Читать книгу 📗 "Метод инспектора Авраама - Мишани Дрор"

– Мы не думали, что он знает Офера. Мы решили, что кто-то над нами издевается, какой-то псих, – тихо сказала женщина, повторяя слова Шрапштейна, словно не только следователи подслушивали ее разговоры, но и наоборот.

– Я вам не верю, – сказал инспектор и продолжил расхаживать по камере, на этот раз короткими кругами, вокруг стола и вокруг Ханы, так что часть его слов была произнесена у нее за спиной. – Я не верю, что маме, которая вот уже три недели ищет сына, кто-то сообщит по телефону, что он знает, где этот сын находится, а она возьмет да и плюнет на это. Такого не бывает, такой мамы не сыщешь в мире. Ведь все, что вам нужно было сделать, это позвонить мне и сказать: «Какой-то псих позвонил нам и сказал, что он знает Офера; поступите так, как сочтете нужным. Он сказал, что вечером позвонит вам и сообщит, где наш сын». Ведь так? А может, он действительно что-то знает? Мы бы зафиксировали этот звонок и накрыли звонившего. Вам известна хоть одна мать в мире, которая упустила бы такой шанс?

– Он не перезвонил, – сказала Шараби, и полицейского снова прорвало:

– Но ведь заранее вы этого знать не могли? Никто не мог этого знать! Как я должен расценить ваш поступок? Или что вы круглая дура, действительно дура, если решили, что об этом разговоре не стоит докладывать, – или что то, что стряслось с Офером, вам безразлично, или что вы знаете, что с ним стряслось, и поэтому тот звонок вам неважен! Что вы выбираете? Какой вариант кажется вам верным?

Он пять минут прождал Шрапштейна в старой следственной камере в конце коридора, но тот не пришел.

Они договорились встречаться каждые полчаса, пока допрос не дойдет до критической точки. Теперь на часах было четыре минуты одиннадцатого. Неужели Рафаэль Шараби уже рухнул, как то и предсказывал Эяль? И если да, то что открылось там, в развалинах?

Нервы у Авраама были натянуты, как никогда раньше. Еще и от усталости. Может, стоило прислушаться к предложению Иланы, и пусть бы она сама допрашивала Хану Шараби вместо него?

Инспектор попросил дежурную, чтобы она, если увидит Шрапштейна в коридоре, передала ему, что он вышел на улицу. Там Авраам закурил еще одну сигарету и присел на ступеньку крыльца. Он все колебался, не зная, как сообщить Хане Шараби то, что пугало его со вчерашнего дня. Приближалась та минута расследования, когда, согласно его плану, Хану нужно было кое о чем спросить – о том, чего не знал никто. Ни Шрапштейн, ни Илана. Авраам обязан был задать этот вопрос – не для того, чтобы сломить мать, а, наоборот, чтобы она дала ответ, который удовлетворил бы его.

Инспектор жалел о своей вспышке. Когда он, хлопнув дверью, вышел из камеры, Хана Шараби проводила его прибитым и ненавидящим взглядом.

…Просматривая видеозапись, инспектор увидел в своих движениях тревогу и неуверенность. Они были очень заметны, когда он вернулся в камеру и медленно переставлял свой стул с обычного места напротив Ханы к углу стола, чтобы быть рядом с ней, на расстоянии шепота. Теперь они сидели так же близко, как некогда на кровати Офера.

– Чего вы от меня хотите? – спросила женщина.

– Еще одно, и вы можете уйти, – пообещал Авраам.

Как же Хане хотелось поверить в то, что он сказал!

– Я хочу поделиться с вами еще одной волнующей меня проблемой, связанной с ичезновением Офера, – продолжил инспектор. – Ладно? Вы с самого начала, как пришли в участок, говорите, что Офер вышел из дома в среду, без четверти восемь, и направился в школу, так?

– Да.

– И вы уверены, что он шел именно в школу? Вы тогда не знали, как не знаете и сейчас, о каких-то других его планах?

– Я же вам сказала, что нет.

Увидел ли Авраам искру надежды в уголках ее глаз? Или, может, облегчение? После всех этих вопросов про письма и про телефонный звонок, который Шараби скрыли, он снова перешел к Оферу, к тому утру, когда подросток пропал. Щеки женщины все еще дрожали.

