Читать книгу 📗 "Хранители Братства (ЛП) - Уэстлейк Дональд"

Но не Эйлин. Нетерпение заставило ее взяться за телефон, и теперь она сидела возле него с влажными волосами и в мокрой одежде, обтягивающей стройное тело, пересказывая мою историю кому-то на другом конце провода, вероятно, своему отцу.

Бо́льшая часть уже осталась позади, Эйлин дошла до цветочного фургона и удара в нос от Альфреда Бройла. Казалось, что она выкладывает сведения честно и беспристрастно, но меня напрягало, что она постоянно вставляла ремарки, вроде: «он говорит» или «по его словам». Жаль, что я не присутствовал в гостиной с самого начала и не слышал весь разговор.

Закончив рассказ, Эйлин произнесла всего одно слово: «Итак?» и откинулась на спинку кресла, чтобы послушать. Она бросила на меня резкий, но загадочный взгляд, и нервным взмахом руки велела сесть. Я сел и стал наблюдать, как она слушает. С влажными волосами, прилипшими к голове, Эйлин выглядела моложе, бойчее, жестче, смышленей и не такой восприимчивой.

– Нет, не похожи, – сказала она и продолжила слушать. Ее отец, по-видимому, заявил, что упомянутые ей поступки «не похожи» на обычные деяния семьи Флэттери.

Я слышал слабый треск голоса в трубке возле уха Эйлин. Что он говорит? Он наверняка будет все отрицать. Поверит ли она отцу?

– Не в этом дело, – сказала она.

Я насторожился, наблюдая за ней и гадая, что было сказано, чтобы прозвучал такой ответ. Затем Эйлин произнесла:

– Я знаю. Никто никогда не утверждал, что это не так. – Треск в трубке продолжался, бурный и нетерпеливый, и она прервала его, сказав: – Ты хочешь, чтобы я сейчас же вернулась домой? Я найду работу.

Треск, треск и еще раз треск. Эйлин взглянула на меня, покачала головой, отвернулась и. когда она вновь заговорила, я почувствовал, что она разрывается между принятием моего взгляда на ситуацию, и сохранением единомыслия со своим отцом.

– Послушай, папа, – сказала она. – Может, мы на грани разорения, я не знаю. Я впервые об этом слышу. – Треск. – Нет, дай мне договорить. – Треск. – Я хочу сказать, мне все равно. Если мы того и гляди разоримся, кто-нибудь должен был мне сообщить об этом. И, может, это достаточное оправдание. Не знаю, имеют ли эти проклятые монахи право торчать посреди центра города, но если нам приходится поджигать их документы и бить их по носу – может, мы вынуждены так поступать. Меня другое интересует: мы и правда так поступили?

После этих слов наступила длительная тишина и, когда треск возобновился, он звучал тише и медленней. Эйлин перебила:

– Ты это уже говорил, и я согласилась с тобой.

Снова треск.

– Хороший вопрос, я ему передам. – Треск. – Конечно, он здесь, – невозмутимо сказала Эйлин. – Минутку.

Не прикрывая трубку ладонью, она обратилась ко мне.

– Мой отец хочет узнать: если имели место поджог, нападение и незаконная прослушка, почему никто не вызвал полицию?

– Потому что мы не смогли бы ничего доказать, – ответил я.

– Почему? Ты же мог бы опознать Альфреда, разве нет?

– Да, но только я. Никто больше его не видел.

– А как насчет моего брата? Разве его никто, кроме тебя, не видел?

– Не в лицо, – сказал я.

Эйлин смерила меня протяжным оценивающим взглядом.

– Не удивлюсь, если ты скажешь, – произнесла она, – что это ты обнаружил микрофон.

Я, наверное, виновато покраснел. С какой стати я чувствовал вину, точно зная, что невиновен?

– Да, – сказал я, с трудом выдерживая ее взгляд.

– Минутку, папа, – сказала Эйлин в трубку, и на этот раз она приложила к ней ладонь, чтобы наш с ней диалог никто не услышал.

Она рассматривала меня, и она никогда еще не выглядела настолько красивой, хотя это была некая неземная красота. Тонкая кожа натянулась на скулах почти до синевы, а глаза были так глубоки, что казалось, будто Эйлин изучает меня, глядя из глубин собственной головы.

