Читать книгу 📗 "Клод Изнер - Три изысканных детектива (сборник)"

— Можете. Таша не должна ничего знать об этом деле, так что держите рот на замке.

— Буду нем как рыба, дорогой Виктор.

Они дошли до улицы Дуэ, где какой-то бедолага сгребал лопатой снег с тротуара.

— Буду держать вас в курсе, — пообещал Виктор и коснулся пальцами шляпы. — До свидания, мадемуазель Мирей.

Четверг 15 февраля

Впервые в жизни Альфред Гамаш был так встревожен. Не помогала даже мысль о пышногрудой Полине, расстегивающей корсаж прямо у него перед носом. Знай он, какие неприятности повлечет за собой это свидание, легко бы без него обошелся. И все из-за Никодима, [299]не способного проявить ни малейшей инициативы!

Альфред прищурившись смотрел, как двуногие муравьи разгружают кирпичи из брюха баржи, перегородившей водоем Ла Виллетт. Его внимание привлек направлявшейся к нему мужчина: молодой, с правильными чертами лица и тонкими черными усиками, в твидовом костюме и сдвинутой на затылок мягкой шляпе.

«Новые неприятности на горизонте», — подумал он, когда незнакомец спросил:

— Скажите, вы не знаете, кто нашел задушенную женщину?

— Ну вот, сначала инспектор в опереточном доломане. Потом смуглолицый хромой. Теперь вы. Все его ищут. Жаль, что он смылся!

Виктор вздрогнул: слово «доломан» вызвало в памяти образ его вечного конкурента — инспектора Лекашера. «Значит, он уже вышел на охоту!»

— Простите, не улавливаю. Мсье Гамаш отсутствует? — спросил он человека в униформе.

— Гамаш — это я.

— Ах вот как! Значит, это вы охраняете таможню и, насколько мне известно, отлично справляетесь со своими обязанностями!

Альфред Гамаш колебался. Этот штатский держится по-свойски, но вдруг он — птица высокого полета, кто знает? Разве легко представить, как выглядят живущие на Олимпе боги! В таком случае глупо покрывать болвана Лорсона и рисковать своим местом.

— Я только констатировал смерть, а о том, другом — свидетеле преступления — никому ничего не сказал: он наивный простак, и я не хочу его подставлять. Бедняга Лорсон напуган до полусмерти.

— Лорсон?

— Мартен Лорсон. Он жил тут неподалеку, теперь ночует на бойнях. А днем шастает по городу! Думаю, он сейчас у своих дружков.

— Кто они?

— Бертье, Норпуа и Коллен. А может, добрался до Жакмена, тот работает на улице Фландр, на фабрике Эрара, где делают пианино. Эй, а зачем вы все записываете? Кто вы такой?

— Виктор Легри, к вашим услугам. Моя жена работает в газете «Пасс-парту», иллюстрирует для первой полосы политические и криминальные события. Она художница и сейчас готовится к выставке, вот и поручила мне собрать информацию.

— Так она художница! — воскликнул Альфред Гамаш: у него камень с души упал, и он даже прислонил штык к пилястру ротонды. — У меня тоже есть друг-художник. Вообще-то, на самом деле он сборщик налогов в таможне у заставы Ванв и малюет только на досуге. Я от его картинок не в восторге. У него есть «Артиллеристы», «Карманьола» и что-то там еще, но все здорово смахивает на пачкотню рекламщика, вроде этого: «Вы кашляете? — Пастилки „Жеродель“!» или «Консоме Жюлиуса Магги».

— Правда? Как интересно… — промычал Виктор, который уже выяснил все что хотел, и ему не терпелось уйти.

— Ну да. Мы с моей половиной ходим на все его выставки. В прошлом году были в Салоне независимых. Вот это был настоящий цирк! Знаете Анри Руссо? Его еще называют Таможенник Руссо? [300]С цветом и пропорциями у него явно не все в порядке!

— Моя супруга знакома с его работами. Что ж, благодарю вас за информацию, мне…

— Постойте, мсье! Прошу вас, не выдавайте журналистам Лорсона, вам ведь все равно, а он, бедняга, может совсем рехнуться от страха!

— Не бойтесь, если он расскажет мне свою историю, я подпишу ее «Аноним». А моя жена проиллюстрирует статью… импрессионистической композицией!

Альфред Гамаш вернулся на свой пост. Он был очень доволен собой: ему удалось усыпить бдительность важной шишки и поучаствовать в создании произведения искусства.

С серого неба сыпал мокрый снег, который таял, не успевая долететь до мостовой. Виктор осторожно шел по улице Фландр, боясь поскользнуться, и хвалил себя за то, что не взял велосипед. Утро было сумрачным, прохожие прятали носы в кашне и шарфы. По мокрой мостовой медленно ехали телеги с грузом, заляпанным грязью из-под колес омнибусов и фиакров, которые, впрочем, редко попадались в этом рабочем квартале. Все вокруг склоняло к меланхолии, но Виктора уже охватил знакомый азарт расследования.

На подходе к бойням, на первом этаже каждого дома, были кабачок или кафешка: «У адмирала», «У золотого тельца», «У белого барашка», «У серебряного барана». Возле карусели с уродливыми коровами и петухами из папье-маше играла шарманка, грохотали вагончики круговой железной дороги.

Виктор шел вдоль огромной площади. От столба с часами брали начало пять широких аллей. Он был в замешательстве. Что выбрать? Проспект свинарников? Северную, Центральную, Южную или Подъездную аллею? Окунуться в адское смешение криков, стонов, мычания, рева, щелкающих бичей? Какие ненасытные демоны правят этой геенной? — Люди, обычные люди, работники бойни в сабо, окровавленных фартуках, с деревянными кувалдами и тесаками.

Он миновал камеры для убоя и разделки скота: на каждой был номер, как на доме или квартире. Мясники подвешивали освежеванные туши на стальные крюки, и начинался кровавый балет, как на кухне людоеда.

Виктор опустил глаза, задержал дыхание и двинулся вперед. Его толкали, бранились ему вслед, но он шел и шел, стараясь не смотреть на горы мяса и потрохов. Он выдохнул только на пороге зала с низким потолком. То, что происходило внутри, потрясло и ужаснуло его. Пятеро крепких парней с засученными рукавами суетились вокруг длинного стола, и их руки — какой кошмар! — были по локоть в крови. Виктора затошнило, он отвернулся и тут же об этом пожалел. С деревянного подноса на него смотрели бараньи головы. Ужас в мертвых глазах теперь долго будет преследовать его по ночам. Он попятился, не в силах отвести взгляд от отрубленных голов, поскользнулся и едва не упал на землю рядом с потрошильщиками, извлекавшими из голов языки и мозги. Казалось, Виктор на машине времени переместился во времена Инквизиции, в камеру пыток, где мучили ни в чем не повинных жертв. Прошла минута, прежде чем он с грехом пополам собрался с мыслями и произнес бесцветным голосом:

— Норпуа, Коллен, Бертье?

— В требушином цехе! — гаркнул один из рабочих.