Полицейский подтащил к себе картонную папку и вынул из нее листок бумаги.

– Это расписание занятий Офера. Как вы помните, я взял его из ящика в комнате вашего сына. В общем-то, мы нашли его вместе с вами. А вчера вечером я проверил у его учительницы, верное ли это расписание. Оказалось, что да. И, согласно этому расписанию, в среду у Офера первых два урока, с восьми до десяти, – алгебра, а потом идут урок английского, час физкультуры, час социологии и час спорта.

Авраам посмотрел на Хану. Подождал ответа. Она представления не имела, к чему он клонит.

Затем полицейский вынул из папки другой листок.

– Не бойтесь, – сказал он, – я не стараюсь вас засыпать. Я хочу вам помочь.

Шараби снова промолчала.

– Это список книг, найденных в ранце Офера, – стал объяснять инспектор. – Учебник по основам гражданского права, учебник по социологии, «Антигона» – это точно для урока литературы – и учебник грамматики. Нет учебника алгебры и нет учебника по английскому языку, хотя все три первых урока в среду были по этим предметам. Это не кажется характерным для Офера, не так ли? Что вы об этом думаете?

Хана не стала брать у него из рук листок со списком вещей, найденных в ранце. Ее руки лежали на коленях. Почти как и все время, пока шел допрос.

– Я делаю из этого вывод, что если Офер сам собирал свой ранец, то в среду он не намеревался идти в школу. Это кажется вам логичным? – спросил Авраам.

Шараби положила левую ладонь на стол, как сделала это в прошлый раз, когда инспектор обрушил на нее вопрос по поводу звонка. А он сидел так близко от нее, почти касаясь лицом ее левой щеки, уха и кончиков черных волос над ним… Из-за этой близости она не знала, куда и смотреть, и сказала разбитым голосом:

– Тогда, может, он знал, что не…

– Так думал и я, – прервал ее полицейский, – но кое-что меня смутило. Вы сказали, что Офер – мальчик очень собранный. Я и сам в этом убедился, когда увидел его комнату. Помните, да?

Женщина кивнула.

– И это то, что меня смутило. Предположим, он не планировал идти в среду в школу – в таком случае он точно оставил бы в ранце те книги, которые принес из школы во вторник, разве не так? – Инспектор замолчал, ожидая, что Хана что-то скажет, но она не произнесла ни слова, и он продолжил, снова взглянув на расписание занятий. – Вот его уроки во вторник. С восьми до девяти – Танах . [13] С девяти до десяти – геометрия, потом два часа английского, час географии и час истории. Понимаете? Та же проблема. Ваш муж позавчера спросил меня по телефону, выяснили ли мы что-нибудь про ранец. Так вот вам задача. Если на основании Оферова ранца можно сделать какое-то заключение, так оно в том, что в школу он идти не собирался. Иначе взял бы с собой нужные материалы. С другой стороны, если он спланировал побег из дома, зачем ему брать учебники? А если предположить, что во вторник он пришел в школу с правильными учебниками, мы получим такой абсурдный сценарий: во вторник, когда Офер собрал свой ранец перед побегом или своим исчезновением, он вынул из него все учебники, которые брал в школу во вторник, и вместо них положил другие. Без разбора, какие попало. Вам это кажется логичным? Или похожим на Офера?

Авраам отодвинул от Ханы свое лицо, и голос его сорвался, когда он впервые сказал ей слова, которые до начала разговора не прокручивал в голове. И ему показалось, что он увидел в ее глазах слезы.

– А есть еще один вариант. Что Офер вернулся во вторник домой, вынул свои учебники и, может быть, приготовил уроки, или же поставил эти учебники на полку. И что кто-то другой вложил в ранец книги, которые мы нашли, – не знаю точно когда. Кто-то, кто не был Офером. Кто-то, кто не знал расписания его уроков или вообще об этом не подумал, – просто сунул эти книги в ранец перед тем, как бросить его в мусорный контейнер.

Инспектор снова приблизил лицо к щеке госпожи Шараби и немного подождал.

– Хана, – сказал он, – в ранце был учебник грамматики, а Офер грамматику не учит. Вы ведь знаете, что он уже в прошлом году сдал по ней госэкзамен.