Я вытерпел ее взгляд – хотя и с трудом – стараясь выглядеть невинно, и, наконец, она спросила:

– Чарли, это какая-то подстава?

– Нет! Конечно, нет. Зачем мне… что я от этого выиграю?

– Я тоже задаю себе этот вопрос, – сказала она. – Чего ты рассчитываешь добиться?

– Послушай, – сказал я, – я ничего не могу доказать, и я даже не собирался рассказывать тебе эти детали. Я только хотел узнать, что ты имела в виду, когда сказала, что можешь нам помочь. Но я влез в… во все это, и теперь я уже сам не знаю, чего хочу.

– Мой отец говорит, что мы нуждаемся в деньгах, – сказала мне Эйлин. – Когда я сказала, что могу помочь, я имела в виду, что знаю – отца мучила совесть из-за продажи монастыря. Он ругался и пытался оправдываться перед нами, а я знаю, как найти к нему подход, когда он так себя ведет. Но если наша семья близка к разорению – это все меняет. Я не смогла бы уговорить отца передумать, даже если бы захотела, а с чего бы мне хотеть? Если семья разорится – я тоже разорюсь. Уж поверь, никаких алиментов от Кенни Боуна я не получаю.

– Но как быть с тем, что все это бесчестно? – спросил я. – Что, если монахи в своем праве, так прописано в договоре аренды, но их обманывают ради того, чтобы ты могла по-прежнему развлекаться с этими… с этими людьми, что тебя окружают?

– Что не так с этими людьми? – вспылила Эйлин.

– Ничего, – твердо сказал я. – Я думаю, они потрясные. [82]

Телефон уже некоторое время раздраженно трещал, как комар, пойманный в коробочку из-под таблеток, и Эйлин резко бросила в трубку:

– Ты можешь подождать всего однуминутку?

– Твой отец отрицает наличие такого пункта в договоре? – спросил я. – Ты спрашивала его об этом?

Эйлин не ответила на мой вопрос. Снова прикрыв трубку ладонью, она прошипела:

– Эй, что это за разговорчики о здешних людях? Они же хорошо к тебе отнеслись, разве нет?

– Они замечательные люди, – сказал я. У меня иногда слишком длинный язык. – Но они не имеют никакого отношения к делу. Суть в том…

– Суть не в том, – сказала Эйлин, – имеют или не имеют они отношение ко всей этой ерунде про микрофоны, поджоги и драки из шпионских фильмов и прочим глупостям. Просто ты считаешь себя лучше нас.

– Нет, я вовсе не…

– Ты думаешь, что мы глупые никчемные люди, бесцельно тратящие свою жизнь, а ты какой-то святой. И у вас целая шайка святых на Парк-авеню.

Осознание, что Эйлин обвиняла меня в том же отношении к ее друзьям, что придерживалась сама – иначе почему она постоянно пыталась вырваться из их круга? – ничуть мне не помогло.

– Я никогда не говорил, что я святой, или кто-то из нас…

Она швырнула трубку на рычаг, прервав разговор, и вскочила на ноги.

– Ты думаешь, что можешь пристыдить меня и тем самым заставить помочь тебе?

– Пункт договора! – взвыл я, указывая на телефон. – Ты не спросила отца про этот пункт!

– Да ты посмотри на себя! – бросила Эйлин мне вызов. – Тоже мне – святоша! Явился сюда, как обычный проходимец, запрыгнул ко мне в постель, а теперь пытаешься настроить меня против моей собственной семьи, против моих друзей! Ты просто невероятный лицемер!

– Я никогда не пытался…

Но я напрасно сотрясал воздух. Развернувшись на каблуках, Эйлин удалилась в спальню и захлопнула за собой дверь так, что задрожал весь дом. А спустя мгновение до меня донесся щелчок замка.

Я по-прежнему стоял, пытаясь сообразить, что я мог бы сказать сквозь закрытую дверь, когда раздался звонок телефона. Я взглянул на него, снова на дверь; телефон опять зазвонил.

Нет, она не выйдет. Ни ради меня, ни ради того, чтобы ответить на звонок, ни ради чего-либо еще.

После третьего звонка я поднял трубку.

– Алло?

– Где моя дочь? Дайте мне поговорить с Эйлин. – Голос звучал тяжко, сердито и в то же время нерешительно.

– Э-э, я даже не знаю… Подождите, я только…