один-одинешенек, никто тебе обеда не сварит, никто в доме не приберет, живешь в разоре и печали. Хуже нищего. Случись помирать — глоток воды никто не подаст. Хозяйство в запустенье.

— Да, скажу я вам, без заботливой супруги трудно жить,— рассудительно заметил посредник,— но если вас, действительно, тяготит одиночество и хозяйство приходит в упадок, отчего вы не обратитесь ко мне? У меня сейчас под рукой сколько угодно подходящих невест из лучших домов и отнюдь не без приданого. Так что ж, пан Мюльштейн, не посетить ли вам мою контору?

— Да ведь… женитьба — дело непростое,— осторожно заметил тот.— Это со всех сторон надо обмозговать. К тому же я в летах, не могу жениться на какой-нибудь вертихвостке. Женщину рассудительную, экономную, заботливую — отчего не взять? Ну и конечно, не в чем мать родила, ибо я человек серьезный, у меня хозяйство…

— Положитесь на мой опыт,— живо отозвался посредник,— я отыщу вам такую, что век будете за меня бога молить.

За разговорами никто не заметил, как подъехали к станции.

— Вот я и дома,— сказал печальный вдовец, собрал свои узелки, взял лежавший под скамьей сачок для рыбной ловли и подал посреднику руку:

— Прощайте, почтеннейший, при случае я к вам загляну.

— И не раскаетесь,— заверил его посредник,— я обслужу вас наилучшим образом. Всего доброго, сосед, привет вашему дому и до скорого свиданьица.

Лишь после полудня дилижанс доставил нас к цели нашего путешествия. Брачный посредник возглавил процессию и вел нас по улицам города, пока не остановился перед одноэтажным домиком в саду. Появление посторонних привлекло внимание соседей. Женщины с младенцами на руках, мужчины, покуривавшие трубки с длинными чубуками, выйдя на порог, подвергли нас придирчивому осмотру. Видимо, для них не составляло тайны, что домик в саду ожидает жениха. И потому, не успев еще переступить порога, мы стали центром своеобразных смотрин.

Первым нас приветствовал серый пес, который лежал перед конурой и безуспешно пытался ловить мух, облепивших его гноящиеся веки. Испугавшись нашествия стольких людей, он с хриплым лаем задергался на цепи, но смолк, как только из домика вышла высокая женщина. При виде брачного посредника она вдруг застыдилась, покраснела и тоненьким голоском захихикала.

Посредник сорвал с головы коричневый цилиндр, галантно поклонился и торжественно провозгласил:

— Вот и мы, барышня Ангелика.

— Очень рады,— ответствовала барышня Ангелика и опять захихикала.

Мы вошли в уютную, славную комнатку. Все тут дышало свежестью и порядком. Из садика доносилось пенье птиц, а прыгающая в позолоченной клетке канарейка старалась превзойти их громкими трелями.

Во главе стола, в удобном кресле, обложенная подушками, восседала старая дама. При нашем появлении она нацепила очки и принялась внимательно, пытливо нас разглядывать.

— Моя матушка,— представила ее барышня Ангелика.

Старая дама приложила к уху большой слуховой рожок и спросила:

— Кто эти люди?

Ангелика наклонилась к рожку:

— Это… матушка…— и не смогла договорить, ибо все ее тело затряслось от нового приступа смеха.

Пока дочь задыхалась и отирала выступившие на глаза слезы, старая дама с упреком произнесла:

— Ах, Ангелика, нельзя быть такой несдержанной. Это неприлично.

Посредник, я, Ангелика, Индржих и Людвик по очереди кричали в рожок, объясняя старой даме цель нашего прихода.

Старуха смерила Людвика испытующим взглядом и заявила:

— Мне кажется, жених слишком молод для нашей Ангелики.

Опять пришлось склоняться к рожку и кричать, что жених вовсе не Людвик, а папенька. Наши объяснения производили столько шума, что случайные прохожие испуганно останавливались на улице: уж не случилось ли здесь какой беды? Беседа была не из легких, то и дело возникали недоразумения. Не выдержав, невеста убежала в кухню, где своим хохотом вспугнула кошку.

Доведенные до изнеможения, мы отказались от всяких попыток продолжать беседу, и лишь посредник, проявив себя как человек действия, все еще не сдавался. Дико жестикулируя, он трубным гласом расписывал мамаше достоинства Индржиха, уверяя, что подобного жениха нынче вообще не сыщешь, пройди хоть всю Чехию с запада на восток.

— Пан Индржих — сама доброта,— ревел посредник.

— Что, что случилось? — еле шевелила губами старуха.

— Я говорю…— орал посредник в рожок,— Индржих, жених то есть, хороший человек. Понимаете — добрый! Словом, симпатяга! Достоин всяческого уважения!

— Да, да,— жалостливо закивала старуха.— Вот и я говорю: главное — здоровье. У меня оно пошаливает. Желудок совсем никуда не годится. Разложила я карты, и выпала мне дальняя дорога. А ведь известно, какая дорога может ожидать женщину в мои годы… Значит, пан Индржих пришел свататься к нашей Ангелике. А кто эти двое? — она показала на нас.

— Это его дети,— загремел ей в ухо брачный посредник.

— Какие дети? — не понимала старуха.

— Дети…— кричал посредник.— Его дети… То есть не его, а первой жены!

— Это худо,— грустно заключила старая дама,— у меня тоже бывают дурные сны. Тут как-то приснились волосы… Но вы еще не сказали, кто эти юноша и девушка…

Индржиху надоели утомительные переговоры, он вышел на кухню, где Ангелика приготовляла для гостей кофе, сел на стул и, простодушно глядя на раскрасневшуюся девушку, спросил:

— Вы хотите выйти за меня, барышня Ангелика?

Ангелика была так поражена этим простым вопросом, что забыла хихикнуть. И только вздохнула.

Индржих истолковал этот вздох не в свою пользу.

— Конечно,— печально продолжал он,— я не подхожу для вас. Я уже не молод и нет во мне ничего особенного. Но поймите, раз у меня столько детей, просто уйма детишек, одному мне за ними не углядеть! Вы должны выйти за меня, не то они разбегутся кто куда, где мне их потом искать… Так вы согласны?

— Да,— прошептала девушка.

— Вот и прекрасно,— радостно заключил Индржих. Он встал, вернулся в комнату и обратился к брачному посреднику, который в этот момент, обессиленный и потный, упал на стул: