Читать книгу 📗 "Метод инспектора Авраама - Мишани Дрор"

Только через два часа Авраам вернулся в следственную камеру, где ждала мать Офера. Она проследила за ним глазами, а он вернул свой стул на место и уселся напротив нее. Игра в стулья была теперь ни к чему.

– Все. Все закончилось, – сказал он, но Хана никак не отреагировала на это. Ее левая рука лежала на столе. Перед тем как инспектор вернулся в эту комнату, Илана спросила, не хочет ли он, чтобы она подменила его или присоединилась к нему для продолжения допроса, и он сказал, что нет. Сейчас, в присутствии этой застывшей матери, Авраам подумал, что зря отказался. Он не мог смотреть на Хану Шараби и не знал, почему, – то ли от ненависти, то ли от жалости.

– Я знаю, что случилось с Офером; вы можете не напрягаться, чтобы это скрыть, – сказал он. – И я не понимаю, зачем вы лгали. Вы тяжко ошиблись.

– Вы нашли Офера? – спросила женщина.

– Хватит уже, Хана, – ответил Авраам, не повышая голоса. – Ваш муж сообщил нам подробные сведения, и мы сейчас начнем над ними работать. Я хочу, чтобы вы вникли во все детали его показаний. И прошу вас на этот раз сказать правду, ради самой себя и ради ваших детей.

Перед ним лежал листок бумаги с краткими итогами признания Рафаэля, разбитыми на пункты. Взглянув на него, он начал:

– Во вторник вечером, третьего мая, вы с мужем вышли из дома на встречу с приятелями. Можете уточнить, в котором часу?

– Мы вам уже сообщали. Примерно в девять вечера. – Голос Ханы дрожал.

Описание этого дня Авраам Авраам помнил прекрасно. Офер вернулся из школы в два часа дня. Родители не знали точно, что он делал, да и не пытались узнать. Он в одиночку пообедал, поиграл на компьютере, а потом посмотрел телевизор и приготовил уроки у себя в комнате. Рафаэль Шараби проспал несколько часов в спальне, а когда проснулся, упаковал чемодан, готовясь к рейсу. Хана ждала младшего сына и дочку из садика и школы. В семь вечера они сели ужинать. После этого отец искупал младшего ребенка в ванной и уложил его спать в комнате, которую тот делил с Офером. А его жена помыла Данит, помогла ей надеть ночную рубашку и залезть в постель. Офер же вернулся к себе в комнату, когда его младший брат уже спал. Не зажигая в комнате света, он уселся у компьютера.

– Вы готовы назвать имена своих приятелей и где вы с ними встретились? – спросил инспектор.

Женщина все еще колебалась. Может, знала неточно, что сказал ее муж? А то и готова была поверить, что театральный уход мента из комнаты и его возвращение спустя два часа после того, как он услышал подробную информацию, – это такой полицейский трюк?

– Хана, вспомните, о чем я вас просил, – сказал ей Авраам. – Мы знаем всё, и если есть что-то, чего мы еще не знаем, мы это запросто проверим. Назовите мне имена приятелей, с которыми вы встречались, и скажите, в каком кафе вы сидели.

И тогда она выпалила:

– В центре. А названия я не помню.

– О’кей. Согласно заявлению вашего мужа, он вернулся домой один в половине одиннадцатого, потому что плохо себя почувствовал. А вы остались с приятелями. Мы в эту версию не верим.

Вся группа придерживалась одного мнения – эту версию родители Офера согласовали между собой. Но Авраам заметил в глазах Ханы удивление, и ему показалось, что она пытается угадать, куда он клонит. Что именно поразило ее в его словах? Может ли быть так, что они с мужем не договорились и что Рафаэль Шараби без ее ведома сообщил Шрапштейну историю, которая снимает с жены всякую ответственность? Эту деталь инспектор не смог выяснить никогда.

– Верно. Так оно и было, – прошептала женщина.

– На предыдущих допросах вы говорили другое, – напомнил ей Авраам Авраам. – Вы с мужем оба сказали, что вернулись домой вместе. И мы без труда проверим, что тут правда, а что – ложь. Вам это понятно, не так ли? Пригласим на допрос ваших приятелей и проверим.

