Читать книгу 📗 "Долгое падение - Майна Дениз"
Мистер Даудолл отказался сделать Питера своим клиентом, но сделал им Сэмюэля. Он объяснил, что не может стать адвокатом Питера, и причины были юридическими. Бриджит их не поняла. Ей хотелось бы для сына католического адвоката.
Вскоре они с мистером Даудоллом подружились. Они вместе читали новену [56] Святому Антонию. Святому Антонию, покровителю заблудших.
Когда Библию уносят, Бриджит поднимает взгляд на галерею для публики, видит лица наблюдающих оттуда женщин. Она узнает это выражение. Она привыкла, чтоб ее жалели. Бриджит много думала об этом и много молилась. Она считает, дело не в том, кого жалеют; единственное, о ком это говорит красноречиво, – о том, кто жалеет, но все равно жалость причиняет боль.
Оба сына Бриджит побывали в тюрьме. Ее мужа с позором изгнали из местного совета, когда полиция поймала его наблюдающим за женщинами через окна ванных комнат. А теперь ее сына могут повесить за убийство женщин, девушек и детей. Если Бог испытывает ее, это, должно быть, ее Гефсиманский сад. Но не Бог призвал ее сюда. Ее призвал сын. Она вздрагивает, осознав это, снова поднимает взгляд на сожалеющие лица и думает: «Все они протестантки и все равно идут в ад, так почему же они жалеют меня?»
Нет. Всеблагой Господь. Гордыня – грех. Она мысленно произносит краткую, знакомую молитву, прося Господа даровать ей смирение, даровать всепрощение, даровать принятие других. Да будет воля Твоя.
Питер стоит в зале судя, глядя на нее. Он выглядит крепким, здоровым и уверенным. Его волосы безукоризненны, зачесаны назад, прикрывая крошечную лысинку на макушке, которая так его беспокоит. На нем пиджак спортивного покроя, галстук и широкие, отлично выглаженные брюки. Его лицо гладко выбрито. Очень официально и тщательно подобранными словами он просит мать назвать свое имя и адрес, и она это делает.
– Полагаю, – говорит Питер, – вы также моя мать?
Он улыбается ей кривой улыбкой. Все – ничто и ни о чем, и вопросы – ничто. Любящая, кривая улыбка.
Бриджит улыбается в ответ.
– Да, – тихо отвечает она.
Питер и Бриджит смотрят друг на друга; оба думают о Святом Петре, трижды отрекавшемся от Христа. Или, скорее, Бриджит думает об этом, а Питер знает, о чем она думает. Он всегда знает, о чем она думает. Это одно из качеств, которые он любит в своей матери, – ее предсказуемость, ясные жесты и знаки.
Взяв свои признания со стола для улик, Питер показывает матери каждое из них и просит их сравнить.
– Эти подписи похожи на мою?
– Нет, – отвечает она, – не похожи.
Питер пытается заставить ее сказать, что не мог этого подписать, но она не в силах лгать. Она дала клятву. Бриджит хмурится, глядя на бумаги, и говорит, что, как правило, его почерк аккуратный, а вот здесь подпись выходит за линию. Это для него необычно. Он пишет по линиям.
Питер улыбается матери. Его почерк очень аккуратный, ему нравится собственный почерк.
– Что-нибудь приходит тебе на ум насчет разницы в форме подписей? «П. Т. Мануэль», «Питер Энтони Мануэль» и так далее? Ты бы сказала, что это подпись одного и того же человека?
Бриджит знает, что он пытается заставить ее сказать, но не может этого произнести. Глядя ему в глаза, она слегка наклоняет голову и говорит, что понятия не имеет.
– Мог бы полицейский подписать бумаги вместо меня?
Бриджит хочется сказать, что следует обвинять полицию, но это неправда.
– Я не верю, что они могли такое сделать, – тихо говорит она. – Я не уверена, что они знают, что данное тебе при крещении имя – Энтони.
Мануэль вздрагивает и меняет тему. Он спрашивает о времени алиби, но Бриджит ничего не помнит. Он перечисляет множество деталей, а она повторяет снова и снова, что не помнит, что произошло утром понедельника или второго января два года тому назад.