– Рафаэль почувствовал себя неважно, и ему надо было лечь пораньше, из-за работы. А мне захотелось еще остаться, – сказала Хана.

При том, что никто из супругов Шараби четко не сказал этого вслух, оба впервые признали, что Офер не пропал. И никогда не пропадал. Не сбегал из дома. Офер не в Рио-де-Жанейро, не в Копере и не в Тель-Авиве. История, которую его мать рассказывала инспектору и которую он в течение последних трех недель рассказывал сам себе, исчезла без следа. А историю, которую он сейчас из нее выудил, слушать не хотелось.

– Можно мне увидеться с мужем? – спросила Хана.

– Пока нет, – ответил Авраам. – Возможно, вы встретитесь позже.

Чего он не понял в тот момент, так это того, что Хана Шараби не сломалась. Совсем напротив. Правда, она изменила свой рассказ, приклеиваясь к почти каждой подробности из признания мужа, но по-прежнему не сообщила ни одной детали, которая была бы неизвестна инспектору. Можно было силой «вырвать из нее признание», как того требовал Шрапштейн, или же позволить ей самой представить свою историю. По крайней мере, пока, как сказала Илана.

– Тогда скажите мне, пожалуйста, через сколько времени после мужа вы вернулись домой, – попросил Авраам.

– Через сколько времени?

– Сколько прошло времени с момента, как ушел ваш муж, до того, когда вернулись в вашу квартиру вы?

– Да точно не знаю. Может, час.

– И как вы вернулись, помните?

– Как вернулась?

– Как вы вернулись домой? На такси? Или ваши приятели вас подбросили?

– Да пешком, – ответила женщина.

– Я предполагаю, что когда вы вернулись домой, Офер был уже мертв.

Внезапность и прямота этих слов потрясла их обоих. Авраама даже больше, чем Хану. Он услышал об этом два часа назад, но лишь в эту минуту страшная правда молотом бухнула его по голове.

Офер был уже мертв.

Пытался ли инспектор отступиться, выговорить что-то такое, что отодвинуло бы от них однозначность этого вопроса, сформулировать его другими словами, судя по которым мальчик еще мог оказаться живым?

– Где был Офер, когда вы вернулись домой? – спросил Авраам.

– У себя в комнате, – сказала Шараби, и полицейский увидел, как ее лицо снова напряглось.

Это было не то, что сказал в своем признании Рафаэль Шараби. Авраам Авраам почувствовал, как в нем закипает гнев, и попытался скрыть это. Ему и хотелось, чтобы мать Офера сказала правду, и не хотелось. Илана велела не слишком на нее давить. Не на этом этапе.

– Нам будет достаточно, если мы с ее помощью подтвердим его версию, даже если все не так уж и совпадает, – попросила она.

– Ваш муж сказал нечто другое, – возразил теперь инспектор сидящей перед ним женщине.

– Мне запомнилось так, – ответила Хана Шараби.

– Тогда сделайте усилие и вспомните. Вы помните, как открыли входную дверь дома? Сами открыли – или позвонили в домофон и муж вам открыл?

– Я вошла сама, – солгала мать Офера, и Авраам вспомнил, как ждал у входной двери в пятницу, через два дня после того, как она сообщила об исчезновении сына. Он позвонил в домофон, и ему не ответили. Его впустила соседка, а Хану он обнаружил только что вышедшей из душа. Они пили кофе у барной стойки, отделяющей кухню с обеденным уголком от гостиной. Шараби спросила, есть ли новости в расследовании. И все это время она знала, что произошло с Офером.

– А дверь в квартиру вы тоже сами открыли? – спросил полицейский, и она кивнула:

– Да.

Квартира открылась и перед инспектором. Если верить его памяти, то с левой стороны была гостиная. Справа – обеденный уголок с кухней. И напротив двери – узкий проход в коридор, ведущий к спальням. В конце коридора – комната Офера.

– Вы вошли в квартиру, и что вы увидели? – спросил Авраам.

– Ничего, – ответила Хана.

– В квартире горел свет? Или было темно? Что вы увидели?

– Горел свет. Никого не было. Тишина.

Телевизор был выключен, и никто не сидел на диване в гостиной. И кухонные шкафчики, и стол, и стены молчали. Все освещено слабым светом…

Все было не так.

– А где был ваш муж? – задал полицейский новый вопрос.