Питер меняет направление допроса. Он не хочет обсуждать свои непрочные отношения с церковью, но знает, что этого хочется его матери. Он определенно не желает, чтобы данное ему при крещении имя обсуждалось перед судом. Крещение – таинство для католических детей. Среди полиции Ланаркшира вообще нет католиков, они не знакомы с соглашением о присвоении имен. Католические дети выбирают себе имя святого, которому надеются подражать или к которому испытывают особую привязанность.
Питеру Мануэлю было десять, когда он выбрал святого Антония, покровителя заблудших. Два года спустя его осудили за кражу ящика для пожертвований из католической часовни – преступление против церкви. Суд отослал его в католическую школу для малолетних правонарушителей, которой управлял орден де ла Салля [57]. Мануэль поступил туда воришкой, совершавшим тревожащие проступки против церкви, а вышел оттуда насильником. Он причинял столько бед, что его перевели в Холлесли Бей Борстал.
Всю жизнь Мануэля его отношения с церковью напряженные и вызывающие. Он не разговаривает со священниками и не ходит на исповедь. Он совершает худшие свои преступления после посещения мессы.
Стоя на свидетельской трибуне, Бриджит вспоминает одну особенную деталь и расцветает от гордости, рассказывая, как Питер посещал полуночную мессу в канун прошлого Нового года вместе с ней и своим отцом. Они вернулись домой и пели песни. Потом все уснули, и тут произошло убийство Смартов.
Питер не хочет обсуждать в суде данное ему при крещении имя или свои взаимоотношения с католической церковью.
Он идет дальше, спрашивая мать насчет того утра, когда его арестовали. Она говорит, что когда полицейские – «джентльмены», называет она их – появились в доме с ордером, Питер спал в кресле-кровати в гостиной. Они арестовали его. Она увидела его уже две ночи спустя, когда пришла в полицейский участок Гамильтона, чтобы повидаться с ним. Питер спрашивает, не могла бы она рассказать о том вечере.
Бриджит говорит, что детектив-суперинтендант Браун и еще один полицейский появились в ее доме в два тридцать ночи. Нет, она не была в постели. Она бодрствовала. Она не могла спать. Она пила чай и пыталась читать новену святому Антонию. Новену второго дня: «О праведный святой Антоний, нежнейший из святых, чтобы пришел ответ на мою молитву, может потребоваться чудо». Мистер Браун попросил ее поехать с ними в полицейский участок и повидаться с сыном; Питер хочет кое-что ей рассказать. Когда она села в полицейскую машину, оказалось, что ее мужа Сэмюэля уже забрали из Барлинни, где продержали ночь по обвинению в хранении перчаток из взломанного дома. Он был в наручниках и удивился, увидев ее. Он выглядел измученным. Он спросил, не арестовали ли и ее тоже? «Нет, – сказала она, – нет, Сэмюэль, мы отправляемся повидаться с Питером, он попросил разрешения поговорить с нами обоими».
Бриджит и Сэмюэля отвозят в полицейский участок Гамильтона. Возле участка, несмотря на поздний час, уже собралась толпа. По большей части здесь люди в пальто поверх ночной одежды и в теплой обуви, но есть и журналисты, которым не терпится урвать куски информации, чтобы передать во второй или третий выпуски своих газет.
Машина объезжает участок, и пару проводят через заднюю дверь в вестибюль. В вестибюле все затихает, когда они туда входят. Все замирают. Их подводят к подножию большой лестницы, и Бриджит смотрит вверх. Полицейские в штатском выстроились на лестнице, по двое, по трое на каждой ступеньке. Все они таращатся на Бриджит и Сэмюэля. Они собрались здесь, чтобы на них посмотреть.
Сэмюэль кричит полицейским: «Это дурное обращение! Я напишу обо всем своему депутату, я не шучу!» Бриджит едва может на него смотреть. Он только все усугубляет.
Но она стоит рядом с мужем у подножия лестницы, на которой выстроились сердитые полицейские. Она ставит ногу на первую ступеньку и думает о Via Crucis [58]. Делает второй шаг – и ругает себя за высокомерие, за то, что ей пришло в голову такое сравнение. Делает третий шаг – и пытается принять как жертвоприношение все, что сейчас произойдет. Она пробует молиться, но чувствует себя окруженной врагами, забытой Богом, в долине смерти.
